Братоубийцы
Шрифт:
– Я вас всех возьму на мушку, – прорычал капитан. Он не видел, что отец Янарос близко. – И первым делом этого двуличного попа. А потом – учителя чахоточного, а потом всех, всех! Очищу деревню!
Он повернулся к сержанту.
– Возьмешь завтра двух солдат и приведешь мне сюда учителя. За проволоку его! Его, и жену его, и сына!
Остановился отец Янарос. Задрожала в руках дароносица.
– Боже мой! – прошептал он. – Доколе будешь предавать рабов Твоих зверям? Неужели никогда не кончатся на этой земле несправедливость и страдание? Когда препояшешься ты, Господи, любовью? Явись, Христе Боже мой, явись! Не видишь разве? Не слышишь? Не
Услышав его тяжелое дыхание за спиной, обернулся капитан, увидел прямо перед собой коренастого, разъяренного, метавшего молнии священника. Ненавидел и боялся он этого семидесятилетнего неистового попа, чувствовал, что из глаз у того рвется наружу какая-то мощная безмолвная сила, готовая опрокинуть его. С помощью своих дароносиц, евангелий, епитрахилей, псалмов и заклинаний правил козлобородый этот поп страшными невидимыми силами. И капитан, хоть и был смельчак, боялся его. Он снова повернулся к нему, посмотрел и топнул ногой.
– Что ты на меня так смотришь, отец Янарос? Ступай, причасти вон того и уходи!
– Тебе не стыдно? Не боишься ты Бога, кир2 капитан? –проговорил старик низким сдавленным голосом.
Капитан стиснул хлыст, поднял руку, словно хотел его ударить. Но отец Янарос подошел к нему вплотную, его борода касалась лица капитана и царапала его. Голос его вдруг охрип.
– Да ты человек ли? Правильно зовут тебя люди Мясником! А что за барашков ты режешь? Открой глаза, посмотри: это же твои братья. Братья твои, несчастный!
– Я тебя поставлю к стенке, козел! – прорычал капитан, схватил отца Янароса за руку и оттолкнул. – Подожди, придет и твой черед!
– Придет и мои черед, кир капитан, уже пришел. Ставь меня к стенке. Мне стыдно, что я живу.
– Я тебя убью тогда, когда захочу этого я, а не ты. Уходи!
– Не уйду. Я буду кричать!
Он повернулся к солдатам, высоко подняв над головой дароносицу.
– Хватит крови, дети мои. – закричал он. – хватит уже!
Капитан налетел на него, схватил за бороду, зажал рот.
– Скажи это своему сыну-предателю, болгарскому прихвостню!
Но отец Янарос вырвался из рук капитана и двинулся к солдатам.
– Дети мои! – снова закричал он, – не слушайте, когда вам говорят: «Убивайте!». Поднимите голову, крикните: «Не будем убивать!» Слышите? И не бойтесь. Кто склонился пред Божьим игом, тот свободен, а кто сунул шею в ярмо людей, – тот раб. Свобода, дети мои, свобода!
Капитан поднял хлыст, кинулся к священнику, но сержант Митрос, добродушный румелиот3, подскочил к старику и оттащил его. Тут подбежали и солдаты. Священник рвался из их рук, пытаясь освободиться.
– Оставьте меня! – кричал он. – Мне стыдно жить, я не хочу больше жить! Пусть и меня прикончит Мясник, прежде чем скажу хулу на Бога!
– Молчи, батюшка, – тихо сказал ему сержант, – молчи. Здесь правит меч.
Отец Янарос взглянул на него, глаза его были полны боли.
– А ты, – сказал он, – а ты, Митрос, сынок? До чего ты докатился? Ты же убил позавчера семь женщин. И как только ты мог?
Сержант понизил голос.
– Бог простит меня, – сказал он. – Он знает, что не по собственной воле я делаю это. Нет. Я делаю по нужде...
