Братство

– Я хочу пить, о, как я хочу пить, - воскликнул Пьетро.

Солдат поднял губку к губам Пьетро.

– Да, больше ты попить не сможешь, - заметил второй фарисей.

Пьетро вскинул голову.

– Господь Всемогущий!
– продекламировал он.
– Неисповедимы дела твои. Дух мой идет к тебе, прими его в руки свои, - Пьетро глубоко вздохнул.
– Свершилось!

Его голова упала на грудь. Христос «умер».

Микелетто поднялся на сцену. Костюм сотника блестел из-под черного плаща. Эцио следил за ним, думая, что же случилось с тем актером, который должен был изначально играть роль центуриона, и пришел к выводу, что он встретил ту же судьбу, что и большинство жертв Микелетто.

– Лорды, истинно говорю вам, - громко произнес Микелетто, - се есть Сын Господа Вседержителя. Я знаю, что говорю истину, дабы вы поверили. Ибо сие произошло, да сбудется Писание!

– Центурион!
– перебил актер, играющий Каифу.
– Видит Бог, как велика твоя глупость. Ты не понимаешь! Когда ты увидишь, как кровь потечет из его сердца, ты поймешь, что ошибался. Лонгин! Возьми копье из моих рук.

Каифа передал деревянное копье актеру, играющему римского легионера Лонгина, крупному мужчине с длинными мягкими волосами, который почти наверняка был любимцем публики и, без сомнения, подумал Эцио, злейшим соперником Пьетро.

– Прими сие копье и внимательно послушай, - добавил один из фарисеев.
– Ты должен проткнуть им Иисуса из Назарета, чтобы мы убедились, что он действительно мертв.

– Я сделаю так, потому что ты приказываешь, - проговорил Лонгин.
– Но это падет на ваши головы. Что бы ни случилось, мои руки будут чисты.

Потом он ткнул в сторону Иисуса копьем, и как только из спрятанного в набедренной повязке Пьетро мешочка хлынула вода и кровь, продолжил речь. Эцио увидел, как ревниво блеснули бусины «мертвых» глаз Пьетро, который наблюдал за соперником.

– Господь, я вижу, ты здесь. Пусть вода омоет руки мои и копье мое, пусть прояснятся глаза мои, чтобы я яснее смог узреть Тебя.
– Он сделал драматическую паузу.
– Увы, увы, горе мне! Что я натворил? Я убил человека, но, честно говоря, не знаю, кого... Господь на Небесах, взываю к Твоему милосердию - тело мое направляло мои руки, но не душа.
– Сделав еще одну паузу для аплодисментов, он продолжил.
– Господи Иисус, я слышал, что многие говорили о Тебе - что Ты исцелял своей жалостью больных и слепых. Да прославится имя Твое! Сегодня Ты исцелил меня от слепоты - слепоты духа моего. Отныне, Господи, буду я твоим последователем. А три дня спустя воскреснешь Ты и будешь судить нас!

Актер, игравший Иосифа из Ариматеи, богатого правителя евреев, который пожертвовал собственную гробницу, чтобы в ней погребли тело Христа, сказал:

– О, господь Бог, что за сердце у Тебя, если ты позволил этому человеку убить того, кого я вижу мертвым, того, кто висит на кресте, и кто никогда не делал ничего дурного? Он - Твой собственный Сын! В гробнице, что построил я для себя, будет похоронено Его тело - ибо Он Царь Блаженства!

Никодим, коллега Иосифа по синедриону, испытывающий сочувствие мужчина, тоже возопил:

– Иосиф, я с уверенностью говорю - это сын всемогущего Бога! Попросим же у Понтия Пилата разрешения забрать Его тело и похороним с почестями. Я помогу тебе снять Его с креста.

Иосиф повернулся к актеру, игравшему Понтия Пилата, и снова заговорил:

– Пилат, прошу тебя даровать мне благо, кое только ты можешь дать. Позволь забрать мне тело пророка, что умер сегодня!

