Брайтон-Бич опера

— Ничего я тебе не назначала, — говорит Даша. — Ты спросил, где я буду на Хеллоуин, — я сказала. А потом ты сам уже объявил, что придешь сюда. Я же не могу тебе запретить.

— Хорошенькие фокусы, — говорит Сергей, и в этот момент к ним сквозь толпу протискивается Грег с бутылкой «Перрье» в руках.

— Вот и я, — говорит он, протягивая бутылку Даше. — Твоя любимая. Самое заветное желание. Как заказывали.

— Пойдём отсюда, — резко говорит она.

— Ты же пить хотела, — говорит он.

— Хотела, — говорит она. — На улице попью. Пойдём.

И, схватив его за руку, она начинается проталкиваться через толпу.

— А это кто был? — говорит Грег, когда они наконец выбираются из «Эдема».

— Да кто его знает? — говорит Даша. — Привязался придурок какой-то. Маньяк. Отвези меня домой, пожалуйста.

Устроившись около бара, я по-прежнему пытаюсь глазами разыскать в толпе Игоря или Димку. Дело это, естественно, дохлое, потому что, оказывается, костюмы их далеко не так оригинальны, как мне представлялось поначалу. Буквально за пару минут мне удаётся насчитать четверых мужчин в джейсоновских вратарских масках и пять рыцарей. Все они с дамами — кто с русалкой, кто с инопланетянкой, кто с кем-то вообще непонятным. Типа кикиморы морской или осьминога. Только один из Джейсонов остался почему-то неприкаянным и стоит теперь в двух шагах от меня, тоже прислонившись спиной к стойке бара. В какой-то момент он снимает маску, и я узнаю Игоря. Он отбрасывает со лба спутавшиеся волосы, как будто они мешают ему рассмотреть кого-то или что-то в противоположном конце зала, уже у самых дверей. Перехватив его взгляд, я вижу выходящих на улицу Дашу и её принца.

— Что, — говорю я, — нашел свою интернетовскую подружку?

— Да нет, — машет рукой Игорь. — Я это вообще придумал всё. Так, для прикола. Что я, лузер какой-нибудь — через комп знакомиться? Там нормальных нет и не было никогда. Одни уродки и нимфоманки.

— Ну, тебе виднее, — говорю я. — А Димка где?

— Вон он, — говорит Игорь. — С тыквой перезрелой отплясывает.

Зрелище это, надо сказать, действительно довольно уморительное. Неповоротливый рыцарь в явно мешающих ему картонных латах неловко пытается тапцевать с довольно миловидной девушкой, которая зачем-то изуродовала свою фигуру, пытаясь уподобиться оранжевому символу Хеллоуина.

— Ладно, — говорит Игорь. — Пойду я. Завтра па работу рано.

— Мне тоже, — говорю я. — Но я ещё побуду чуть-чуть, наверное. Интересно всё-таки в настоящей американской традиции поучаствовать. Коренным, так сказать, аборигеном себя хоть в кои-то веки почувствовать.

Когда Игорь уходит, я опять вижу моих старых знакомых — ведьму и трехголового дракона, которые теперь кажутся мне уже чуть ли не родными.

— Выпьешь с нами волшебного зелья? — говорит дракон.

— Конечно, выпью, — говорю я и беру из рук ведьмы высокий хрустальный бокал, в котором бурлит и пенится какой-то напиток сине-зелёного цвета. — А что это такое?

— Пей-пей, не бойся, — говорит ведьма. — Я сама готовила. Из жгучих трав да из палых листьев. Из лунного свста да из молока волчицы. А ещё из корня мандрагоры, на крови голубиной настоянного.

— На крови? — говорю я. — Нет, тогда мне этого не надо.

— Не бойся, шучу я, — говорит ведьма. — Где я тебе кровь голубиную возьму? Пей.

Я делаю большой глоток из бокала. Сладковатый на вкус, но очень крепкий напиток, в котором, наверное, градусов шестьдесят, не меньше, обжигает гортань, растекается по пищеводу.

— Пей до дна, — говорит ведьма. — Не стесняйся. Такой праздник у нас только раз в году бывает.

Я делаю ещё один глоток. Потом ещё один. Дракон рукой подталкивает дно бокала вверх, практически насильно вливая в меня его содержимое.

— Хорошо приподняло, — говорю я, чувствуя, что голова уже начинает приятно кружиться. — А правда, что это было?

— Напиток богов, — усмехается беззубым ртом ведьма. — Эликсир вечной молодости и бессмертия называется. Понравилось?

Я киваю в ответ, а она берёт из моих рук бокал, передаёт его дракону и обнимает меня рукой за шею.

— Потанцуешь со мной? — шепчет она мне в ухо.

Я пытаюсь отстраниться, но ведьма уже тянет меня в центр зала, где под оглушительную музыку топчется народ.

— Да не умею я танцевать, — говорю я, но тут, к счастью, оркестр смолкает.

— А сейчас, — объявляет в микрофон гитарист, на плечах у которого громоздится гигантская голова летучей мыши, а за плечами виднеются её крылья, — наш коронный номер. Гвоздь программы.

