Брекен и Ребекка

С тех пор как Босвелл начал выздоравливать и Ребекка поселилась в собственной норе, друзья стали проводить вместе все больше времени. Босвелл прекрасно видел, что отношение к Ребекке его друга изменилось, и огорчался этому. Ну когда они наконец поймут, что их любовь всесильна, как свет солнца? Почему Брекен так глупо ведет себя? Почему Ребекка, которая умеет помогать другим, не может помочь себе и Брекену?

— Присматривай за ней, Брекен, она нуждается в тебе. Порой мне кажется, что ты не понимаешь, как сильно она тебя любит…

Брекен пожал плечами.

— Сейчас все ее мысли заняты будущим потомством, — сказал он, и голос его дрогнул от обиды. — Разумеется, я сделаю все, что в моих силах. Но кротихам, которые готовятся к родам, не по вкусу общество самцов, это общеизвестно. Они предпочитают одиночество.

?

Сгустилась темнота, задул ветер, и струи холодного воздуха, проникавшие в норы, начали подбираться даже к самым теплым уголкам. Вода в реке бурлила, волны с шумом бились о скалы, а росшие у входа в нору травы громко шелестели. В такую ночь мало кому удается легко заснуть.

Сам не понимая отчего, Босвелл впал в сильнейшее беспокойство. Брекен сидел рядом с ним, то принимаясь говорить о чем-то, то внезапно замолкая, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к завыванию ветра.

Ребекке, которую отделяли от Брекена с Босвеллом два туннеля и небольшой отрезок пути по поверхности земли, не сиделось на месте, и она все ерзала, раздраженно поводя хвостом из стороны в сторону. Живот ее стал совсем большим, кротята крутились в нем, пихаясь лапами, и ей никак не удавалось пристроиться поудобнее. Ребекке не понравился Шибод. Ее огорчало, что малыши появятся на свет здесь, среди темных торфяных почв, усыпанных острыми обломками сланцевых пластин, о которые можно порезаться по оплошности. Она содрогалась, думая о мрачных скалах и расселинах Кумера, о вершинах Шибода, вздымавшихся за пустошью, по которой струила свои мутные воды река.

Ей хотелось, чтобы Брекен оказался сейчас рядом с ней. Ей хотелось услышать его шаги у входа, а не вой ветра. Ей хотелось назвать его по имени, услышать, как он говорит милые глупости, которые так греют сердце, подобные тем, что шептал ей Кеан в те дни, когда она была еще очень молода.

— Брекен, Брекен, Брекен, — проговорила Ребекка чуть слышно, глядя на свои вздувшиеся бока, понимая, что ей необходимо не просто его присутствие, а ощущение тишины и покоя, испытанное ею однажды, когда они с Брекеном стояли рядом, купаясь в лучах света, исходившего от Заветного Камня. Ребекке хотелось, чтобы он сам пришел к ней, не дожидаясь, пока его позовут, чтобы ее малыши, едва родившись, сразу почувствовали, каким теплом веет от него. Она впала в полнейшее смятение. Нора, рядом с которой чернели скалы, в чьей тени появился на свет Мандрейк, больше не казалась Ребекке надежным убежищем.

Она опять заерзала, неловким движением поднялась с места, прошла по туннелю и остановилась у выхода. На нее пахнуло холодом ветра, гулявшего над пустошью.

Она постояла, вглядываясь в темноту, повернувшись в ту сторону, где находились норы Брекена и Босвелла. Ей очень хотелось, чтобы Брекен в эту минуту случайно вышел на поверхность и решил ее проведать.

Ей хотелось увидеть его рядом, услышать, как он ласково шепчет, уговаривая ее вернуться в тепло, убеждая ее в том, что все в порядке и совсем неважно, где именно появятся на свет ее кротята. Но что-то никак не давало ей покоя, и она отправилась вверх по склону, двигаясь навстречу истокам реки, в надежде подыскать место получше, где земля окажется более теплой и в норе не будет осколков сланцевых пластин. Что-то гнало ее вперед и вперед, и она принялась разговаривать вслух, обращаясь к своим кротятам, пытаясь убедить их в том, что ждать уже осталось совсем недолго, и она очень любит их, и им нечего бояться, хотя ей самой… да, ей самой, пожалуй, страшновато.

