Бронепоезд 'Гандзя'
Шрифт:
– Какие фонари?
– А такие фонари. Пора уж понимать: не царское имущество - свое, народное...
– Он пустил из водомера струю пара, сердито закрыл вентиль и стал в дверях.
– Почему не предупредили, чтоб фонари я снял? Куда я теперь с фонарями, если их пулями расшибло?.. Вот и ответите, раз вы здесь начальники!
– Ну-ну, разворчался... Тут бой, а он с фонарями...
Я спрыгнул с подножки, чтобы идти дальше... Глянул вперед... Что это? Человек под поездом! Лежит возле самого вагона, уткнувшись в песок, и не шевелится... Да ведь
Я подбежал к нему. Тронул его за плечо, просунул руку под френч, нащупываю сердце...
Жив! Тьфу ты, как он меня перепугал!..
Богуш застонал, медленно приподнялся на песке, сел и вскинул на меня глаза. Бледный, губы дрожат. Правой рукой он судорожно сжимал левую повыше локтя, а между пальцами проступала кровь.
– Ребята, - закричал я, - сюда! Командир ранен!
Наверху в вагоне послышался топот. К борту подскочили все пятеро артиллеристов и остановились, глядя на раненого командира.
– Дайте бинт. Есть у кого-нибудь бинт, ребята?
Малюга первый пришел в себя - выхватил из кармана тряпицу и протянул мне.
Но я не решался приложить тряпицу к ране.
– Чистая, чистая, - замахал на меня старик.
– Только яблоки накрывал!
– Возьмите бинт... У меня в кармане...
– проговорил он слабым голосом.
– О-ох!..
Я обшарил карманы его френча и нашел пакет с ватой и бинтом. Потом разорвал на раненом рукав, освободил руку и стал делать перевязку.
Богуш закусил губу от боли:
– Потуже... Надо кровь остановить...
– Сейчас, сейчас... Как же это вас, а?
– Пулей. Оттуда...
– он кивнул в сторону холмов.
– В задний вагон, к пулеметчикам, хотел пройти...
Быстро сделав перевязку, я связал из остатков бинта широкую просторную петлю и подвесил командиру руку на груди.
– Что, или кость задета?
– спросил меня матрос.
– Нет, мякотью пуля прошла, это заживет скоро.
– Ох, плохо мне...
– прошептал Богуш. Он вдруг совсем расклеился и запросил пить.
Малюга сбегал к машинисту и принес от него чайник.
– Вот чайку выпейте...
– Старик, придерживая раненому голову, вложил ему в рот медный рожок.
Богуш жадно напился.
– Берем, ребята, командира, - захлопотал смазчик, кивая остальным. Поднимем его в вагон, да сразу и в город, в лазарет.
Но ехать в город не пришлось. Командир рассудил иначе. Посидев еще с минуту, он собрался с силами и сам встал на ноги. Каменотес подставил ему под здоровую руку свою кочергу.
– Обопритесь, так-то лучше будет... Обопритесь, товарищ командир!
Богуш приладился к кочерге и, посмотрев на нас, усмехнулся бледными губами.
– Что же вы, братцы?
– сказал он.
– Не надо терять головы. Мы в бою. Командир ваш выбыл из строя, но задача должна быть выполнена...
И он стал объяснять нам боевую задачу. Оказывается, наше дело заключалось не только в том, чтобы охранять фланг бригады; мы должны были, как сказал Богуш, обнаруживать батареи противника и подавлять их огнем
своей гаубицы.Но где же эти батареи, как их искать?
Богуш велел нам продвигаться для поисков вперед. Сам он, однако, - это было видно по всему - не собирался с нами ехать. У меня мелькнуло нехорошее подозрение. "Странно, - подумал я.
– Или наш вагон для него жесток? В город, подальше от огня, спешит убраться?" Но, взглянув на забинтованную руку Богуша, я поспешил отогнать эти мысли: "Какое же я право имею подозревать раненого командира в трусости?"
Сделав все распоряжения, Богуш временно передал командование бронепоездом каменотесу.
После этого раненый попросил нас проводить его до рощи - роща с березками была всего шагах в двухстах позади поезда. Командир хотел там укрыться и полежать, пока подсохнет рана. А на обратном пути мы должны были забрать его на бронепоезд. Так уговорились.
Только добрели мы толпой до рощи и присели у опушки, как вдруг с той стороны, откуда доносились звуки боя, что-то запылило по проселку. Проселочная дорога змейкой шла прямо к нашей опушке. Ребята переглянулись и залегли по сторонам дороги - кто с оружием, а кто и без оружия. Смазчик побежал к поезду дать знать об опасности пулеметчикам.
Мы не сводили глаз с клубившейся все ближе и ближе пыли.
– Да это же наши!
– вдруг закричали ребята, выбегая из засады. Глядите - красный флаг!
В следующую минуту мы уже разглядели санитарные фуры с высокими брезентовыми верхами. Их сопровождал отряд конных бойцов.
Наш раненый, завидев санитарный обоз, сразу приободрился.
– Идите теперь, товарищи, идите, - заторопил он нас, - и без того я вас задержал... В бой, вперед!
– скомандовал он, кивнул нам на прощание.
Мы со всех ног, наперегонки, пустились к поезду.
– Вперед, ходу!..
– крикнул каменотес машинисту, едва только последний из нас добежал до подножки вагона.
Бронепоезд тронулся. Мы все, столпившись у борта, следили за фурами. Фуры приближались к роще, а сама роща - казалось нам с поезда - все отступала назад. Но вот фуры уже у опушки - защитного цвета их верхи стали сливаться с зеленью деревьев... Пропал из виду и наш командир, поджидавший обоз на придорожном камне.
– Сел, - со злостью пробурчал матрос.
– Хлипкий уж он больно... Велика ли течь - дырка в руке, а он сразу в док...
– И матрос, поплевав на ладони, повернулся к правилу.
Все стали на свои места.
"А ведь дело нам задано нешуточное, - подумал я.
– Легко сказать уничтожить батареи противника! А где у нас артиллеристы для такого дела?"
Я посмотрел на лица ребят - лица были угрюмы, но спокойны. А каменотес с таким независимым видом и так по-хозяйски распоряжался у орудия, покрикивая на ребят, словно он не в бою был, а где-нибудь на сенокосе или у себя в каменоломне.
Мне это понравилось. "Ну что ж, - думаю, - все дело в наводчике! А ребята дружные, не подкачают".