Братья
Шрифт:
Михаил лежал на спине, глядя в близкие звезды, и вспоминал. Невообразимо далекий, забытый теперь дом, лица актеров, которые ушли навсегда и стали почти неразличимы, Венецию. Сколько времени прошло с тех пор. Год… больше… Утром он вошел в город.
За Дамасскими воротами христиане не селились. Место считалось плохим, жили здесь грязно среди нечистот, от смрада перехватывало горло. Дома были маленькие и убогие, без света и окошек, а больше всего обитали в ямах, отрытых вблизи развалин. Городская стража не добиралась до этих мест, грабили и убивали здесь постоянно.
Мусульмане
— Молитва не стоит глотка вина. — Кричал бродяга. — Они являются сюда, чтобы разбогатеть, и все слова скрывают собственную жадность. Они вспоминают о нас — бедняках, когда приходит пора воевать.
— Пей и помалкивай. — Урезонивал трактирщик. — Я не позволю тебе порочить власть и хвастать собственным убожеством. Пей молча. Или уходи.
— Готов опоить меня, а потом вывести на площадь. За мой язык. Будь прокляты те, кто правит нами.
— Ты столько выпил, что не можешь держать кружку.
— Я выпросил немного денег у Миллисенты. Она знает меня. Ведь я шел с ними. — Внимание пьяницы переключилось на Михаила. — А я помню тебя. Что тебе не живется с благородными людьми?
— Ты ошибся.
— Нет, нет. Это был ты.
Михаил допил вино и вышел на улицу. Почему ему неприятна эта встреча? Он был беден. Самому это было безразлично. Но назвали Миллисенту.
— Эй. — Михаила прижали к стене. Нога в стремени подтолкнула в грудь. В солнечном свете плыло рыжеватое лицо, борода, румяные щеки. — От пьяниц нет спасения. Их может урезонить только кнут. — И компания дружно расхохоталась.
Голова кружилась. Куда теперь? Он пришел в этот город и потерял цель. Михаил огляделся и увидел впереди изображение льва и свернувшейся рядом змеи. Что-то знакомое. Он вспомнил слова Алевта. Странно, в большом городе. Без всяких усилий. Малозаметный тупик. Лев и змея.
Грек — хозяин харчевни встретил его недоверчиво. — Когда я был там. — Михаил неопределенно показал рукой. Язык не слушал его. Сказывались вино и усталость. — Мне сказали, у тебя можно остановиться.
— Что сказали тебе еще?
Михаил пожал плечами. — Ждать.
— Ждать? Чего?
— Почем я знаю? Обещали, ты будешь давать по бутылке критского и фалернского каждый день.
— Если бы я бесплатно поил пьяниц, то стал бы похож на тебя.
— Как знаешь. — Михаил повернулся, чтобы уйти.
— Погоди. — Остановил его грек. — За раз не обеднею. Тем более, ты пришел издалека. Магдалена, усади и дай ему вина. И смотри, чтобы он не свалился под стол.
Руки женщины были сильными и мягкими. Он отметил ее красоту. Кроме вина она принесла сыр, хлеб и маслины. — Поешь немного.
Комната плыла перед глазами. Выпитое вино ходило волнами. Будто баюкало в ласковом море. Ему стало весело. — Эй, я пью слишком быстро. Не скупись.
— Не кричи. — Шипел хозяин. — Пей или уходи. Магдалена, выведи его. Пусть проспится.
Когда Михаил пришел в себя, была ночь. Некоторое время он прислушивался в полной темноте, пытаясь унять похмельную тяжесть. Встал, шатаясь, набрел на колоду, из которой пили лошади,
встал на колени и жадно припал к воде. Выполз наружу. Постоял, прислушиваясь.— Эй, — позвал голос сверху. Мелькнул свет, Михаил ушел поглубже, в тень под галереей.
— Где этот пьяница? — Спросил голос.
— Он спит. — Отвечала женщина.
— Запри, чтобы не разгуливал. И пусть спит.
Михаил вернулся на место, лег и притворился спящим. Дышал намеренно громко, всхрапывая так, что лошади рядом зашевелились. Женщина присела, провела рукой по лицу. Он сонно замычал, повернулся на бок. Она помедлила, прислушиваясь к его дыханию. Было слышно, как звякнула задвижка. Михаил поднялся, вытянув руки, нащупал запертую дверь и, встав на носки, попытался дотянуться до верха перегородки. Через дыру в загон забрасывали сено. Он подтянулся, и беззвучно выбрался наружу. Похмельная усталость сказывалась. На галерее, над его головой послышались шаги, и незнакомый голос спросил недовольно:
— Ты не мог найти светильник поярче? Не хватало, сломать ногу.
— Сейчас. Вот сюда. — Отвечал угодливый голос хозяина. — Там внизу спит этот пьяница. — Сверху блеснул свет, видно, открылась дверь. Вновь стало темно.
— Где твоя женщина?
— Здесь. Я позову.
— Не сейчас. Ты говоришь, пьяница внизу? Пусть проверит, там ли он. И сядет сторожить.
— Как прикажешь. — Грек вышел на галерею и позвал. Женщина оказалась поблизости. Магдалена — он запомнил, как ее звали. Михаил затаился. — Ты хорошо закрыла его? Сядь там и сторожи.
— Он спит.
— Не буди. Пусть спит. — Голос грека был властен. Он легко менял интонацию. Магдалена прошла рядом, едва не задев Михаила, и устроилась неподалеку. Михаил отошел подальше, поднялся по ступенькам и остановился рядом с дверью, за которой находились собеседники.
— Что мне сказать Варсофонию?
— Он не мог соврать. Рассказывал, на них напали под Антиохией. Откуда ему знать?
— Что еще?
— Ничего. Он был пьян.
— Завтра, когда проспится, расспроси. Дай еще вина.
— Я нашел купца, с которым он шел. Но тот ничего не смог добавить. Я расспросил в харчевне, где он напился. Человек сказал, что видел его с Миллисентой.
— С Миллисентой? Что у них общего?
— Человек пришел сюда с людьми Миллисенты. И этот был с ними.
— Придержи его. Дай комнату. Накорми. Отправь на диспут. А потом расспроси.
— Что делать с франком?
— Пусть ходит. Позови ее.
Михаил едва не пропустил появление женщины, настолько неслышны были шаги.
— Послушай. — Сказал голос. — Ты сделала, как я велел?
— Она уделяет ему много внимания. — Вставил грек.
— Помолчи. Он нравится тебе?
— Не знаю. — Еле слышно отвечала женщина.
Грек насмешливо хмыкнул.
— Я приказал тебе молчать. А ты не слушай, Он просто завидует. Мы не причиним твоему человеку зла. Но ты должна делать, что я скажу. И ты не пожалеешь. А пока иди.
Магдалена миновала Михаила, вернулась на свое место.
— Будь поласковей с ней. — Сказал голос. — Ты должен понимать, женщины не всегда живут в согласии с природой…