BRONZA / БРОНЗА

«Тоже мне, Аполлон Бельведерский! Начитался легенд и мифов древней Греции! Ты меня еще отшлепай!» - Оуэн исподтишка показал суровому гостю язык, но раздачу «подарков» пришлось отложить. Хранитель Времени не шутил.

Поэтому сейчас, чувствуя, как Сила уходит из него, словно вода в песок, он пил горячую кровь и, скрестив пальцы, творил Заклятие Прерванного Пути, возвращая каждому из рыцарей и телу прекрасного Генриха прожитый ими год. Но скоро Сила вернется к нему. Скоро, отдаваясь от стен глумливым эхом, подземелье заполнят крики ужаса и боли. Очень скоро, высвободившись, энергия зла, в которой он будет просто купаться, с лихвой вернет ему затраченное. Поглотив черной аурой кровожадного безумия двенадцать человек.

Из всех присутствующих единственный, кто имел здесь демоническую природу, порой и он сомневался, а люди ли перед ним. Здесь пытали изощренно, продлевая страдания до бесконечности. Избивали, заставляя жертву харкать своими внутренностями. Насиловали самыми извращенными способами. Четвертовали на кругу и распинали на кресте. Монстры! Демоны похоти! Исчадия ада! Это у них учился он жестокости. Наслаждению убивать. Учился быть человеком. Отдаваясь от стен подземелья многоголосым эхом, первыми криками зазвучала позвавшая его Песнь Смерти. Оуэн ощутил ни с чем не сравнимое возбуждение, всего лишь на мгновение багрянцем отразившееся в глубине его глаз. Как выяснилось, для того, чтобы убивать, Сила была не нужна. Оказывается, люди изобрели тысячи способов, делающих убийство себе подобных пикантным блюдом - тонким и острым, сродни многократному оргазму, удовольствием. Он научился убивать медленно. И убивая, научился смотреть в глаза своей жертве. Смотреть, как от ужаса надвигающейся мучительной смерти выцветают, превращаясь в стекляшки, человеческие глаза.

Часы пробили шесть раз. Под агонизирующие стоны умирающих Рождественская ночь пролетела незаметно. Вот и последняя жертва приказала долго жить. Новый магистр ордена Розенкрейцеров, лицо которого до сих пор дышало кровожадным восторгом, снял через голову золотую цепь, заляпанную кровью. Из его глаз постепенно уходило безумие. Ритуал завершился. Вкусившие безраздельной власти, запредельной вседозволенности и безнаказанности рыцари покидали подземелье один за другим. Приняв душ, смыв с себя пот, кровь и страдания невинно убитых, разъезжались по домам, молча, ни с кем не прощаясь. Звери, они пока не были готовы почувствовать себя снова людьми. Убедившись в очередной раз, что нет чудовища кровожадней человека и демонов страшнее тех, что живут в людских душах, Оуэн поймал себя на мысли, что впервые торопит гостей с отъездом. Ему вдруг ужасно захотелось увидеть брата, он соскучился.

Открыв дверь в спальню, прислонившись плечом к дверному косяку, Оуэн задержался на пороге. Здесь, в предутренней сонной тишине, его встретил совсем другой мир. По его губам скользнула мимолетная улыбка. Времени прошло не так уж много, Марк был здесь всего лишь пленником, и в комнате не было ничего, что принадлежало бы брату, но каким-то образом все здесь уже принадлежала ему. «Захватчик…» У него потеплело в груди, в том месте, где, как он считал, у него не было сердца. Оторвавшись от косяка, Оуэн шагнул в комнату. Он уже успел принять душ и переодеться в длинный велюровый халат. Светлые домашние брюки. Мягкие кожаные туфли. И конечно, не забыл надеть свежую рубашку. Манжеты скрепляли золотые запонки в виде львиных голов, и шелковый платок на шее был им в тон.

Аристократ до мозга костей, он смотрелся настоящим денди и выглядел на все сто, а то и двести процентов. Словно уже искупался в молоке и отведал молодильных яблок. Впрочем, так оно и было, только вот в его «средстве Макропулоса» имелись ингредиенты пострашнее высушенных паучьих лапок или глаза тритона.

А увидев его, Марк непременно решил бы, что эта самонадеянная сволочь, без спроса заглянувшая к нему в спальню, подозрительно напоминает змею, только что сбросившую кожу, таким Оуэн был сверкающим и блестящим. Но накрывшись с головой, он спал, избавленный от вероятности делать круглые глаза и вставлять на место выпавшую от завистливого восхищения челюсть. Из-под одеяла выглядывала лишь узкая ступня с глубокой ямкой подъема.

