Бросок Венеры

Я смотрел на эту женщину, мысленно прикидывая её возраст. Известно было, что она примерно на пять лет старше своего брата Публия Клодия – то есть сейчас ей было сорок, плюс-минус год или два. Трудно было сказать, обращает ли она сама внимание на свой возраст. Впрочем, годы скорее красили её, чем наоборот. Кожа Клодии намного превосходила красотой кожу любой другой сорокалетней женщины: цвета былой розы, гладкая, нежная, хотя, подумал я, возможно, сказывается действие света, пробивающегося через шёлк шатра. Её тёмные блестящие волосы, подчиняясь волшебству гребней и булавок, образовывали целый лабиринт локонов и завитков. Они обрамляли её лоб, подчёркивали форму скул и гордую линию носа – крупного, но не чрезмерно. Великолепные губы были яркими настолько, что возникало сомнение, насколько эта яркость естественна.

В её блестящих глазах скользили блики – синие, жёлтые, но в основном изумрудно-зелёные, поскольку поверхность Тибра была именно такова. Я уже слышал о необыкновенных глазах Клодии – впрочем, кто о них не слышал?

– Посмотри, у них гусиная кожа! – она смеялась. – Удивительно, как они вообще могут быть в воде. В это время года река ещё очень холодная, как бы ярко ни светило солнце. Смотри, как увяла их мужественность – зрелище жалкое, но и забавное. Но заметь: никто из них не дрожит. Не хотят, чтобы я видела их дрожащими – славные, храбрые, глупые мальчики, - она вновь рассмеялась.

Клодия откинулась на груду подушек и подобрала ноги. От шеи до пят её покрывала длинная стола жёлтого шёлка, перехваченная поясами под грудью и на талии. Только руки были полностью обнажены. Впрочем, никто бы не назвал наряд Клодии скромным. Ткань столы была столь тонка и прозрачна, что я не мог определить, где кончается блестящая ткань (на неё тоже падали блики от речной поверхности) и начинается живая плоть. Никогда прежде мне не доводилось видеть нарядов, подобных этому. Это, вероятно, отразилось на моём лице – Клодия снова засмеялась, но на этот раз она глядела не на юношей в воде, а на меня.

– Тебе это нравится? – она, испытующе глядя на меня, провела ладонью по своему бедру и вниз, к согнутому колену. Шёлк под её рукой шёл волнами, как вода. – Всё это доставлено с Коса, от тамошнего торговца шелками. Вряд ли у какой-нибудь другой римлянки есть подобное платье. А если и есть, то вряд ли ей хватит смелости носить подобную одежду на людях. – Она слегка улыбнулась и дотронулась до серебряного ожерелья, украшавшего её шею. Клодия развела пальцы, и я сквозь прозрачный шёлк ясно видел: пока её большой и указательный пальцы перекатывали бусину, остальные поигрывали с её соском, пока он не напрягся.

Я, кашлянув, обернулся через плечо. Молодёжь в реке затеяла перебрасывать кожаный мяч, но все они как один время от времени поглядывали в сторону шатра. Неудивительно, что в первый же тёплый день года они все сбежались к реке, подумал я. Они пришли посмотреть на неё точно так же, как и она – на них. Я снова кашлянул.

– У тебя пересохло в горле? Ты ведь шёл сюда пешком от самого Палатина? – казалось, её по-настоящему занимал этот вопрос, словно бы пройти по улице какое-то расстояние было подвигом, за которым ей приходилось наблюдать (хотя бы за тем, как его совершают её собственные носильщики), но который она сама никогда не совершала.

– Бедный, ты, наверное, хочешь пить. Смотри, Хриза, прежде чем уйти, оставила чаши для нас. Вон в том глиняном кувшине – холодная вода, а в серебряном – фалернское. Я другого не пью.

Посуда стояла на маленьком столике рядом с ложем. Никакого сиденья не было и в помине. Похоже, здесь все гости должны были стоять.

Во рту у меня и в самом деле пересохло, и не только из-за жары. В чаше Клодии уже было вино, а свою я наполнил водой и с наслаждением выпил. Потом наполнил снова.

– Ты не будешь пить вино? – она казалась разочарованной.

