Братья

Этот негодяй принадлежит к подлой секте извратителей ислама, под началом Старца — главного лжеца и подстрекателя, объявившего себя хранителем истины правоверных. Потому он метил в нашего господина, тот был твердой преградой на этом пути. Мы будем славить его деяния. Говорю о себе, именно он — мой Господин подобрал меня у тела погибшей матери, изгнанной из Иерусалима. По его распоряжению я был привезен сюда, обучен каллиграфии, получил чин хаджиба и могу теперь беспристрастно и честно свидетельствовать. Потому так скорблю о нашей потере. Звезда закатилась и погасла. Да вознаградит Аллах его бесценные достоинства, доброту и храбрость.

Сразу после несчастья нами было послано известие эмиру Багдадскому. Союз и единство с ним служит нам крепкой опорой. Ответное послание содержало выражение скорби и ярости. Этот достойный из султанов — правитель Багдада был полным единомышленником нашим по искоренению заразы. Султан Багдада требовал немедленно обрушиться на их гнезда и выжечь их. Особенно теперь они расплодились в Сирии, где обитают сторонники Али и его жены Фатимы, отвергающих учение Великих калифов. Сирийцы в своем заблуждении не столь опасны, как питомцы Старца и даже враждуют с этими детьми Сатаны, но корни у них общие и искоренять их нужно вместе. Везде, где они проросли. Потому было решено собрать войско и двинуться в Сирию и Палестину, чтобы навести порядок среди тамошних извратителей — своих и пришлых, известных своей наглостью. Я говорю о подлых франках, именующих себя христианами. Пришла пора вытравить заразу, от которой мы изнемогаем ежечасно. Такова была и воля нашего повелителя. Да, сжалится над ним Аллах.

В этот год наши войска выступают в поход. Пусть праведный гнев, который движет всеми нами, перельется в работу холодного ума и дарует нам победу. Храбрости нам не занимать, а справедливость нашего дела видит Аллах.

Карина

__

 __

Прошло время с тех пор, как я вернулась в город. Могу свидетельствовать, прошлая жизнь, памятная по воспоминаниям детства, весьма мало походит на ту, что окружает меня сейчас. Пишу об этом спокойно, а это лучшее мерило подлинности. Мои усилия направлены на то, чтобы вырастить сына. Я тороплю его время и замедляю собственное, мне хочется успеть отправить его в мир до того, как руки мои станут бессильны.

Но глаза и уши я держу открытыми. Не могу не видеть связь между участью каждого из нас и судьбой этого города. Нам некуда бежать. Поэтому я не устаю молить Бога, чтобы он не торопил назначенные нам испытания и сохранил мир и благоденствие. Сейчас до нас доходят вести о громадных разрушениях, что выпали на долю христианских княжеств на Востоке и первом из них в Антиохии. Там не прекращается волнение земли. Говорят, под камнем остались погребенными заживо множество людей. Упаси нас, Господи, от такой участи. Каждый свой час я готовлюсь к грозному суду, но это ожидание, как я понимаю, не должно обрекать на малодушную бездеятельность.

Недавно мы с Раймундом присутствовали на диспуте, устроенном церковниками для выяснения истинности их служения. Я и раньше относилась с сомнением к усилиям человеческого разума, стремящегося путем рассуждения постичь неподвластную ему истину. Но слежение за доводами — игрой взрослых людей, занятых удовлетворением собственного тщеславия, меня все еще забавляет. В разгар крикливого спора, я ощутила на себе взгляд с места, занятого сторонниками греков. Какой-то монах разглядывал меня и Раймунда. Он прятал лицо, и все же мне удалось рассмотреть, пока он, заметив мой интерес, не укрылся в толпе. Я же, наконец, вспомнила. Определенно, человек этот схож с братом Раймунда Михаилом. Он остался в моей памяти юношей, почти мальчиком, но сходство сохранилось. Раймунд удивился и не обратил на мои слова должного внимания. Я же привыкла доверять собственным глазам.

Я повторила рассказ Артенаку и Франсуа. Артенак никогда не подвергал мои слова сомнению, по крайней мере, настолько, чтобы это стало заметным. Он часто заходит к нам и привязан к моему сыну Илье. Своих детей у него нет, для нас у него находится время. Франсуа мало что волнует, кроме него самого. В его сосредоточенности есть нечто удивляющее. Этот молодой и красивый человек проявил себя, как один из лучших воинов, и пользуется славой. Но мне он кажется странным. По крайней мере, он отличается от всех, кого мне приходится наблюдать. Я вижу его довольно часто, ведь наш дом находится на дороге от Иоанновой обители, что сразу за стенами Храма Господня. Франсуа ходит туда почти ежедневно. Иногда он идет, как слепой, и минует наш дом, даже не повернув к нему головы. Недавно я спросила Артенака, не замечает ли он чего-нибудь необычного. Ведь Франсуа постоянно живет в его доме. Артенак успокоил меня и просил объяснить, чем вызван мой вопрос. Это не досужее любопытство, а беспокойство за нашего друга и родственника.

