Будешь моей

– Лады, – кивнул Олег. – Спасибо, Андрюх!

– Не за что пока, – отмахнулся командир. – И чтобы у дома Кучеренковой не появлялся, понял?

– Понял.

– Хорошо понял?

– Не дурак вроде, – криво улыбнулся Олег.

Андрюха ответил взглядом, говорящим, что не верит в умственные способности бойца.

В силу, выносливость – да. В разум – нет.

И ведь был прав, потому что Олег уже через несколько часов припарковал машину у знакомого дома.

С простой, собственно, целью – спокойно поговорить. Не собирался он жениться на Кучеренковой.

Ни сейчас, ни позже, никогда.

Должна же она понимать родной язык?..

Что ей нужно, какие отступные устроят? Деньги, машина, квартира?.. Он и ребёнка готов забрать, раз его, в чём не мешало бы окончательно убедиться. Не складывалось в голове дважды два. Выходило дробное число.

– Я тебе, сученыш, что велел? – услышал Олег, когда выходил из машины, и сразу же напоролся на увесистый кулак командира.

Глава 16. Тина

В окне забрезжил рассвет. С улицы потянуло лесной влагой, туманом с реки, смесью полевых цветов, трав, и клевером. Особенно клевером.

Скоро появятся первые звуки домашнего скота, запоёт утреннюю песню петух, призывно начнут звать коровы из хлева, заблеют на всю округу козы, послышится гогот гусей, перекряктывание уток, квокот куриц…

Я обвела взглядом небольшую комнату в тусклом утреннем освещении. Письменный стол, под ним две тумбы с мелочевкой и книгами, в углу платяной шкаф, сейчас полупустой, красный угол с иконами.

Нужно было вставать, вливаться в жизнь семьи, брать на себя обязанности по быту. Прежде же всего – помолиться.

Рука дёрнулась в отработанном жесте, но вместе молитвы я подтянула колени к подбородку, закуталась в одеяло, пахнущее самой настоящей свежестью, такая только от сушки на чистом воздухе появляется, и уставилась в стену.

Хотелось забиться в самый тёмный угол, скулить, реветь, отчаянно выть, протестовать, что есть мочи, но вместо этого я молчаливо покачивалась из стороны в сторону, зажмурив глаза.

Не вижу, значит, нет.

Когда-то, очень-очень давно, мы жили с мамой районном центре. В небольшой квартирке с деревянными, крашеными полами и окнами на проезжую часть. По сравнению с городком, где я училась – совсем небольшой населённый пункт, но там было несколько школ, детские сады, спортивные площадки, иногда приезжали артисты. Последнее я помнила наверняка – мама работала в доме культуры.

Мама была молодая, красивая и очень весёлая. Часто смеялась, шутила, обнимала, целовала свою сладкую ягодку – меня. А ещё был папа, тоже молодой, красивый и весёлый. Он не жил с нами, тогда я не понимала почему, но часто приезжал, оставался с нами, водил меня в парк на аттракционы и огромные, до самого неба, батуты.

Однажды мы переехали в село. Я тогда уже ходила в школу и совсем не хотела уезжать от подружек, с которыми было весело играть, и от первой учительницы, естественно, самой доброй и красивой.

Папа пообещал, что купит нам красивый дом, с балкончиком на втором этаже, как я мечтала. Как у самой настоящей принцессы, чтобы никто-никто не сомневался, что я и есть принцесса.

Дом у нас действительно появился, сочно-синий, с резными белыми наличниками, палисадником, украшенным разноцветными цветами. И конечно крохотным балкончиком на втором этаже, где была единственная комната – моя.

Маму приняли заведующей Домом культуры. Меня зачислили в школу.

В селе всё отличалось от того, к чему я привыкла. Особенно дети, некоторые из которых держались особняком, отказывались со мной дружить, даже разговаривать. Некоторые толкали втихаря, пихали, щипали, норовили обидеть.

Другие были тихими, совсем незаметными, говорили полушёпотом, на переменах стояли у стен, в общих играх участия не принимали.

Были и обычные девочки и мальчики, такие, как я привыкла. С ними-то я и подружилась, как мне казалось.

Не сразу, но всё-таки я заметила, что отношение ко мне отличается от отношения к остальным детям. На меня смотрели косо, иногда показывали пальцем, шептались, закатывали глаза. Называли «эта» и «его».

С одним из одноклассников, с дурацким именем Фокий, мы часто дрались. Вернее, он лез ко мне с кулаками, подставлял подножки, толкал, кусал, я защищалась, как умела. Мама ходила к директору школы, та лишь разводила руками, говорила: «Что вы хотите? Это дети! И потом, в такой ситуации…»

В какой именно ситуации, я поняла позже, как и то, что Фокий – мой брат по отцу.

А мама – любовница отца, которую он привёз в село, купил дом на глазах всего народа и несколько раз в неделю, не таясь, оставался ночевать…

Я разобралась, что мой любимый папа, всегда весёлый и самый-самый добрый, на самом деле жил с другой женщиной, другими детьми, и разводиться, уходить из семьи, не собирался.

Мама – любимая женщина, я – самая любимая принцесса, а там – семья.

Нехитрая драма, которая протекала на глазах всего села и окружающих деревень.

Став старше я начала протестовать, требовать от мамы, чтобы мы уехали. Немедленно, сейчас же. Я ужасно устала от того, что на меня показывали пальцем. Не могла быть больше «этой» и «его». Незаконнорождённой дочерью уважаемого всеми человека, государственного инспектора по защите и охране леса Кушнарёва Луки Тихоновича, местного лесничего.

Устала от шёпота за спиной. От того, что папа появлялся несколько раз в неделю, приезжал, как к себе домой. На пороге, никого не стесняясь, целовал маму, расспрашивал про мои дела. Не обижал ли кто, особенно Фокий.

Фокий обижал, только я упорно молчала. Я бы тоже на его месте обижала, потому что это несправедливо, неправильно, когда у твоего родного отца, мужа законной жены, под боком живёт любовница и ребёнок. И все, буквально каждая собака, об этом знают!

Иногда я слышала приглушённый, счастливый смех родителей из комнаты мамы, тогда всё в душе переворачивалось от противоречивых, раздирающих меня на сотни жалящих осколков чувств.

Выходило, что мама счастлива с папой, а он с ней. Иначе бы они не смеялись, не смотрели настолько влюблёнными глазами друг на друга, не шептались, как голубки, не ворковали…