— Брекен, найди меня, найди меня, — твердила она, поднимаясь в темноте все выше и выше по склонам в поисках подходящего места. Дул пронизывающий ветер, но Ребекка не чувствовала этого, наоборот, она вдруг ощутила прилив сил, и ей стало жарко. С каждой минутой она оказывалась все дальше и дальше от безопасной норы.

И когда в воздухе появились первые снежинки, плясавшие на ветру, Ребекка лишь рассмеялась. Она всем телом ощущала биение жизни, и ее не пугали ни холод, ни снег, который валил все гуще и гуще.

— Скоро я найду подходящее место, — сказала она самой себе, ступая уже не по земле, поросшей травой, а по камням и скалам. <

На смену более или менее ровной местности пришел крутой подъем, справа находилась глубокая впадина. «Я знаю, тут есть хорошее место… но я еще не нашла его», — думала Ребекка. Внезапно путь ей преградил ручей. Ребекка отправилась вдоль него и вскоре добралась до места, где поверхность стала ровной, а ручей разделился на множество тонких ручейков, расходившихся в стороны веером и струившихся дальше по земле, поросшей мягкими мхами и болотными травами.

Ребекке удалось перебраться через ручейки, и она побрела дальше, поднимаясь вверх по склонам Шибода, где слой почвы был тонким, как вытершийся ворс. Ребекка не отдавала себе отчета в том, что, пожелай она спуститься с высот, на которые ей с такой легкостью удалось забраться, это окажется куда более сложным.

Наверное, время от времени она останавливалась, чтобы передохнуть или напиться холодной воды у одного из бесчисленных ручьев, струившихся по горным склонам, переправиться через которые ей не составило труда. Наверное, она все искала землю и место для норы, которые хоть чем-нибудь напоминали бы ей о Данктонском Лесе, полном тепла и покоя. Но незадолго до зари прилив сил, который она почувствовала перед приближением родов, начал ослабевать, и Ребекка начала уставать и отчаиваться.

Вдобавок к исходу ночи поднялась сильная метель. Она обрушилась внезапно, холодная, неумолимая, мириады снежинок носились в воздухе, а ветер завывал так громко, что мысли путались в голове. Казалось, снег не может удержаться на поверхности земли и, едва опустившись, снова вздымается клубами в воздух, но спустя некоторое время с наветренной стороны скал образовались сугробы, и на камнях запестрели белые пятна. Ребекка нигде не смогла отыскать прибежища и продолжала брести, все еще надеясь найти место, где ей удастся выкопать нору и благополучно родить кротят.

Возможно, к этому времени она поняла, что если повернет назад, то непременно поскользнется и упадет в одну из расселин. Возможно, она хотела закопаться в сугроб и немного отдохнуть. А возможно, продолжала бродить с места на место, пребывая в полной растерянности и понимая, что совсем заблудилась. Метель усилилась, и в тот час, когда наступил рассвет, она уже мела вовсю, и в чудовищном шуме ветра, бушевавшего среди скал, тонули любые звуки.

Примерно в это время Брекен проснулся и услышал завывания метели. Он немедленно отправился к Ребекке, с трудом одолев небольшой участок пути, пролегавший по поверхности земли. Но оказалось, что в норе ее нет. Брекен кинулся к Босвеллу, и они принялись хором звать ее. Босвелл подошел к выходу из норы и выглянул наружу, но не смог ничего разглядеть сквозь пелену носившегося на ветру снега, который заметало даже в туннель.

— Ребекка! Ребекка! — кричали они, не слыша собственных голосов из-за рева метели, заглушавшего все прочие звуки.

Брекен отошел подальше и опять крикнул: «Ребекка!» Он любил ее, любил всем своим существом, и при мысли, что с ней может приключиться беда, его сердце сжалось от страха и боли. Интуитивно догадавшись, в какую сторону она направилась, Брекен начал подниматься по склону, даже не оглянувшись и не предупредив Босвелла ни словом.

— Брекен! Брекен! — закричал Босвелл, увидев, как фигура его друга постепенно удаляется, растворяясь в снежной пелене. Он попытался пойти следом за ним, но ему не хватило сил, и он едва-едва сумел вернуться обратно в нору.