Бродячее сокровище
Шрифт:
— Нет, ребята, вы что, в самом деле… — сказал Мазур со вполне понятным беспокойством.
— Да ну, — сказала Энджел с чуточку наигранной беззаботностью. — Не джунгли все-таки и хунты в самом деле давно нет, выкрутимся. Какой-нибудь офицер рано или поздно появится среди этих чурбанов. Не те времена, чтобы американские журналисты пропадали средь бела дня…
— Вам легче, — сказал Мазур с искренней завистью.
— А вы держитесь за нас, Джон, выкрутимся…
Конвоир забежал вперед, показывая дорогу, и процессия свернула к большому магазину с выбитыми напрочь витринами и покосившейся вывеской. Войдя внутрь, Мазур убедился, что восстановление порядка в данном конкретном случае запоздало — полки были пустехоньки, только в углу, рядом с грудой оберточной
Посреди обширного зала, заложив руки за спину, расхаживал рослый сержант — форменный двойник того, кому попался Мазур на свою беду. Та же непроницаемо-хамская унтерская рожа, те же габариты и стать. Кроме него, присутствовали еще четверо солдат, их винтовки были аккуратно составлены в углу.
Совсем неподалеку простучала пулеметная очередь — сухая, громкая, стрелок определенно не жалел патронов. «Эм-шестьдесят», — машинально отметил Мазур, что в этой ситуации было совершенно ни к чему. — На пол-ленты засадил, декадент…»
Сержант что-то повелительно рявкнул, и его подчиненные вкупе с конвоирами накинулись в первую очередь на Мазура — таково уж было его невезение. Вытащили документы из внутреннего кармана, развернули лицом к стене, заставили опереться на нее расставленными руками и быстренько обыскали — точнее, наскоро охлопали, проформы ради. Разумеется, пистолета в рукаве куртки они не обнаружили.
Потом его взяли за шиворот и развернули лицом к сержанту — как и в столь же стремительном темпе охлопанного Дика. Сержант, глядя на обоих взглядом завзятого людоеда, со вкусом и расстановкой погрозил им кулачищем, явно намекая, что их знакомство еще не достигло своего апогея. Документы Мазура он сунул себе в нагрудный карман рубашки, удостоив лишь беглого взгляда.
И с ухмылкой взирал, как обыскивают девушку — впрочем, Мазур быстро понял, что дела и в самом деле обернулись скверно, поскольку с обыском эта процедура имела мало общего. Два мордоворота ее попросту лапали, неспешно и нагло запустив руки под футболку, содрали курточку, полезли в джинсы. Мазур увидел, что она кипит от злости — и, подняв глаза к потолку, стоит с надменным видом, старательно делая вид, будто это вовсе и не с ней происходит.
Потом ее развернули спиной к стене, и сержант, вразвалочку подойдя вплотную, зашептал ей что-то на ухо. Энджел бросила на него уничтожающий взгляд, ответила что-то резкое. Сержант, удрученно кивая, щелкнул пальцами.
Стоявший справа почти без замаха ударил девушку под ложечку, подхватил и повалил на пол. Двое других проворно прижали к затоптанным доскам ее руки, Энджел, зажмурившись, отчаянно хватая ртом воздух, никак не могла перевести дыхание. Дик дернулся было, но, ощутив у шеи острие штыка, остался на месте.
Сержант, передвигаясь с картинной медлительностью, опустился рядом с ней на колени, косясь на зрителей, задрал футболку под горло, погладил по груди с хамской ухмылочкой полного хозяина ситуации. Расстегнул ей «молнию» на джинсах и принялся не спеша их стягивать. То ли показалось Мазуру, то ли так было на самом деле, но во всей этой сцене была какая-то дурная театральность…
Сам он стоял на прежнем месте, глядя в пол. Он и в этой ситуации — особенно в этой, когда их сторожил один-единственный солдат с винтовкой наизготовку, а остальные таращились на занимательное зрелище либо принимали в нем участие — мог бы в считанные секунды выложить аккуратный штабель трупов, кончить их всех к чертовой матери, прежде чем кто-то успеет опомниться. Мог благородным рыцарем вступиться за поруганную девичью честь…
Да нет, самое печальное, что как раз и не мог. Не имел права. Странствующие рыцари, благородные корсары, лихие гусарские поручики и положительные ковбои, словом, вся эта публика, что согласно канонам чести с утра до вечера, без выходных и праздников обязана была защищать слабых и обиженных, не имела с Мазуром ничего общего. Прежде всего, потому, что все эти Дон-Кихоты, капитаны Блады и благородные шерифы были сами себе хозяева.
