Бремя Могущества

Эккорн кивнул. Он отошел от стены и приблизился к ней. Его пристальный взгляд чуть ли не болью отдавался во всем теле Присциллы. Всего на секунду их взоры встретились, как бы стремясь проникнуть друг в друга, и тут Присцилла почувствовала, как ее словно завертело в бешеном водовороте, и ей показалось, что он вот–вот унесет ее куда–то.

Невольно поежившись, девушка отвернулась и с силой прижала ко лбу сжатую в кулак руку. По мозгу ее словно полоснули ножом, и острая боль на миг лишила ее сознания. Ей привиделся огненный вихрь, смерч, бешеный всплеск красок и мигание непонятных символов, какие–то тени, силуэты пронеслись перед ней, а потом…

На нее надвигалась обезумевшая толпа: вооруженные дубинами мужчины, другие с цепями и камнями в руках, пылающие факелы, искаженные ненавистью и злобой лица. Они срывали с нее одежду, держа на изготовку огромные тесаки, избивали ее, надругались над ней…

— Нет, — прохрипела Присцилла.

Этот чудовищный ураган стал еще сильнее, но она сопротивлялась ему, отбивалась от насильников, стремившихся утащить ее куда–то. Она чувствовала силу, она могла и должна была сражаться, она не имела права сдаваться, она должна была воспротивиться огненному шару…

И вдруг совершенно неожиданно все прекратилось.

Присцилла застонала от боли и облегчения.

Воздух куда–то исчез, улетучился из ее легких, оставив в груди судороги удушья. Пошатнувшись, она схватилась за притолоку, чтобы не упасть. Жадно хватая ртом воздух, она не могла отделаться от чувства, что вокруг нее продолжает бушевать пламя. Но теперь она видела его уже как бы издали, словно переживала сон наяву. Это было как видение на краю сознания.

— Мне… мне не хватает воздуха, — выдохнула она. — Можно… окно открыть?

Эккорн грубо расхохотался.

— Здесь нет окон, Лисса, — сказал он. — Хвала Аду, нет.

Лисса, колдунья, медленно кивнула, будто только теперь осознавая, где она. Мучительное чувство удушья прошло, и она чувствовала, как в ней начинают пульсировать новые силы.

— Мы что, в подвале? — осторожно поинтересовалась она.

— Можно сказать, что в подвале. В Святилище, если уж быть совсем точным. — Эккорн провел рукой по волосам и метнул взгляд на связанную миссис Санди, которая, должно быть, слышала их разговор.

— Я чувствую себя полностью освобожденным, Лисса, — признался он. — Наконец пришел день, которого все мы так долго ждали.

Лисса кивнула. В ее глазах запылал тайный огонь.

— Придет время, и мы достойно завершим задуманное нами, — холодно продолжал он. — У тебя будет достаточно времени, чтобы вкусить, что такое освобождение. Ее взгляд упал на Сантерса, молча следившего за разговором.

— Ты хорошо потрудился, Сантерс, однако это вовсе не повод предаваться отдыху. — Он указал на неподвижную, связанную по рукам и ногам миссис Санди. — Что должно быть совершено, будет совершено. За дело!

Лисса медленно отошла от двери к столу. Она все еще чувствовала слабость, но это уже была слабость чисто физическая, и значения она, не имела. Силы, бушевавшие в ней сейчас, сожгли и унесли прочь все, что тяготило ее еще несколько минут назад.

Сейчас она готова была расхохотаться при воспоминании о том, что испытывала к миссис Сантерс какое–то там сочувствие. В конце концов, одной человеческой жизнью больше или меньше — какое, в сущности, это имеет значение? Воспроизводя в памяти свои прежние ощущения, она думала о них отстраненно, словно речь шла о ком–то другом.

Сейчас необходимо было завершить то, что замышлялось еще в Иерусалимском Лоте. Андара, этот предатель, который оставил их всех в беде, позорно бежав, тот, на ком лежала вина за содеянное, за то, что все они погибли — с ним было покончено. Но оставался еще его сын. Заклятие до сих пор не свершилось.

Лисса опустилась на один из стоявших в подвале жестких, неудобных деревянных стульев и холодно наблюдала за тем, как Сантерс и Эккорн торопливо развязывали руки и ноги миссис Санди, вырвали ей изо рта кляп и повели ее к длинной деревянной скамье, стоявшей поодаль у стены. В руке Эккорна угрожающе блеснул кинжал, но она знала, что пока он не собирался воспользоваться им. Пока еще не собирался.

Я снова поразился способностям Шина. Легкость, с которой он расправился с запертыми воротами, только укрепила меня в моих подозрениях. Что–то здесь было не так. То, что он оказался в лесу, да еще настойчивость, с которой он навязался мне в сопровождающие…

Когда мы приближались к дому, я не мог отделаться от мучительного чувства, что Шин — не совсем тот, кто был мне нужен в качестве провожатого. Чтобы совершить то, что мне предстояло, я не мог позволить себе роскошь отправиться на дело с первым встречным. Я должен был выяснить, что нужно этому Шину — или кто он там на самом деле.

Туман уже окончательно рассеялся, и теперь перед нами предстал великолепный сад, даже не сад, а, скорее, прекрасно спланированный парк, за которым во тьме возвышалось внушительное здание. Что нас там ожидало, я знать не мог, однако чувствовал, что мне туда все же лучше отправиться в одиночку. Шин уже однажды огорошил меня, и я не желал, чтобы это повторилось.

А Шин тем временем легко и уверенно, точно вор, продвигался вперед. В нем чувствовалась какая–то внутренняя собранность, уверенность, заставившая меня усомниться, что он впервые в подобной переделке, когда требовалось без разрешения проникнуть на территорию чужих владений. Я мало знал об этом человеке, слишком мало, чтобы позволить себе о нем какое–то более–менее ясное суждение, но подозревал, что он нес в себе какую–то мрачную тайну.

Я жалел, что напрямик не спросил у него, кто он и каковы его цели. В конце концов, я ведь обладал способностью отличать правду от лжи. Но с каждым шагом, по мере того, как мы приближались к этому дому, я чувствовал, что теряю способность сосредоточиться. Я обязан был знать, кто такой Шин, и все же вынужден был отложить выяснения.

Я и сам не знал, чего ожидать. Дом поразил меня своей величиной и странной, зловещей аурой. Мрачные, высокие стены неприятно напомнили мне здание суда, которое я видел пару месяцев назад в Лондоне. То же самое отталкивающее впечатление.

Присцилла была здесь, этого я не мог не чувствовать, но ощущалось и кое–что еще. Преграда, стена, внезапно выросшая между нами. Прежде чем я смог углубиться в эту мысль, мы уже дошли до ступенек, ведущих к порталу.

От того, что я увидел, по спине побежали мурашки. Огромная, обитая железом дверь возвышалась перед нами, словно подъемный мост какого–нибудь средневекового замка. От нее исходила явная угроза. Казалось, что она вот–вот со скрипом и лязгом начнет опускаться и оттуда, сметая все на своем пути, проскачут рыцари в доспехах.