Будет больно, моя девочка

— Навсегда? Ты правда так думаешь?

— Я не знаю. Я…да…я так думаю. Что ты и я, это навсегда, Сенечка.

— Май…

Арс тянется ко мне, усаживает на свои колени. Обнимает. Целует. Воздуха не хватает. Мурашки. Легкая дрожь. Мое тело перестает мне принадлежать. Голова отключается. Меня окутывает нежностью, а сердце щемит от любви, от красивых слов, от ласковых прикосновений. Душа разлетается на части в эти секунды. Мы только вдвоем. Мы не знаем, что будет дальше…

Я не понимаю, как случается все то, что случается дальше. Но оно происходит…мы сливаемся воедино. Теперь мы одно целое.

***

Арс наносит удар за ударом. Бьет и бьет Кудякова, пока я стою в стороне. Стою и смотрю, как снег окрашивается в красный, и не чувствую жалости. Ни капли. В голове не проскальзывает даже намека на мысль, оттащить Мейхера. Утихомирить. Сказать, что так нельзя.

Впервые в жизни я не чувствую ничего к живому человеку. Совсем. Это пугает. Но после всего, что мне пришлось пережить из-за Вэла…

Мне его не жаль. Он это заслужил. Сегодня точно заслужил.

Арс оказался прав. Это был розыгрыш. Вот такой дикий, безжалостный розыгрыш от его друзей. От его друга. «Вызволять» нас приехал только Кудяков. Веселый, и почти в первые же секунды получивший по лицу.

Еще немного, и на улице начнет смеркаться. Мы просидели здесь несколько часов. Вдвоем. Гадая, что же это все — розыгрыш или реальность?

Накидываю на голову капюшон и развернувшись на пятках, бреду в сторону дороги. Судя по шуму, трасса тут недалеко.

В груди скопились слишком противоречивые чувства. Я раздавлена, сломлена, я в очередной раз убедилась, что добро субъективно, а зло поджидает нас на каждом шагу. Кто-то прикрывает его смехом, как Вэл, а кто-то вбирает из него в себя пользу, как Арс.

Обнимаю себя и шагаю вперед. Под ногами хлюпает подтаявший снег, ветер до костей продувает. Когда слышу голос Мейхера позади, не останавливаюсь. Слишком много негативных эмоций. Слишком много боли.

Какая же я все-таки дура! Нельзя думать, что в каждом человеке есть что-то хорошее. Просто нельзя. Друзья Арса, они вот такие. А он сам? Кто он? Он поступал так же? Поступал. Он сам сказал, что участвовал раньше в подобном. Получается, он такое же зло. Зло в человеческом обличии.

Я ведь умудрилась в него влюбиться. Умудрилась потерять голову. Впустила его в свою жизнь, позволила стать первым почти во всем. Наверное, если бы Арс сегодня не притормозил, я бы с ним переспала. В этом ужасном месте, полностью отключив мозг. Ведомая страхами и адреналином.

В какой-то момент он просто гораздо крепче, чем обычно, меня обнял. Зафиксировал просто, и сам замер. Мы так минут пятнадцать просидели, не двигаясь.

И все это, оно было громче любых слов. Мы слились воедино. Он не позволил мне перейти черту и остался за ней сам. Кто же мы, если не одно целое теперь?

Но как такое возможно, если он зло?

Я люблю его. Несмотря ни на что. Злюсь, но люблю. А еще понимаю, что он тоже меня любит. Иначе, иначе бы просто воспользовался сегодня ситуацией. Точно бы воспользовался.

— Майя! — Арс ловит меня в кольцо своих рук. Тормозит. Прижимается щекой к щеке. Фиксирует так крепко, что я не могу пошевелиться. — Я тут ни при чем. Слышишь? Я только догадывался. Я же тебе говорил. Майя…остановись. Куда ты идешь?

Брыкаюсь. Хочу, чтобы он отстранился. Чтобы не трогал меня. Но он только крепче меня сжимает.

Я его слышу. Я все понимаю. Я знаю.

Он ни при чем. Сегодня. Со мной. Но раньше?

— Я хочу домой.

— Поехали ко мне. Тебе нельзя домой так, — осматривает меня с ног до головы, немного отстранившись.

— Что будет в следующий раз, Арс? — спрашиваю шёпотом. — Что придумают твои друзья завтра? Или через неделю, что? Мне страшно и мерзко. Это ни капельки не весело. Это грустно. Это больно. У меня щека поцарапана, — касаюсь кончиками пальцев пораненой кожи. — Я упала на снег и поцарапалась, — всхлипываю. — Мне было больно. Очень страшно и больно.

— Мы не друзья с ним больше. Слышишь? — Арс задыхается на этих словах. — Я выбираю тебя. Я всегда выберу тебя, Майя. Ты сама говорила, что это навсегда. Получается, врала?

— Говорила, — вытираю слезы. — Не врала.

Арсений разворачивает меня к себе лицом, заглядывает в глаза. Долго и пристально смотрит, а потом рывком прижимает к груди. Обнимает. Фиксирует ладонью шею, второю прижимает мне между лопаток.

Я слышу, как громко колотится его сердце. Так громко, будто вот-вот выпрыгнет.

Обнимаю его в ответ. Нерешительно. Даже робко. Обнимаю. Тяну носом воздух у его щеки, мажу губами по холодной коже.

— Я вызвал такси, скоро будет тепло.

Он говорит совсем тихо. Я не дышу в этот момент. Чувствую только, как сжимается сердце. Арс прав, мне нельзя вот так домой. Да я и не хочу сейчас, не смогу держать себя в руках. Не смогу себя не выдать.

Когда приезжает такси, забираюсь в салон и прилипаю к окну. Чувствую, как Арс прижимается ко мне, обнимает. Смотрю на его руки, у него снова сбиты костяшки. Вздыхаю, а когда мы приезжаем в дом Мейхеров первым делом, на автомате произношу:

— Тебе нужно обработать руки.

— Потом, — Арс утягивает меня в свою комнату. Мы проходим вглубь дома в куртках и обуви. Раздеваемся только на третьем этаже.

Насколько я помню, банкет в честь дня рождения Арса начнется в семь вечера. В закрытом загородном комплексе попасть в который, в обычной жизни, можно, лишь, если ты член клуба.

Снимаю пуховик, бросаю его на кресло, в которое сама же опускаюсь, чтобы снять ботинки.

Мейхер уходит в ванную. Слышу, как там шумит вода. Трогаю себя, чтобы убедиться, что физически я в порядке, правда, когда Арс возвращается в комнату, вздрагиваю. Он это видит, притормаживает, но потом снова возобновляет шаг. Подходит вплотную и опускается передо мной на корточки.

Замечаю у него в руках какой-то пузырек и ватные диски. Он выплескивает на них жидкость, и прижимает диск к моей поцарапанной щеке.

— Щиплет, — морщусь.

Арс тут же дует на место ранки, а спустя секунды, целует чуть ниже.

Когда наши взгляды встречаются, я вижу в глазах Арсения печаль. Он выглядит задумчивым и грустным.

— С днем рождения, — произношу едва слышно, совершая неловкую попытку улыбнуться.

— Спасибо, — выдыхает, а потом ухмыляется вот в этой своей наглой манере. Эта ухмылка наполнена глубоким скептицизмом сейчас. — Я очень тебя люблю, Майя.