Музыканты начинают играть какую-то неизвестную мне мелодию, а в центр зала из толпы протискивается неопределённого пола фигура в белом балахоне, в маске в виде черепа и с самой настоящей косой в руках. Толпа расступается и постепенно образовывает круг. Начавшаяся довольно медленно музыка набирает темп, и, ритмично покачиваясь, фигура в балахоне движется вдоль толпы. Впечатление такое, что она то ли скользит по полу, то ли иногда даже немного взлетает над ним. Музыка становится быстрее, и фигура стремительнее и стремительнее кружится по всё более расширяющемуся вокруг неё свободному пространству. Размахивает косой прямо под ногами у отшатывающихся и подпрыгивающих на месте людей в масках. Темп оркестра нарастает и нарастает. Белый балахон, увенчанный раскачивающимся из стороны в сторону черепом, носится по круту с какой-то уже совершенно сверхъестественной скоростью. Коса рассекает воздух с такой силой, что даже сумасшедшая музыка не может заглушить её свиста. Гномы, гоблины, ведьмы, домовые и упыри орут от восторга. Приплясывают в такт. Хлопают в ладоши.

Я чувствую, что мне становится не по себе. Голова кружится, а из глубин желудка к горлу подкатывается горячий тошнотворный ком. Дышать становится совсем нечем.

— Расстегни рубашку, — видимо заметив моё состояние, кричит крепко вцепившаяся в мою руку ведьма.

— Что? — не понимаю я.

— Рубашку расстегни, — опять кричит она и, увидев, что я всё равно не въезжаю, хватается за ворот моей застёгнутой по полной программе рубашки и дергает его в сторопы. Вместе с отлетающими пуговицами рвётся и тонкая серебряная цепочка, которую мне Татьяна когда-то на именины подарила, чтобы я на ней крестик носил. Дышать становится действительно легче, но только на пару секунд. А потом меня всё-таки выворачивает наизнанку прямо посреди зала. К счастью, все настолько увлечены праздником, что никто не обращает на это никакого внимания.

Музыка играет ещё громче. Цветные прожектора в бешеном ритме простреливают зал, который постепенно выстраивается в многоярусный хоровод, центр которого образует белая фигура с косой, и с гиканьем, свистом и топотом начинает кружиться вокруг неё.

— День Всех Святых! — кричит кто-то в толпе. — Да здравствует День Всех Святых!

— Happy Halloween! — вторят ему другие голоса уже по-английски. — God bless America!

— God bless America! — ревет счастливая толпа. — Happy Halloween!

СВОБОДА ВЫБОРА

На следующий день после Хеллоуина я просыпаюсь от того, что кто-то сильно трясет меня за ворот рубашки и говорит: — Вставай, вставай скорее — неудобно же перед людьми.

— Что неудобно? — бормочу я. — Сон — естественнос состояние человека. На потолке вот спать неудобно. А в остальном нормально.

— Лучше бы ты на потолке спал, — говорит такой знакомый голос, и, открыв наконец глаза, я вижу перед собой Татьяну.

Естественно, моё лицо расплывается в радостной улыбке, но уже в следующую секунду она с него сходит. Нет, Татьяну-то я, конечно, очень рад видеть, но вот только смущает меня то, что за её спиной не стены нашей квартиры, а открытое небо и какой-то многоэтажный дом, кирпичные стены которого кажутся ярким пятном на фоне свинцовых мелких тучек. В этот момент я начинаю ощущать, как холодный осенний ветер забирается ко мне нод расстегнутую до самого живота рубашку, а в бок впивается что-то твёрдое. Пошарив там рукой, я обнаруживаю у себя в кармане целую пригоршию небольших, по довольно острых камней, которые прорвали нодкладку моего пиджака, а теперь, похоже, намереваются проделать отверстие в моих рёбрах. Откуда они там взялись — ненонятно, но разбираться сейчас в этом нет никакой возможности. Вытащив самого зловредного нарушителя моего спокойствия и отбросив его подальше, я поднимаю голову и ещё не до конца сфокусировавшимся взглядом принимаюсь рассматривать склонившуюся надо мной Татьяну и по-утреннему пустынный бордвок вокруг нас. Сам я, оказывается, лежу, свернувшись калачиком, на скамье с прекрасным видом на океан и действительно пользуюсь явно повышенным вниманием со стороны проходящих мимо людей. Что, впрочем, и неудивительно, учитывая мой довольно-таки прискорбный внешний вид.

— Вставай, — опять говорит Татьяна. — Пойдём домой, горе ты мое. Наказание.

— А как ты меня нашла? — говорю я, с трудом поднимаясь со скамейки.

— Да соседка позвонила, — отвечает Татьяна, поддерживая меня под локоть. — «Твой-то, — говорит, — на бордвоке весь заблёванный валяется». — «Так ему и надо», — сказала я и повесила трубку. Сначала не хотела за тобой идти, а потом подумала: вдруг ты простудишься ещё?

— Спасибо, — говорю я, тщетно пытаясь удержаться на ногах.