А Мазур — человек сугубо военный, выполнявший не допускавшие двойного толкования приказы, имевший право на самостоятельные решения и поступки лишь в узких пределах незримых границ…Сейчас не тот случай. Положить их нетрудно, но это означает ввязаться в нешуточные хлопоты зря, вопреки интересам дела. Чтобы доставить по назначению невесомое содержимое подкладки, он обязан был равнодушно взирать на любые гнусности, какие только могли происходить вокруг.
И он остался стоять, нисколечко не презирая себя — потому что дело не в его личной трусости, а…
Энергичные, уверенные шаги простучали от двери в глубь разгромленного магазина. Это вошел офицер — не первой молодости, лет пятидесяти, седой, с аккуратными черными усиками, в безукоризненном мундире с эмблемами и значками той же пехоты, с капитанскими дубовыми листиками на погонах.
Картина переменилась мгновенно. Солдаты торопливо вытянулись, сержант оставил свое похабное занятие на середине процесса, вскочил и, такое впечатление, постарался стать ниже ростом, уставясь в пространство ничего не выражающим взглядом оловянного истукана.
Оценив происходящее с полувзгляда, капитан поднял руку, воздел указательный палец с видом Зевса-громовержца и металлическим голосом принялся, судя по тону, распекать свое расшалившееся воинство. Мазуру вновь привиделась дурная картинность и в его манерах провинциального актера и в наигранно-раскаянных позах солдат — происходящее, полное впечатление, напоминало кадр из какого-нибудь индийского фильма, где эмоции и жесты преувеличены раз в десять против реальных…
— Боже мой, сеньорита Хагерти! — удрученно воскликнул капитан, помогая девушке подняться. — Как хорошо, что я успел вовремя! И как печально, что вы проигнорировали все предупреждения, продиктованные искренней доброжелательностью… Вас же убедительно просили держаться подальше от этих неспокойных мест.
Энджел с видом гордым и презрительным неторопливо застегнула джинсы, вырвала у ближайшего солдата свою курточку, которую тот ей боязливо протянул, держась поодаль с таким видом, словно опасался, что его укусят за руку.
— Что бы я без вас делала, Агирре… — сказала она без всякой благодарности в голосе, скорее уж насмешливо.
— Я рад, что вы должным образом оцениваете мои скромные усилия, — как ни в чем не бывало протянул капитан. — Право же, вам следовало быть осторожнее, сеньорита. Здесь развернулись форменные военные действия, солдаты разозлены и бесцеремонны. Это все парни из глухих деревушек, представления не имеющие о хороших манерах и галантности…
— Ну да, я и сама вижу… Могу я попросить назад камеру?
— О, разумеется! — капитан щелкнул пальцами и второй солдат торопливо поднес телекамеру.
— Здесь была кассета с пленкой…
— В самом деле? — с непроницаемым лицом поднял бровь капитан. — Если и была, сейчас ее уже нет… Представления не имею, что с ней могло приключиться. Должно быть, эти деревенщины, забавляясь с прибором, которого в жизни не видели, кассету случайно вынули и где-нибудь выбросили… Хорошо хоть камеру не уронили… Ах, как вы легкомысленны и неосторожны, сеньорита Хагерти, при всем вашем очаровании… — он подошел к девушке совсем близко. — Дорогая сеньорита, ну зачем столь тенденциозное, одностороннее освещение непростой жизни нашего государства? Не скрою, у нас все еще имеется масса недостатков во всех областях, но нужно же понимать — свергнутая и осужденная прогрессивной общественностью хунта оставила тяжкое наследие, процесс формирования демократии нелегок и долог. В этих условиях журналистам из столь демократичной страны следовало бы, наоборот, выискивать светлые стороны в происходящем, искать положительные примеры долгого и сложного процесса перехода к демократическому обществу… В то время как вы, уж простите за откровенность, только тем и занимаетесь, что старательно выискиваете совершенно нетипичные явления вроде здешних беспорядков…