Бронепоезд 'Гандзя'
Шрифт:
– Круши их, бей, Панкратов!.. А пулеметчик твой надежный? Не промажет?
Я быстро взглянул на пулеметчика. Он лежал, широко раскинув на полу ноги, и, опираясь на локти, беспрерывно надавливал гашетку пулемета.
"Так-так-так-так-так..." - грохотало эхо выстрелов под сводом вагона. Пулемет курился голубым дымком и мелко вздрагивал; от этого дрожали обе руки пулеметчика, дрожала и все время сползала с затылка на ухо его фуражка. У парня во всю щеку пылал румянец.
"По виду совсем мальчуган. Попадет ли он?"
Я наклонился к бойнице.
Ага, поредели цепи!
– Залегли, - сказал пулеметчик, приостанавливая огонь, и сразу же обратился к товарищам: - Ну как, ребята, вы глядели, я не занизил?
– Хорошо, чисто взял, - оценили его работу красноармейцы.
– Мало кто из них, брат, встанет...
– Молодец, здорово!
– не удержался я, чтобы не похвалить меткого стрелка.
Пулеметчик вскинул на меня блестящие от возбуждения черные глаза и лукаво прищурился, но ничего не сказал. Только перевернул на голове фуражку козырьком назад.
– Огонь, не зевай!..
– крикнул Панкратов.
Краснощекий парень, сменяя ленты, выпускал очередь за очередью, казалось, он целыми рядами скашивает петлюровцев, а их все прибавлялось. Как из-под земли вырастали!
И вдруг все поле зарябило от точек. До нас докатился далекий рев...
– Башня!
– крикнул Панкратов и вскочил на ноги.
Красноармеец в башне, быстро перебирая руками, стал вертеть свой штурвал, как шофер на крутом повороте.
Загудел башенный пулемет.
С башни свисала набитая патронами лента, и пулемет беспрерывно ее подбирал, словно сжевывал. Долговязый красноармеец поддерживал, как на тарелочке, ленту ладонью.
Через какие-нибудь полминуты вся лента ушла в пулемет.
– Давай другую, живо!
– крикнул пулеметчик.
И он выбросил на пол отстрелянную ленту. Долговязый проворно вытряхнул из коробки запасную. Подал наверх. Опять застрочили оба пулемета вместе, бортовой и башенный.
И вдруг... Или это мне показалось? Наступающие начали откатываться в сторону...
– Панкратов!
– позвал я.
– Гляди, удирают!
Панкратов заглянул в бойницу, да так и отшатнулся. Забегал, крича, по вагону:
– Не выпускай, ребята, не выпускай их! Они нашим полковым во фланг заходят... Третий пулемет!
Третий пулемет стоял в запасе у другого борта.
– Перекатывай его!
– крикнул Панкратов.
Бойцы схватили пулемет за хобот, потянули его на себя и, развернувшись, с разбегу вкатили стволом в мою бойницу.
Красноармейцы торопливо налаживали прицельную рамку. Наводчик уже засучил рукава, прищурился... И вдруг что-то с грохотом обрушилось сверху на вагон. Взвыла броня.
– Ложись! Снаряд!
– только и успел крикнуть Панкратов.
Мы все повалились на пол...
Прошла секунда, другая, третья... Взрыва нет. Бойцы переглянулись. Глядим на потолок, на стены - не светятся, ни одной дыры.
Опять прокатился гром по потолку. И опять потолок целехонек.
– Да это же наша шестидюймовая ухает! Вот дурни, ну!
Бойцы дружно захохотали.
– А ну по местам! Что ржете?
– грозно крикнул сконфуженный Панкратов. Первый, второй, третий пулемет - огонь!..
Затрещали, зачастили все три пулемета, словно наперегонки взялись, переругиваясь
между собой. А пушка ухала - четвертая...Вот где пошли крошить желто-блакитных!
– Воды!
– вдруг крикнул румяный пулеметчик с блестящими глазами.
Панкратов подтолкнул меня:
– Подай Никифору ведро! Оно там в уголку.
Я нашел ведро с водой и подтащил его к пулеметчику. Пулеметчик, перестав стрелять, отвинтил пробку под кожухом пулемета, и оттуда, как из самовара, полился кипяток. Мы вдвоем наклонили пулемет и спустили кипяток за борт. Через другое, верхнее отверстие я наполнил кожух свежей водой. После этого пулеметчик, потянувшись к краю ведра, жадно глотнул воды сам. Утерся рукавом - и опять за дело.
Тут потребовали воды и другие пулеметчики. "Ишь ты, водоноса себе нашли! Ну да уж ладно..."
Я пошел с ведром по вагону.
Переменили воду, и опять пошла стрельба. Но вскоре Панкратов скомандовал отбой.
– Ускользнули, собаки, - сказал он, поднимаясь от крайней бойницы, через которую вел наблюдение.
– Все-таки прошли нашим во фланг!.. Ну ничего, положили мы их немало. Попомнят пулеметчиков первого полка!
Некоторое время еще держал огонь башенный пулемет - у него с вышки был самый дальний обстрел. Наконец заглох и он.
– Шабаш!
– сказал пулеметчик и спрыгнул вниз.
Поезд остановился, и красноармейцы, потягиваясь и разминаясь, начали приборку вагона.
Я решил воспользоваться остановкой и сбегать в орудийный вагон. Очень уж мне хотелось взглянуть на наших артиллеристов: ведь боевое крещение ребята получили! "Сбегаю погляжу на них, а заодно и распоряжение от командира получу, - подумал я.
– Должно же быть мне какое-нибудь распоряжение!"
* * *
Я вышел из вагона. Мы стояли среди поля. Кругом были холмы, а позади нас, невдалеке от железной дороги, роща. Я сразу узнал ее по березкам, у этой рощи мы и начали бой. Пока сидел в вагоне, казалось - куда как далеко ушли, а вот она, роща, - рукой подать!
Я постоял, вдыхая свежий воздух. Солнце пекло уже вовсю. Но после броневого вагона и на солнце нежарко. Здесь освежает ветерок, а там, под броней, как в духовом шкафу.
Поостыв немного, я начал пробираться от хвоста поезда вперед. Ступать пришлось по самому краю вязкого песчаного откоса, и я цеплялся за буксы и за каждый выступ вагона, чтобы не съехать вниз.
Кругом было тихо, безлюдно. А в это же самое время где-то совсем недалеко, за холмами, шла жаркая схватка. Там трещали пулеметы, часто и беспорядочно щелкали ружейные выстрелы и ежеминутно все покрывалось протяжным гулом артиллерии.
Вдруг - щелк, щелк... Вот черт, да и сюда пули залетают!
Я пригнул голову, пошел быстрее, но скоро наткнулся на подножку паровоза. Чтобы не делать обхода, я вспрыгнул на подножку. Заглянул в будку машиниста. Вот они тут как устроились! Целую баррикаду из дров наворотили, прямо саперы. Никакая пуля их не достанет!
– Ну как, - говорю, - товарищи, у вас все в порядке?
Из-за дров показалось чумазое лицо кочегара, за ним блеснула серебром фуражка машиниста.
– А вот вы с вашим начальством за фонари мне ответите, - пригрозил машинист, переступая через поленья.