Эцио проскользнул за кулисы. Микелетто занял место рядом с центральным крестом. Он сбросил свой костюм и нашел одеяние раввина, которое торопливо надел. Теперь он сам мог выйти на сцену. Пройдя по кулисам налево, Эцио сумел поближе подобраться к Микелетто так, чтобы никто не обратил на него внимания.

– Иосиф, если Иисус из Назарета мертв, и если центурион подтвердит это, я не стану отказывать тебе в просьбе.
– Понтий Пилат обратился к Микелетто.
– Центурион! Умер ли Иисус?

– Да, ваша светлость, - уверенно заявил Микелетто, и Эцио заметил, что он прячет в складках плаща стилет. Эцио сменил отравленный кинжал, в котором уже закончился яд, на верный скрытый клинок и вонзил его Микелетто в бок, удержав его прямо и уводя за сцену, туда, откуда сам только что пришел. Оказавшись за кулисами, он опустил противника на землю.

Микелетто смерил его сверкающим взглядом.

– Ха!
– выдохнул он.
– Тебе не спасти Пьетро! Губка с уксусом была отравлена. Как я и обещал Чезаре, я дважды убедился в том, что дело сделано.
– Он с трудом вдохнул.
– Тебе лучше прикончить меня.

– Я пришел сюда не убивать тебя - ты помогал своему хозяину подняться высоко и падешь вместе с ним. Мне ты не нужен. Ты сам себя уничтожишь! Если ты выживешь, то, как собака, всегда возвращающаяся к своему хозяину, ты приведешь меня к моей истиной жертве.

Эцио не стал терять времени. Нужно спасти Пьетро!

Когда он снова оказался на сцене, то увидел воцарившийся там хаос. Пьетро корчился на кресте, его рвало. Лицо у него было бледно-зеленым. Зрители волновались.

– Что происходит? Что случилось?
– кричал Лонгин, остальные актеры уже разбежались.

– Снимите его!
– приказал Эцио рекрутам.

Кто-то из рекрутов-ассассинов метнул кинжал, перерезав веревки, которыми был привязан к кресту Пьетро, другие стояли внизу, чтобы подхватить актера. Остальные же вступили в схватку с солдатами Борджиа, которые появились, словно из ниоткуда, и теперь пытались штурмом взять сцену.

– Этого не было в сценарии, - булькнул Пьетро, свалившись в руки рекрутам.

– Он умрет?
– с надеждой в голосе поинтересовался Лонгин. В такой жестокой профессии, чем меньше соперников, тем лучше.

– Задержите стражу!
– закричал Эцио, уводя со сцены рекрутов и унося Пьетро. Они пробежали по мелкому бассейну с водой в центре Колизея. Стая встревоженных голубей взмыла в воздух. Последний отблеск заходящего солнца заливал Эцио и Пьетро тусклым кровавым светом.

Эцио хорошо тренировал рекрутов, и те, прикрывая тылы, успешно отбили атаку солдат Борджиа, а потом все вместе выбрались из Колизея и скрылись в лабиринте улиц к северу от руин. Эцио направился к знакомому доктору. Ассассин забарабанил в дверь и, когда его не слишком охотно впустили, положил Пьетро на соломенный тюфяк, лежавший на столе в кабинете доктора. В комнате то тут, то там, были развешены пучки разных сушеных трав, их едкий запах заполнял помещение. На полках были расставлены непонятные предметы и некие создания (а так же части созданий), плавающие в стеклянных бутылках с мутной жидкостью.

Эцио приказал своим людям оставаться на улице. Он подумал, что решат прохожие, увидев целый отряд римских солдат. Наверное, что они увидели призраков, и от страха будут бежать целую милю. Сам он при первой же возможности скинул одежды фарисея.

– Кто ты?
– пробормотал Пьетро. Эцио заметил, что губы актера посинели.

– Твой спаситель, - ответил Эцио и сказал доктору: - Его отравили, доктор Брунеллески.

Доктор быстро осмотрел актера, в глазах его сверкали огоньки.

– Судя по бледности, они использовали кантареллу. Любимый яд наших дорогих Борджиа.
– И добавил, обращаясь к Пьетро.
– Лежи.