Впрочем, хватает других забот. Илья кашлял, разрывая мне сердце. Зира отрезала прядь его волос, завернула в платок, которым я обтираю сыну лицо, и отправилась на сборище, которое часто организуют здесь ее друзья — египетские язычники. Я позволяю ей поступать, как хочет. Ведь до сих пор ее поступки неизменно приносили мне удачу. Зира отсутствовала всю ночь. Незадолго до ее возвращения мой сын уснул, впервые спокойно за долгое время, проснулся мокрый от пота и захотел есть. Тогда я поняла, что молитвы — каждая своему Богу не бывают напрасны. Если так, почему мы так яростно стремимся обратить друг друга в свою веру? Христос, и вправду, велел обращать, но словом и примером, а не насилием. Теперь я не испытывала страха. Твердо знала, сын будет здоров. Что и подтвердилось.

Постоянным предметом волнений служит старший сын Раймунда Товий. Он почти не живет с нами, перебрался во дворец. Мальчик полностью подчинен влиянию рыцаря Роберта из Пайенны. Этот Роберт одержим созданием своего ордена для служения Христу мужеством и бескорыстием. Король относится к этим людям сдержанно. Роберт оскорбил его, обратившись через его голову к Папе за благословением. Впрочем, Болдуин достаточно умен, чтобы не обращать большого внимания на строптивость своих подданных. Здешние рыцари — люди непомерной храбрости и самомнения. Дорожа первым, неизбежно смиряешься и со вторым. Болдуин предоставил этому Роберту и его сторонникам помещение рядом с дворцом. Здесь есть большие подземелья, уходящие далеко вглубь под основание разрушенного иудейского храма. Теперь их зовут Соломоновыми конюшнями. Мусульмане держали там лошадей, наши последовали их примеру. Так вот Товий проводит в этих конюшнях все время. Как и подобает незрелому уму, причастность к тайне добавила ему важности. Меня Товий не отмечает вниманием, я же дала слово никогда не судить этого мальчика. Тот, кто читал мои записи с самого начала, поймет, почему.

Раймунд по совету Артенака не вмешивается в ход событий. Я совсем не уверена в правильности такого поведения, хоть некоторые традиции нового ордена вызывают уважение. Их заповеди велят жить в бедности, воздерживаться от пьянства и распутства, защищать Палестину и рьяно служить Христу. Они поддерживают связь со многими здешними князьями, в обязанности Товия входят постоянные поездки за стены города. Иногда он пропадает на нескольку дней и возвращается исполненный важности. Его живо интересуют дела Раймунда. Это можно было бы счесть похвальным, но самый замечательный плод хорош только в зрелом виде. А Товию до этого еще далеко.

Я часто бываю в церкви — у себя, так я называю нашу армянскую церковь, рядом с которой покоится отец, и церковь Гроба, где у нас — армян есть свое место. Зира сопровождает меня почти до входа. Когда нужно подниматься по ступеням, страх, не совладать с собой, делает удары моего сердца частыми и тяжелыми. Зира усаживает меня и возится, как с ребенком. Вчера, когда мы отдыхали, мимо нас, не заметив, погруженный, как обычно в раздумья, прошел Франсуа. Зира недовольно забормотала под нос.

Именно Зира первой обнаружила странные перемены в поведении Франсуа. Будто что-то тяготит его. Располагая догадками, которые наготове у женского ума, я решила, что Франсуа влюблен и, наверно, не очень счастливо. При его достоинствах это трудно представить, к тому же мне не удается отыскать предмет его увлечения. Я нигде не бываю, не посещаю даже базар — для этого достаточно служанки, потому расспросила Раймунда, но и он не смог дать ответ. Впрочем, он не слишком озабочен происходящим. Муж мой — человек доверчивый и простой. Про себя же я решила, есть некая загадка, которую я не в силах разрешить.

Вот о чем я подумала, встретив Франсуа на ступенях церкви. Когда же я прямо спросила Зиру, в чем дело, она провела пальцем себе по губам. Так она показывает, что не хочет ничего объяснять. Зира, как будто высохла от здешнего солнца, и наши франки, восприимчивые к черному цвету волос и резким чертам лица, часто принимают ее за колдунью. Признаюсь, я сама недалека от этой мысли.

Хочу сделать несколько замечаний по поводу собственного самочувствия. Иерусалимская жара знакома мне с детства, но теперь переносится весьма болезненно. Особенно трудно, когда ветер нагоняет раскаленный воздух из пустыни. Город будто накрывает тяжелая шапка. Каждый вздох наполняет грудь страшным жаром, останавливается сердце, в голове рождаются странные видения, а в них — желание смерти. Зира считает, бог подземелья, выпускает жар из глубин своего царства. Я готова в это поверить, видения делают меня безрассудной. Кожа моя краснеет, лицо горит огнем. Тогда я думаю, дни мои сочтены. Время останавливается и идет вспять. Оно оставляет меня беспомощной добычей для птиц, которые спускаются с раскаленного неба, и погружают меня в сон. Я смотрю на них из-под прикрытых век, не в силах двинуться с места. Они насыщаются моей плотью, я слышу, как гулкие удары дробят мои кости. Но приходит вечер, жара спадает и почти неслышно поднимается ветер. В нем еще нет ощутимой прохлады, еще только предчувствие спасения, но ветер гонит птиц прочь. Они недовольно бьют крыльями, взлетают, а я остаюсь лежать, распластанная, неподвижная, без сил, в мокрой постели. И медленно прихожу в себя. Иерусалим не прощает долгого отсутствия. Родившись, я обречена жить здесь постоянно или покинуть город навсегда. Я же уехала и вернулась. Теперь птицы — хранительницы мстят за измену.