Бродячее сокровище

— Как я рад вас видеть, мой юный друг! — воскликнул дон Санчес, увлекая Мазура к великолепному столу с гнутыми позолоченными ножками, усаживая в столь же великолепное кресло и подсовывая стакан с виски. — Нет нужды повторять, как я вам благодарен, вы и сами понимаете, что спасли мне жизнь… Этот мерзавец Рамирес, разложившийся и коррумпированный… Ну, будем надеяться, история и правосудие еще воздадут сторицей этому гнусному субъекту в самом скором времени… — он уселся за стол, положил локти на роскошную столешницу, украшенную инкрустацией из разнообразнейших сортов дорогого дерева, пытливо глянул на собеседника. Улыбка исчезла у него с лица, словно повернули некий выключатель. Глаза в сеточке морщинок были умные и проницательные. — Что же, забудем о неприятном и займемся проблемами насущными… Что же мне с вами делать, Джонни? Я просто обязан что-то для вас сделать…

— Я… — заикнулся было Мазур.

— О, ни слова! — властно поднял ладонь сеньор алькальд. — Все обуревающие вас благородные чувства написаны на вашем лице. Вы скромны, тактичны, это видно… Другому, признаюсь, я без особых раздумий сунул бы немаленькую пачку радужных бумажек, и оба мы считали бы это закономерным финалом, устраивающим обе стороны… Но вы, Джонни, человек иного полета, верно? Ваше лицо вовсе не похоже на физиономию недалекого субъекта, ждущего вещественной благодарности…

— Надеюсь, — вставил словечко Мазур.

— Вы — человек иного полета, это ясно, — повторил алькальд. — Грубая, материальная благодарность одноразова и конечна, ведь так? А вы наверняка хотите от жизни чего-то большего… Вы согласны стать моим другом и сподвижником, Джонни? Я умею ценить верность, преданность и деловые качества. Вы уже неплохо зарекомендовали себя, и в заведении нашей милейшей сеньоры Розы, и позавчера на площади… Это в парашютистах вас научили так великолепно драться?

Мазур кивнул, подумав, что тут не обошлось без откровений донны Розы — никаких сомнений, теснейшим образом повязанной с этим деятелем.

— Прекрасно, — кивнул Санчес. — Если что-то и способно погубить нашу многострадальную страну, так это отсутствие профессионализма. Мы, латиноамериканцы, потерпели немало поражений не в силу какой-то лени или иных национальных пороков, а как раз в силу того самого вопиющего непрофессионализма. Испокон веков пытались решать все проблемы с провинциальной небрежностью. Чего ни коснись, везде этот дурной провинциализм. А в итоге субъекты вроде Рамиреса довели провинцию до полного упадка… Я намерен решительно это переломить. Мне нужна команда. Я хочу, чтобы на любом участке работы, о чем бы ни шла речь, стояли не провинциальные лентяи, а люди, приученные работать толково, на уровне мировых стандартов. Вот взять хотя бы вас, Джонни — молоды, энергичны, повидали свет, служили в парашютистах… Прямо-таки бесценная находка для иных ответственных поручений… Что скажете?

Мазур, глядя ему в глаза открыто и честно, сказал:

— Мне чертовски нравится ваш город, дон Себастьян. У меня тут появились настоящие друзья, а вдобавок — возможность сделать неплохую для простого бродяги карьеру… Не настолько я глуп, чтобы отказываться. Располагайте мною, как найдете нужным.

А что еще прикажете ответить, если хотите жить в этом городе спокойно и привольно, прежде чем придет пора сорваться в дорогу?

— Прекрасно, — сказал алькальд. — Просто прекрасно. Я рад, что правильно вас оценил…

— И чем же мне предстоит заниматься? — напрямую спросил Мазур.

— Не спешите, — с милой улыбкой ответил алькальд. — Я вовсе не собираюсь немедленно нагружать вас поручениями. Какое-то время нужно будет разгребать все эти авгиевы конюшни, оставленные предшественником… Но, будьте уверены, ваш час придет, и весьма скоро. — Он поморщился с искренней брезгливостью. — Чертов Рамирес… Это уже выходит за рамки политической борьбы… Какова штучка…

Он достал из ящика стола тот самый вальтерок с глушителем, повертел его в руках, держа довольно умело, протянул Мазуру:

— Рамирес, конечно, мерзавец, но игрушка хороша…

— Безусловно, — согласился Мазур, повертел пистолет, вернул собеседнику.