Оуэн не собирался будить его прямо сейчас, зашел просто проверить. Но не удержался, игриво пощекотал голую пятку. Ступня, протестуя, сжала пальцы и спряталась. Тихо рассмеявшись, он засунул руку под одеяло и пощекотал снова. Пробурчав что-то сердитое, спящий лягнулся. Резким жестом Оуэн откинул одеяло в сторону.

Марк спал на боку и, видимо, спал неспокойно, потому что великоватая для него пижама вся сбилась. Голубой шелк штанов, закрутившись вокруг худенькой задницы, оголил бледную полоску тела. Выступающую остро косточку бедра. Взглядам Оуэна предстала щемящая детскость позы. Согнутые колени. Ладони, сложенные под щекой. Припухшие со сна губы. Бархатные стрелки подрагивающих ресниц. Его окутало тяжелым облаком просыпающегося желания. Дрогнув, пальцы потянулись к пижаме.

«И что же ты собираешься делать?
– остановил он сам себя.
– Глазеть на него голого, пока он спит?» Оуэн чуть склонил голову набок, прислушиваясь к самому себе. Ирония в собственный адрес? А почему бы и нет! Сейчас он ощущал легкую приподнятость настроения, игривую шаловливость и беспечное, подобно пузырькам шампанского, легкомыслие.

Улыбнувшись своим мыслям, поправил на Марке пижаму, накрыл одеялом, встав коленом на постель, поцеловал голубую венку на виске. Но не в знак угрызений совести. Разве она у него была? Просто он уже наслушался криков и стонов в том, другом мире. А в этом, дышащем покоем, ему хотелось сладкого шепота. Торопливого стука сердца. Прерывистого дыхания. Разогретого истомой податливого тела, принимающего его. И блеска звезд в его и своих глазах. Этого забытого обоими света счастья. Он склонился к губам Марка, целуя их нежно.

В дверь постучали. Помедлив немного, он позволил войти. На пороге возник Ши. Привычно милый, аккуратный, безупречно вежливый. Оуэн улыбнулся. «Картинка, прямо загляденье! Кто скажет, что зверюга - первым брошу камень в лжеца!» Впрочем, он не особенно вникал в настойчивое стремление Шибан выглядеть примерными пай-мальчиками. Но глядя на них, верилось, что сейчас они бросятся переводить старушек через дорогу, снимать котят с деревьев или защищать девушек от хулиганов.

«Столько усилий, чтобы обманчиво казаться теми, кем они никогда не были и никогда не будут…» - подумал он. Продолжая улыбаться своим мыслям, поинтересовался, разъехались ли гости.

– Да, милорд! В особняке остались только мы одни. Приготовить вам завтрак?

Он кивнул. Поклонившись, Ши собрался исчезнуть.

– Как думаете, стоит ли разбудить нашего соню и пригласить к столу?
– остановил его своим вопросом Оуэн.

Ши хмыкнул что-то неопределенное.

– Можно и пригласить, если таково ваше желание, милорд. Только, как всегда, он успеет испортить вам настроение!
– раскосый взгляд метнулся к кровати.
– Милый он, пока спит…

Уловив за сарказмом Ши ревнивую обиду (не за себя - за хозяина), Оуэн рассмеялся. Подошел. Хлопнул по плечу. Растрепал аккуратную прическу.

– Как же ты прав, голубчик! Когда-нибудь я отрежу ему язык!
– пообещал он весело, беря Ши под руку.
– Что ж, идемте завтракать без него! Ши «облизал» лицо хозяина полным обожания взглядом. В раскосых глазах мелькнуло понимание момента и явное удовольствие. У милорда хорошее настроение! Это такая редкость! Правда, Шибан ни в коем случае не считали, что причиной тому - один мелкий засранец, нахально занявший хозяйскую спальню.

24 глава

Он пришел на следующую ночь. Проснувшись оттого, что ему снился брат. Не этот, в чужом нескладном теле, упрямый мальчишка, а родной, божественно прекрасный, любимый. И брат любил его.

Оуэн знал, что еще не время. Знал, что Марк еще слаб, а это тело может умереть задолго до конца Преображения, но эгоистичное желание получить хоть крупицу приснившегося ему счастья - этот призрак надежды заставил его встать с кровати, набросить халат и войти в свою бывшую спальню.

Почувствовав сквозь сон, что больше не один, Марк открыл глаза. Рядом сидел Оуэн и гладил его по лицу. Испуганно отмахнувшись от его руки, он резко сел.

– Чего тебе? Уходи!
– потребовал, отодвигаясь от него в самый угол.