– Знает Он, – перебил его отец Янарос, – знает Он, трус ты, что душа сильнее нужды, и не прощает. Горе тебе, Митрос!
Послышался хрип умирающего. Отец Янарос встрепенулся, перекрестился.
–
Прости, Господи. Прости, забыл я о твари Твоей, испускающей дух... – сказал он и, высоко подняв Тело и Кровь Христовы, спустился в яму.VI
.
«Что стало с сердцем человеческим? – думал отец Янарос, возвращаясь с дароносицей в церковь. – Отвратил Бог Лицо Свое, не смотрит больше на мир, и мир погрузился во тьму. Затмение Божие. Затмение Божие...» – повторял отец Янарос, шагая по узким и грязным деревенским улочкам. Всюду развалины; стены и двери изрешечены пулями; брызги крови на порогах; голодные собаки принюхиваются и роют землю: ищут гниющее мясо. С силой сжимал дароносицу отец Янарос, чувствовал, что держит Бога за руку и ведет Его по глухим переулкам Кастелоса, показывая человеческую боль.
– Смотри, смотри, – говорил он Ему. – Оставь небо! Что тебе надо там, наверху? Ты нужен нам здесь, Господи, здесь, в Кастелосе. Смотри. Если хоть еще немного продлится это проклятое братоубийство, мы начнем пожирать друг друга. Потеряли мы человеческий облик наш, Господи, озверели наши лица, вернулись мы назад к диким зверям. Вот позавчера, к примеру, старый Стаматис, спокойный, рассудительный деревенский староста, набросился на ткача Стелианоса и хотел откусить ему ухо! А капитан? Каким он был, когда только приехал сюда, и во что теперь превратился? Он ведь уже не человек: он тигр, тигр, пьющий кровь... Доколе, Господи, доколе? Потеряли мы образ Божий, приросла к нашим лицам бесовская личина. Господи, деревеньке этой маленькой, что вручил Ты мне, Господи, помоги вернуть ей Твой образ!
Так он шел, и ум его погружался в темную пучину.
«В этом мире, – размышлял он, – ты человек или волк, или ягненок. Если ты ягненок, тебя пожирают, если волк – пожираешь ты. Боже мой, неужто нет третьей твари – более красивой, более сильной?» И чей-то голос в нем отвечал: «Есть, отец Янарос, потерпи, тысячелетия назад отправился он в путь, стать человеком. Но еще не пришел. Ты спешишь, отец Янарос? Бог не спешит».
Отец Янарос остановился напротив казармы, колени у него задрожали: кучка детей рылась в мусорной свалке, искала солдатские объедки. Раздутые животы; ноги как соломинки, ноги… Многие не могут уже стоять на ногах, опираются на костыли, у некоторых выросла борода – а им лет по восемь-десять…
Хотел отец Янарос подойти к ним, но что сказать? Они одичали, а ему нечего им дать. Он стоял и смотрел безмолвно, И когда он смотрел так невидящими от слез глазами, прошла мимо, широко шагая, иссохшая старуха, босая, растрепанная, несущая завернутого в лохмотья мертвого мальчика лет трех и перекинутую через плечо мотыгу, шла она и голосила, но широко открытые глаза ее были сухи.
Отец Янарос узнал ее: это была старая Арети, деревенская повитуха, и несла она на руках своего внука. Когда она увидела священника, лицо ее исказилось от дикого смеха.
– Он умер, отец Янарос, – закричала она. – Умер и он. Скажи это своему Хозяину! Неужто не было у Него кусочка хлеба для ребенка? А говорят Он всемогущ, говорят, Он всеблаг. И не было у Него кусочка хлеба для ребенка?!
Отец Янарос молчал. Смотрел он на желто-зеленое тельце, на раздутый, как барабан, живот, на тонкую костлявую шейку, на огромную голову – череп, обтянутый кожей... Рот у старухи мучительно дергался, плача и смеясь одновременно, в глаза были прикованы к отцу Янаросу, полные ненависти.