Будь моим этой ночью

— Я имею в виду, что никогда не стал бы заниматься с ней любовью.

Прю предпочла пропустить это странное и скорее всего лживое утверждение мимо ушей.

— И сколько женщин вы успели поцеловать со времени вашего приезда?

Это не должно было волновать Прю. Однако вопреки рассудку волновало.

— Кроме вас — никого.

Обманщик!

— А эта горничная? Ее вы за человека не считаете?

На лице Шапеля отразилась обида.

— Она сама пыталась меня поцеловать.

Скажи это кто-то другой, Прю наверняка рассмеялась бы.

— А вы, похоже, совсем не возражали.

Шапель ухмыльнулся — это подходило его красивому лицу куда больше, чем раскаяние.

— А вы, как видно, ревнуете.

Прю топнула бы ногой, но это только добавит ему самодовольства.

— Я? Да ни в коем случае!

И кто же из них говорит неправду?

— Вот как? — Скрестив руки на широкой груди, Шапель сделал неспешный шаг в сторону Прю. — Тогда почему вас волнует, с кем я целуюсь?

— А меня это и не волнует. — Прю не собиралась сдаваться. — Я просто слежу за поведением своей прислуги.

Шапель остановился не более чем в футе от нее.

— Ну конечно. Вы думали лишь об интересах своей горничной, когда спросили, не собираюсь ли я ею овладеть.

Жар хлынул к щекам Прю. Подумать только, ведь она сама, по сути, дала ему разрешение говорить с ней в таком дерзком тоне.

— Вы слишком многое себе позволяете.

Конечно, он был совершенно прав, но Прю не собиралась это признавать — особенно сейчас, когда он двигался к ней, словно кот, пытающийся поймать птичку.

— У меня есть множество недостатков. — Он сделал еще шаг. И оказался в нескольких дюймах от нее. Прю понимала, что следовало отступить — все ее инстинкты требовали именно этого, — но тронуться с места означало бы показать страх, а этого нельзя было допустить. Прю не боялась, что он ее поцелует, она боялась, что он этого не сделает. Он не решился в ту памятную ночь, когда ей так этого хотелось, — неужели и на этот раз надежды будут обмануты?

И не ошибка ли — ждать поцелуя от человека, готового дарить их кому угодно?

— У меня есть множество недостатков, — повторил Шапель, слегка коснувшись ее щеки пальцами, отчего по коже пробежала дрожь, — однако лживость не принадлежит к их числу. Я не целовал вашу горничную.

— Потому, что мое появление вас остановило.

— Верно.

Что ж, он ведь сам сказал, что лживость не относилась к числу его пороков.

— Я не целовал женщину уже очень, очень долго. И готов был поцеловать эту девицу лишь потому, что вы отказали мне.

Прю встретила его взгляд с самым высокомерным видом, на какой только было способно ее охваченное трепетом существо.

— Вот как? Значит, это было моим наказанием за отказ?

Неужели он думал, что она не хотела поцелуя? Рядом с ним Прю чувствовала себя единственной женщиной в мире, она мечтала о его поцелуях. И вместе с тем хотела влепить ему пощечину за эти слова.

— Не вашим наказанием. — Его сильные пальцы скользнули по шее Прю. Заметил ли он, как участился ее пульс? — Моим.

— Вашим?

Его рука на ее затылке была теплой и мягкой.

— Я лишил себя наслаждения близости с вами, и это причинило мне больше боли, чем вы способны представить.

Прю не знала, что ответить. Они знали друг друга всего несколько дней, а она уже таяла от его признаний, томилась по его прикосновениям. Это безумие — отчаяние умирающей женщины…

Что ж, в таком случае она пойдет на бесстыдство, какое может себе позволить только умирающая женщина.

После некоторого колебания Прю подняла взгляд на Шапеля, давая ему возможность разглядеть в ее глазах и волнение, и затаенное желание.

— Мне бы не хотелось причинять вам дальнейшие неудобства.

Медового цвета глаза на один короткий миг сделались шире, после чего он опустил голову. Прю зажмурилась и с бьющимся сердцем ждала.

Губы Шапеля, теплые и упругие, накрыли ее собственные, прикосновение их было настойчивым, но вместе с тем мягким и нежным.

Не отрывая от него губ, Прю вздохнула и почувствовала, как он улыбнулся в ответ. Она тоже улыбнулась, позволив ему разомкнуть ее губы дразнящими движениями языка. Едва его язык скользнул внутрь, она чуть не отпрянула от удивления — его тело как будто сотрясалось от сдерживаемого смеха.

Ободренная его благодушным настроением, Прю отдалась инстинкту, поглаживая его язык своим. И пусть она почти ничего не знала о поцелуях. В конце концов, Прю собиралась воспользоваться моментом, а не тратить понапрасну время, беспокоясь, все ли она делает правильно.

По-видимому, она все делала правильно, потому что он крепко прижал ее к себе. Он казался самим воплощением тепла и надежности — настоящий мужчина, сильный и мускулистый. Ее бедра пришлись как раз напротив его ног, и их прикосновение заставляло все ее существо трепетать от удовольствия.

Боже правый, да у нее дрожали колени! Прю вцепилась в плечи Шапеля, пока они буквально упивались друг другом. Запах у него был, как у гвоздики — сладкий и пряный. И он держал ее в объятиях так, словно не собирался отпускать. Любая женщина мечтала о таких объятиях.

Судя по тому как он напрягся, Шапель был возбужден не менее ее самой, и эта мысль приводила девушку в экстаз. Она прильнула к нему, слегка покачивая бедрами. Странное ощущение охватило ее — казалось, будто их тела вот-вот сольются…

Тут Шапель неожиданно прервал их поцелуй и перевел дыхание.

— Нет! — вырвалось у Прю. Она вцепилась в его шею и волосы, пытаясь снова притянуть его к себе.

— Нам придется довольствоваться этим, Прю. — Голос Шапеля звучал хрипло и прерывисто. — Иначе у меня не хватит сил остановиться.

Прю понимала, о чем он говорил, и ей это не понравилось. Поэтому она нехотя кивнула, осторожно отступив на шаг, как будто удостовериться в том, способны ли ноги держать ее. Шапель почти наверняка довел бы дело до конца с горничной, но не с нею. Следовало ли чувствовать себя польщенной или обиженной?