Будет больно

– И что ты ей сказала? – Макс хватает Машку за локоть, дергает на себя. – Отвечай!

– Ничего такого, что не могло бы быть правдой. А знаешь, что она ответила? Что ты ей никто, что у вас ничего нет, и она на тебя не претендует. Ну, хоть у нее есть мозг. А то я уже думала, пиздец какой-то творится в жизни.

– Сука!

Сам вскакиваю на ноги, пытаясь успокоить друга, нет, он не будет бить Вербину, тогда шансов выжить у нее мало. На нас все смотрят, включая мою секси-училку. Макс отталкивает Вербину, уходит, это так типично.

– Маш, ты больная? Какого хрена ты творишь?

– Отвали, ты еще меня будешь учить, задрали все!

Вербина хватает сумку, резко разворачивается, уходит, напоследок толкая плечом мою блондинку, она снова роняет папки из рук, листы разлетаются по полу.

Да черт!

Ей даже никто помочь не может. Медленно подхожу, сажусь на корточки, собираю листы, это тесты для контрольных. Наши пальцы соприкасаются, легкий разряд тока проходит по коже, девушка поднимает на меня глаза, под очками они кажутся большими, в них стоят слезы.

Да какая сука ее обидела?

Надо бы отвести ее сегодня до дома.

Но как только я хочу заговорить, цепляюсь взглядом за тонкий ободок обручального кольца на безымянном пальце.

Это нехорошо.

Но кто или что меня когда-либо останавливало? Никто. Ничто.

– Плохой день? – спрашиваю по-английски, девушка удивленно вскидывает идеальную темную бровь.

– Нет, обычный, – голос тихий, но твердый, отвечает тоже на английском. – А у вас, Арнольд, с прошлого занятия остался долг.

– Я уверен, что мы что-то придумаем, и я его закрою, – улыбаюсь, демонстрируя идеальное произношение.

Я могу и не ходить на ее занятия, ничего нового я там не узнаю. Я несколько лет подряд все лето проводил в английской закрытой школе.

То, что София помнит мое имя, хорошо.

А вот кольцо обручальное – это плохо.

Но, черт, так даже интересней.

Глава 2

– Софа? Софа, это ты?

– Да, тетя, это я.

– Софа? Софа, это ты?

Закрываю дверной замок на два оборота, прислоняюсь к ней плечом, вздыхаю от усталости.

– Софа!

– Да я это, я, тетя. Можно подумать, мог прийти кто-то другой, – пробурчала под нос, разуваясь, протискиваясь через узкий коридор, заваленный коробками, книгами и прочим хламом, на кухню.

– О, Софа, это ты.

– Да, тетя Роза, это я. Ты ждала кого-то кроме меня?

– Не смеши меня, деточка, я старая еврейская женщина, я могу ждать только снижение цен на коммунальные услуги и Хануку, но не думаю, что это случится в ближайшее время. Ты купила яйца?

– Черт, – процедила сквозь зубы, но тетя Роза все равно услышала. – Извини, забыла, день был тяжелым, большая нагрузка.

– А я тебе говорила, зря ты ушла от Андрюшеньки, так бы сейчас жила как у Христа за пазухой и не знала, что такое общественный транспорт и цены на яйца. Ты такая же глупая, как и твоя мать, у вас это передалось по наследству. А все потому, что она, как добропорядочная еврейская женщина, не вышла замуж за добропорядочного еврейского мужчину. Святые небеса, как за ней ухаживал Иосиф, господи, хотела бы я увидеть снова, это была такая красивая пара, что завидовали все.

Историю про добропорядочного Иосифа Рубинштейна, который хотел жениться на моей маме, я слышу в миллионный раз. Тетю теперь не остановить, нужно просто ее не перебивать. Начала выкладывать из бумажного пакета покупки, я взяла все, что говорила тетя, все кроме яиц, будь они неладны.

Но если бы только яйца меня расстраивали сегодня, к ним сегодня прилагался целый человек, даже двое. Тот самый Андрюшенька, он же муж, уже бывший, и завкафедрой иностранного языка Платон Викторович Голубев.

– А твоя мать, как говорят, вильнула хвостом и сделала великую глупость – влюбилась в твоего отца. И чем все это закончилось? Софа, ты опять купила этот бумажный пакет, он стоит бешеных денег. Софа, ну сколько можно так транжирить? Мы так пойдем по миру с протянутой рукой.

Тетя Роза всплеснула руками, потом театрально прижала их к груди. На тесной кухне места было мало, но полная женщина с непослушными седыми кудрями и печальными карими глазами ловко передвигалась.

– Он недорогой, тетя.

– Это уже пятнадцатый, я считаю. Тетя Роза все считает, она не зря работала тридцать пять лет бухгалтером на ликеро-водочном заводе. Я пережила семь директоров, семь, Софа, и никто не показал на тетю Розу пальцем. А все почему?

– Я промолчу, – я действительно не хотела поднимать и эту тему.

– Потому что тетя Роза кристальной правдивости человек. Ну, что ж, без яиц так без яиц. Софа, ты расскажешь мне, что произошло между тобой и Андрюшенькой?

Тема разговора менялась молниеносно.

– Ой, не называй его так, тетя, я тебя умоляю. Ничего не произошло, мы поняли, что мы слишком разные.

Хорошо, что я поняла это так рано, а не через двадцать лет.

– Разные? Как пара носков? Один левый, другой правый? Большей глупости не слышала.

– Типа того. Извини, я пойду, хочу принять душ.

Разговор об Андрюшеньке вызывал паническую атаку. Уже начало покалывать подушечки пальцев, и сердце участило свой ритм. Я ненавидела Андрюшеньку всей своей душой и ничего не могла с этим поделать. Было за что.

– Постой. Если уж ты живешь у меня, то, будь добра, выслушай, – тетя сказала твердо и уже без шуток.

Остановилась, я так и не сняла пальто, стало жарко, но, сняв очки, сжала переносицу пальцами и посмотрела на тетю. Да, пойти мне после развода было некуда, я бездомная, у меня нет ничего. Ни сбережений, которые Андрюшенька так удачно вложил в свой бизнес, ни квартиры мамы, которая была продана, чтобы как раз стать сбережениями для удачного вложения в бизнес.

А еще потому, что я конченая, клиническая дура, как сказала моя подруга Злата, но это она говорила по поводу моего ухода от Андрея, приняв его так же отрицательно, как и тетя. Но дура я была в другом, в том, что раньше не открыла глаза и не поняла, кем на самом деле был Андрей Романов.

Пять лет, господи, пять долгих лет я была его игрушкой, даже не замечая этого. Прикусила губу, чтобы не расплакаться вновь, надела очки, спрятала руки в карманы пальто, пальцы сразу наткнулись на тонкий ободок обручального кольца, сжала его в ладони.

Всегда снимаю его в метро, на работе оно всего лишь ширма. Но как же странно сегодня на кольцо посмотрел Арнольд, точнее, студент Шульц. У него безумно красивые глаза, как чистое небо, но это обманчиво.

– Я слушаю.

– Ты как твоя мать, Софа, прекращай на меня так смотреть, я чувствую себя тираном.