Тот решительно отстранил его руку:

— Оставьте себе. У вас глаза разгорелись… Молодые люди любят такие игрушки, я понимаю. Считайте это маленьким подарком, совершенно несоизмеримым той услуге, которую вы мне уже оказали.

Мазур с непритворным удовольствием опустил пушку во внутренний карман пиджака, глушителем вверх, нерешительно спросил:

— У меня с ним не будет… проблем?

— Джонни! — укоризненно воскликнул алькальд. — Вы — мой друг, член команды, какие тут могут возникнуть проблемы? Начальник полиции весьма разумный человек, он уже успел принести заверения, присягнуть на верность… Менять его нет смысла, гораздо проще и выгоднее держать на коротком поводке, используя все, что о нем к настоящему моменту известно… В общем, любой мой друг, любой преданный сотрудник, усердно работающий на благо народа и его представителей в лице новой администрации, может не бояться каких-то неприятностей с полицией. Носите смело… — он сделал паузу, принял озабоченный вид. — Вот, кстати, о начальнике полиции, Джонни… Он только что приходил ко мне посоветоваться по крайне деликатному вопросу, касающемуся вас…

— В чем дело? — насторожился Мазур.

— Не беспокойтесь. В итоге, совершеннейшие пустяки… — алькальд вновь выдвинул ящик стола и с несколько удрученным видом положил перед Мазуром какую-то печатную бумажку, пересеченную наискось широкой красной линией.

Мазур присмотрелся, и сердце у него упало. Он не понимал ни слова, однако, не требовалось быть лингвистом, чтобы догадаться о смысле сочетания «полисия секрета», крупно обозначенного в левом верхнем углу. Нетрудно было также прочитать «собственную» фамилию, написанную довольно близко к исходному варианту, стоявшему в австралийском паспорте и мореходной книжке. И, наконец, рисованная рожа, фоторобот хренов был, несомненно, составлен согласно показаниям кого-то, кто видел мнимого австралийца вживую.

— Это еще что? — хмуро спросил Мазур.

— Пустяки, — с беззаботной улыбкой ответил алькальд. — Обычный розыскной лист, который рассылают по всем провинциальным полицейским управлениям, в любом участке их на стене налеплено множество… Ничего такого, из-за чего стоило бы принимать экстраординарные меры. Рутина…

«Хорошо тебе говорить», — уныло подумал Мазур. И пожал плечами:

— Представления не имею, чем я насолил тайной полиции…

— Успокойтесь, Джонни, дела обстоят все же не настолько плачевно… Все оттого, что вы не знаете испанского. Тайная полиция у нас именуется «политическим департаментом», «департаменто де политико», а «полисия секрета», запомните на будущее, означает всего лишь «сыскная», то есть уголовная. Существенная разница…

— Для кого как, — угрюмо отозвался Мазур.

— Господи, Джонни! — с отеческой укоризной покачал головой сеньор алькальд. — Ну, стоит ли печалиться из-за таких пустяков? Не принимайте эту бумажку всерьез. Разве у вас нет искренних друзей и надежных покровителей? Розыскной лист, какие мелочи… Тут значится, что вас разыскивают за убийство… Ну и что? Мы не в Соединенных Штатах, Джонни, где законы исполняют с тупостью мясорубки. Здесь, в Латинской Америке, кроме писаных законов, существуют еще и многовековые традиции, основанные не на слепой букве писаного кодекса, а на справедливости, учитывающей сложности жизни… Знаете, когда я был молод, лет срок назад, порой достаточно было свидетельства под присягой двух почтенных граждан, чтобы вас отпустили и даже вернули оружие, если вы кого-то застрелили средь бела дня на главной улице. Разумеется, в том случае, если вы его убили не ради вульгарного грабежа, а, скажем, защищая свою честь после смертельного оскорбления. Предположим, с тех времен много воды утекло, но принцип остался прежним. Я уже успел к вам присмотреться, Джонни. Вы — вполне приличный и порядочный молодой человек. Даже если у вас и вышла с кем-то… досадная неприятность, я уверен, пусть и не зная всех обстоятельств, что вы были вынуждены так поступить, и тот, кого постигла… неприятность, был не самым порядочным человеком, и вы имели веские причины… Так что не сидите со столь похоронным видом. Человек силен друзьями и покровителями, а у вас хватает и тех и других. Конечно, следует предпринять кое-какие немедленные меры… — он требовательно протянул руку. — Давайте сюда все ваши бумаги. — И придвинул к себе большую глубокую хрустальную пепельницу, положил рядом длинную коробку толстых спичек для разжигания сигар. — Ну?