Будет больно, моя девочка
Шрифт:
— Ты такая же, как мы. Не лучше. Просто притворяешь. Всегда притворялась, — произношу на вдохе. Внутри все съеживается в этот момент.
Смотрю на белые простыни, на которых она сидит. Майя вздрагивает, ее зрачки расширяются, она уже надела платье и даже поднялась на ноги.
— Ты серьезно сейчас? Ты веришь, что я с Вэлом, тут? — истерично хихикает. — Судишь по себе, Мейхер?
— Хватит! — рявкаю, сокращая расстояния между нами на шаг, но она продолжает находиться от меня далеко.
— И это мне говорит человек, который на меня, как на кусок мяса спорил,
— Ну сегодня у тебя получилось отыграться, Майя. Весело? Когда все это придумала? Может, ты сама и есть этот аноним?
Смотрю на нее и не чувствую ничего, кроме злости. Ненавижу ее в этот момент. Пазл складывается. Это была ее игра. С самого начала.
— Ты... как ты можешь?
Вижу слезы у нее в глазах, но сейчас, в эту минуту, не трогает. Ни капли, блин, не трогает. Самую адскую боль нам доставляют самые любимые люди.
— Ты судишь всех по себе. Ты веришь в это только потому, что сам бы с легкостью так сделал! — срывается на крик.
— Если я такой урод, и ты это всегда знала, какого хрена говорила о любви?
— Ты тоже о ней говорил. А на деле…ты никого, кроме себя не любишь, и любить не умеешь, Сенечка.
— Ты с ним же специально, а? Узнала о споре и с ним…ты просто…все это спланировала. Сообщения, клуб, разговоры. Все! Ты была на игре, тебя обидели. Ты хотела отомстить, с самого начала…ты же…
Все сходится. В эту минуту все встает на свои места и становится логичным.
Делаю шаг назад. Давлю пальцами на виски. Ощущения, будто плоть разъедает кислотой. Дышать с каждым вдохом становится все труднее.
— Да, Мейхер, — часто кивает. — Да, специально, чтобы тебя, такого крутого, приземлить. И аноним — это я. И вообще, все твои беды в жизни и с головой из-за меня. Доволен?
Закрываю глаза. Пытаюсь почувствовать, понять ее, уличить во вранье сейчас, но эмпатия выключилась. Не екает. Я верю. Все звучит и выглядит убедительно. Она же добровольно тогда вступила со мной в ту войну. В то противостояние. С первого, блин, дня в школе. Я видел азарт у нее в глаза тогда, а сейчас, что вижу сейчас?
Смотрю на нее в упор. Подойти не решаюсь. Кажется, если приближусь, развалюсь на части. Боль станет просто невыносимой. А сейчас, вот так, на расстоянии, я могу хоть как-то функционировать.
Если сдвинусь с места, коснусь ее, вот такую лживую, то просто прокляну ее навсегда, но перед этим придушу.
— Ну что ты молчишь, Мейхер? Давай, скажи что-нибудь!
— Какая же ты дрянь.
Произношу на выдохе. Сам себя едва слышу. Чувствую, как глаза становятся влажными. Вижу ее улыбку. Замыленно, но вижу. Ноги сами несут меня к ней. Чувствую ее запах, тепло, обхватываю пальцами шею.
— Пусти! Мне больно, что ты делаешь?!
Моргаю. Резко разжимаю пальцы. Смотрю в ее перепуганные глаза и отступаю.
— Прости.
Продолжаю пятиться, пока не упираюсь лопатками в стену.
— Май, я…
Майя касается кончиками пальцев своего горла, а потом, с ужасом в глазах смотрит на меня. Я не чувствую себя человеком в этот момент. Точно не человеком…
Я
не знаю, что мною двигало, когда я это сделал. Я не мог причинить ей боль, я всегда боялся причинить ей боль. А что теперь?— Уходи.
— Май…
— Уходи. Пожалуйста. Ты во всем прав. Я ужасный человек. Поэтому тебе точно не стоит тратить на меня время, Арсений.
В моменте она срывается на слезы, издает громкий всхлип, но быстро берет себя в руки. Выпрямляется, и совершает глубокий вдох.
Наблюдаю за тем, как Майя поправляет на себе платье, как собирает волосы в хвост, как снова касается шеи, а потом вытирает слезы на щеках. Она делает все это медленно и молча, с максимальной собранностью в движениях.
— Я не хотел, — хриплю не своим голосом.
Весь ужас ситуации начинает накрывать меня с головой в эту самую секунду.
Все это бред. Я поверил в откровенную ложь. Повел себя, как придурок. Сделал неправильные выводы.
— Я…тебе верю. Я просто запутался и…
Совершаю два широких шага. Майя вздрагивает, а я оказываюсь от нее на расстоянии вытянутой руки. Касаюсь ее щеки, сглатываю сухой ком в горле и не знаю, что сказать. Как все это теперь исправить?
— Этот аноним — он…
— Аноним? — Майя всхлипывает. — Правда? А может быть, дело в тебе и во мне? Может быть, мы просто не готовы, не созданы друг для друга? Я видела ненависть в твоих глазах. Не страх! Не отчаяние, а ненависть.
Смотрю на нее и меня ломает. С ума схожу. Выхода нет. Ничего больше нет. Как теперь все это исправить? Что нужно сказать или сделать? Что же?!
— Май, — обхватываю ладонями ее щеки, прижимаюсь к ней всем телом.
— Ты разбил мое сердце, Сенечка. Сегодня ты его разбил. А моя любовь, она была там, — прижимает ладошку к своей груди, — в нем. Была и, кажется, исчезла…
— Исчезла? — переспрашиваю не без агрессии. Мое отчаяние трансформируется в новую, и куда более сильную вспышку злости. — Ты говорила, что это навсегда, а теперь исчезла?! Если бы ты сюда не поехала, если бы ты не отключала телефон, если бы ты…
Майя накрывает мой рот ладонью, и я чувствую, как дрожит ее рука. Чувствую, но не могу пересилить свое разочарование, смешанное с неконтролируемой злостью.
Отдираю от себя ее руки и прижимаю спиной к стене. Смотрю на нее сверху вниз. Смотрю и ненавижу. Так сильно ненавижу, потому что люблю. Потому что она все испортила. Потому что…потому что знал, что так и будет. Знал!
Я знал и не хочу! Я не хочу быть виноватым.
Я всегда был виноват. Вся моя жизнь — это череда ошибок. Тревожащее чувство вины. Оно всегда рядом. И я не допущу этого снова. Я не хочу и не буду виновен еще и в этом!
— Это ты виновата, — ору ей в лицо. — Слышишь, это ты во всем виновата. Я тебя ненавижу. Ты все испортила. Ты все разрушила. Ты…дура! Набитая дура! Где твоя справедливость? Где она? — бью кулаком в стену у Майи над головой. — Что ты молчишь? Чего ты молчишь?!
Майя смотрит на меня. Долго. Смотрит и молчит. Вижу, как по ее щеке катится слеза. Чувствую, как меня самого начинает трясти.