Бубновый туз

— Вот оно что. Ты хочешь сказать, что драгоценности они складывают просто на пол?

— Я там не был, но думаю, что, скорее всего, там тоже есть какой-нибудь сейф. А у тебя наверняка есть человек, который разбирается в этом деле. Так ты поможешь? — с надеждой спросил Роман.

Сделав глоток пива, Кирьян поставил кружку на стол. В помещении было сильно накурено, и жиганы, сидящие за соседним столом, будто бы утопали в дыму.

— А подвал со стороны магазина как закрывается?

— Здесь у них все в порядке. Подвал закрыт на две тяжелые металлические двери и несколько замков.

— Серьезно, — согласился Кирьян.

— Более чем! — Роман говорил горячо, страстно жестикулируя. Он совсем не замечал заинтересованных взглядов присутствующих. — Нужно пробить стену в пятницу. В субботу магазин не работает, и у нас хватит времени, чтобы вынести всю наличность и драгоценности.

Неожиданно Роман замолчал. И вновь он стал похож на гимназиста, корпящего над доказательством трудной теоремы. Он обернулся и тотчас столкнулся взглядами с жиганами, сидящими за соседними столиками. На их лицах крупными буквами было написано: «Что же это за человек сидит с Фартовым?»

— Я могу описать каждую вещицу. Я знаю каждый камушек на колечке, какого он цвета, какой прозрачности. Помню узоры на ожерельях. Я настолько привык к ним, что они просто стали казаться мне моей собственностью. Может, это, конечно, глупо…

Кирьян с Егором понимающе заулыбались.

— Так бывает… Ты становишься жиганом. Когда я вижу фраера, упакованного по самое горло, то воспринимаю его рыжье за свое собственное. Значит, ты все время работал один?

— Да.

— Как же тебя никто не обнаружил? Ты же не в детской песочнице возился, а тоннель рыл! Куда ты землю-то девал?

— Я все продумал, появлялся тогда, когда никого не было. А землю я складывал в сумки, потом выносил ее из котельной и высыпал на пустыре.

— И сколько же ты раз поднимался?

— Не знаю… Много раз! Очень много.

— И сколько же тебе еще осталось?

Роман задумался:

— Думаю, что кубометров пять. Я шагами считал.

— Почему ты обратился именно ко мне?

Овчина пожал плечами:

— Сложно сказать. О тебе в Москве очень много говорят, часто не самого хорошее… Но что знаю точно, своих ты не обижаешь.

— Значит, хочешь стать своим?

— Да, — не колеблясь ответил Рома.

— Вот что я тебе скажу. Своим ты станешь только тогда, когда мы с тобой выпотрошим с дюжину нэпманов. Доверие нужно заслужить. С медвежатником я тебе тоже помогу… Одному тебе это дело не потянуть.

Недолгая пауза и твердый ответ:

— Я готов.

— Ну что ж, посмотрим… Вон того хмыря видишь, что сидит в углу пивной? — показал Кирьян взглядом на мужчину, сидящего в одиночестве.

Роман повернулся. Мужчина был модно одет. В осеннем, из черного дорогого драпа пальто. Через расстегнутый ворот просматривался жилет в мелкую полоску, на шее широкий белый шарф. Из кармана выглядывала золотая цепочка. Лицо холеное, с пухлыми щеками. Перед ним стояло две кружки пива, одна из которых была наполовину опустошена. Мужчина никуда не торопился, не стремился завести знакомство, казалось, что он наслаждается собственным одиночеством.

Залетная птица. А такого и пощипать не грех. Только сейчас Роман увидел, что Кирьян был не единственным, кто обратил внимание на богато одетого мужчину. Жиганы обменивались между собой короткими и красноречивыми взглядами: от их пристальных и проницательных глаз не укрылась ни золотая цепочка, что кокетливо выглядывала из распахнутого ворота, ни перстенек с крупным сапфиром на мизинце.

Мужчина всецело был поглощен собственными думами, не замечая обращенных на него алчных взглядов.

Роман похолодел.

— Вижу, — кивнул он, предчувствуя самое худшее.

— Мы его на перо поставим, а ты нам в этом поможешь.

Правый уголок рта Романа болезненно дрогнул, он уже пожалел о том, что явился на эту встречу. Ужасно было влипнуть в скверную историю всеми конечностями, и теперь он понимал, что не может из нее выбраться без того, чтобы не ободраться до крови.

Рома отрицательно покачал головой:

— Я не согласен.

Глаза жигана нехорошо блеснули:

— А жить хорошо хочешь? А баб красивых иметь хочешь?! Ты должен пройти через это. Просто так серьезные вещи не делаются. Мы тебя за человека посчитали, расклад свой дали, а ты гусей гонишь?!

В этом был весь Кирьян. Он не признавал полутонов — для него существовало только белое и черное. Какую-то минуту назад он являлся воплощением обаяния, казалось, что невозможно найти лучшего собеседника, а сейчас наэлектризованный воздух готов был разразиться громовыми раскатами.

Смотреть в глаза жигану было трудно, и Роман невольно отвел взгляд.

— Кхм… Это что же, сидеть здесь, пока он не выйдет, что ли?

Кирьян невольно улыбнулся:

— Анализируешь? Это хорошо. Только сидеть мы здесь не будем. Обождем его на улице. И знаешь, он поднимется сразу, как только мы выйдем.

— Откуда такая уверенность?

Подошел хозяин трактира и любезно спросил:

— Может, еще что-нибудь желаете?

— Спасибо, милейший, мы отчаливаем, — сказал Кирьян, положив на стол сотенную. — Сдачи не надо.

Поклонившись, хозяин ушел.

Халдеи — народ понимающий, знают, когда в них отпадает надобность.

— Перстенечек на пальце у этого хмыря видишь?

— И что?

— А то, что именно такой перстень в прошлом году я у одного фраера взял. Мадам Трегубовой за десять золотых отдал. А потом чекисты ее подмели вместе со всеми камушками. Так что этот перстенек должен был на Лубянке осесть. Тебе не кажется странным, что он оказался у этого фраера?

— Вот оно что.

— То-то и оно. Чекист он! Под жигана работает. Обложили меня со всех сторон, суки. Выследили! Дышать не дают, — скрипнул зубами Кирьян. — Вот что я тебе скажу, паря, если мы его не уберем, то у тебя не будет ни тех денег, о которых ты мечтаешь, ни свободы. Он тебя уже срисовал. Неужели ты не знал, что к Кирьяну опасно приближаться. Так что же ты выбираешь, веселую жиганскую жизнь или пулю где-нибудь в чекистском подвале?

Роман проглотил спазм, перехвативший горло.

— Что именно я должен сделать?

— Как только он выйдет, попроси у него огоньку.

— Это все?

— Остальное не твое дело. — Повернувшись к Егору, Кирьян скомандовал: — Все, уходим!

Недоеденные раки остались на столе, строптиво растопырив клешни. Ни на кого не глядя, жиганы направились к выходу. Улица встретила их промозглым ветром. У дороги горел фонарь. Тусклый свет падал на входную дверь, на мощеную дорожку, ведущую к трактиру. Время было позднее, но расходиться никто не желал.