– Пожалуй, нет. Человеку моего возраста не стоит пить вино после того, как он побывал на жаре, - если оно и не повредит моему пищеварению, думал я, то уж точно пагубно скажется на моей способности здраво мыслить, да ещё в такой компании. Как станет действовать на меня прозрачное платье Клодии после чаши крепкого фалернского? А после второй?

– Как пожелаешь, - хозяйка пожала плечами. По шёлку, как по воде, пробежала волна.

Я допил вторую чашу воды и решил, что, пожалуй, достаточно.

– У тебя, как я понимаю, была причина послать за мной галлуса?

– Да, была. – Она оторвала свой пристальный взгляд от меня и перевела его на юношей в воде. Я видел, что её глаза следили за мелькавшим в воздухе мячом, но лицо оставалось равнодушным.

– Тригонион сказал мне, что это как-то связано с Дионом.

Она кивнула.

– Вероятно, мне следует опустить полог шатра, - сказал я.

– И что тогда подумают эти парни в реке? – Её, кажется, забавляла сама мысль о возможном скандале, равно как и моё нараставшее смущение.

– Если нам нужно чьё-то присутствие, можно позвать обратно твою служанку.

– А оно нам нужно? – теперь в её взгляде сквозило огорчение. – Вряд ли Хриза годилась бы для этого.

Тогда – Тригониона.

Она громко смеялась, потом собралась что-то сказать – и умолкла.

– Извини меня, - сказала Клодия. – Если я разговариваю по делу с привлекательным мужчиной, то люблю сперва поддразнить его. Это моя маленькая слабость, и мои друзья давно научились не обращать на неё внимания. Надеюсь, что и ты, Гордиан, не станешь её замечать – теперь, когда я призналась тебе в этом.

Я кивнул.

– Хорошо. Я и в самом деле решила посоветоваться с тобой относительно трагической гибели нашего общего друга, Диона Александрийского.

– Общего друга?

– Да – моего в той же мере, как и твоего. Не стоит делать такой изумлённый вид, Гордиан. Я подозреваю, ты ещё очень многого не знаешь о Дионе. Точно так же, как и обо мне – хотя ты наверняка наслушался связанных со мной сплетен. Я постараюсь говорить коротко и сжато. Именно я посоветовала Диону пойти за помощью в твой дом. Той же ночью он был убит.

– Ты?

– Да, я.

– Но ведь ты меня совсем не знаешь.

– Пусть так, но я немало слышала о тебе, как и ты обо мне. Твоё имя широко известно, Сыщик. Я, семнадцатилетняя девчонка, ещё жила в доме своего отца, когда Цицерон прогремел на весь Рим, защищая человека, которого обвиняли в отцеубийстве. Я помню, как отец говорил об этом деле, уже много позже. Но я не знала о роли, которую в этом деле сыграл ты – а узнала только много лет спустя, от самого Цицерона. Цицерон любил рассказывать о деле Росция снова и снова,пока победа над Катилиной не дала ему более серьёзного повода для рассказов. Нередко он упоминал о тебе в разговорах с моим покойным мужем, а порой даже прямо советовал Квинту прибегнуть к твоим услугам. Но Квинт всегда отличался упрямством, и для слежки всегда использовал только своих людей. Буду откровенна: Цицерон не всегда отзывался о тебе с похвалой. Порой при упоминании твоего имени он произносил такие слова, которые не пристало повторять столь почтенной римской матроне, как я. Но ведь у всех нас были те или иные разногласия с Цицероном, разве не так? Важно другое: даже когда ты приводил Цицерона в бешенство, он всё равно не мог не упомянуть о твоей честности и принципиальности. Как-то раз, когда Квинт был наместником в Цизальпинской Галлии, к нам приехали Цицерон с Теренцией, и после ужина мы стали играть в вопросы и ответы. Квинт спросил Цицерона, какому человеку он бы доверился в любых обстоятельствах – и знаешь, чьё имя назвал Цицерон? Да, Гордиан, твоё. Вот почему, когда Дион спросил, к кому ему обратиться за помощью, мне на ум сразу пришёл Гордиан Сыщик. Я тогда не знала, что вы с Дионом в прошлом были знакомы – мне об этом уже после рассказал Тригонион.