«Будет жить!..». На семи фронтах

Новый день провели в лесу. Я проверил повязки у раненых, некоторым сменил их. Медикаменты были на исходе, а сколько еще боев впереди, сказать трудно.

Лейтенант Семенов занимался картой. Я поинтересовался, какие у него планы.

— Вот, видите станцию, доктор? Послал разведчиков. Посмотрим, что там.

Вскоре вернулись разведчики с известием о том, что вокруг станции усиленные посты, а возле эшелона, подготовленного к отправке, много гитлеровцев в эсэсовской форме.

— Гарнизон большой? — спросил Семенов.

— Да, немалый, — ответил сержант, ходивший в разведку. — Думаю, до полка будет.

Совершать нападение на станцию было бессмысленно. И в то же время не хотелось Семенову упускать эшелон с эсэсовцами и вагонами, полными награбленного добра. Он снова раскрыл карту, провел карандашом вдоль железнодорожной линии.

— Гляди-ка, мост через реку! Надо его взорвать, и эшелон не уйдет, — решил лейтенант.

Я не принимал участия в планировании действий, не старался запомнить названий рек, деревень, где приходилось действовать, — не до того было, на моем попечении находились раненые. И хоть не были они в тот раз тяжелыми, долгие переходы по глубоким тылам могли вконец измотать их, если внимательно не следить за каждым.

Перед выходом на подрыв моста, когда десантники уже построились на небольшой лесной полянке, Семенов подошел ко мне и сказал:

— Доктор, оставайтесь с ранеными. Со мной пойдут ваши помощники. Рванем мост — и назад.

Раненые… Они лежали и сидели на еловом лапнике, отдыхая и набираясь сил перед новыми переходами, очень тяжелыми для них. Сколько испытаний еще впереди! Лес, глубокие сугробы, лютый мороз. Выдержат ли? Я не запомнил их по именам и фамилиям. Да и как запомнишь? Через мои руки за годы войны прошло около четырнадцати тысяч человек, которым довелось сделать хирургические операции, различные по сложности. Но врезались в память простые лица десантников, вчерашних рабочих парней и студентов из Москвы, Ленинграда, Горького, Куйбышева, других мест. Подбирали к нам людей наиболее подготовленных, стойких, выносливых. Не помню, чтобы кто-то жаловался на трудности. Если и жаловались, то на ранение, которое мешало идти в бой. Ко мне в таких случаях у всех был один вопрос: когда удастся вернуться в строй? Так и в ту ночь, в лесу. Но что мог я ответить? Какие прогнозы дать? Многое зависело еще и от того, как скоро мы попадем к своим и сможем передать раненых в лечебные учреждения…

Вдали прогремел взрыв и сразу же послышались автоматные и пулеметные очереди. Звуки боя нарастали. Раненые мои оживились, заговорили, пытаясь предположить, как развиваются события, угадывая, чей огонь мощнее — наш или противника. Впрочем, угадать это было практически невозможно, ведь многие десантники вооружились на всякий случай кроме своего, штатного, и оружием противника, подобранным в предыдущих боях.

Я с тревогой ждал возвращения диверсионной группы. И вот она появилась. В темноте не разглядеть лиц, но по тому, что шли десантники молча, без шуток и прибауток, понял: без жертв не обошлось. И действительно, у нас были убитые и тяжелораненые. Я осмотрел, как наложены у раненых повязки, спросил о самочувствии. Затем присел рядом с Семеновым, который сосредоточенно изучал карту, посвечивая крошечным трофейным фонариком.

— Все, — наконец сказал он, — задачу мы выполнили, пора выходить в район встречи со своими. Вот, здесь он… А неподалеку сильный опорный пункт гитлеровцев. Перекрывает дорогу.

Семенов некоторое время молчал, потом сказал решительно:

— Надо его захватить внезапным ударом с тыла и удерживать до подхода наших.

— А что делать с ранеными? — спросил я. — Их-то куда девать?

— Укроем в лесу, поближе к опушке. Оставим охрану. И пусть ждут наших… А сейчас первым делом похороним погибших.

…Марш на этот раз оказался особенно тяжелым, потому что далеко не все раненые могли передвигаться без помощи. Многих пришлось нести на самодельных носилках.

К рассвету достигли опушки леса. Семенов расположил группу в небольшой заснеженной балке и отправился с несколькими десантниками на рекогносцировку — рассмотреть, насколько это возможно, опорный пункт противника.

Возвратившись, сказал:

— Как стемнеет, ударим!

Это означало, что еще целый день мы проведем в лесу, на Сильном морозе. Я взглянул на измученных долгими переходами ребят. Они не унывали. Несмотря на усталость, на скудное питание — только сухой паек, выглядели десантники бодро, рвались в бой. Все им нипочем! И откуда у них только силы брались? Устроившись прямо в сугробах, многие отдыхали, но я знал: стоит прозвучать команде — и все мгновенно будут готовы к действиям.

Семенов прислушивался к канонаде.

— Тут ведь поспешить нельзя, — сказал он. — Если слишком рано опорный пункт захватим — отбить могут. Навалятся на нас — это уж как пить дать. Впрочем, думаю, к утру наши будут здесь.

Когда стемнело, Семенов собрал самых отчаянных парней и направил их вперед.

— Разведка? — поинтересовался я.

— Отчасти… Надо попробовать снять часовых и забросать гранатами фрицев прямо в блиндажах. Тогда и нам легче будет с остальными расправиться.

Не рано пошли? — высказал я сомнение. — Может, лучше под утро, когда наши приблизятся?

— Сейчас в опорном пункте не так много гитлеровцев, — возразил Семенов, — а за ночь вполне могут подойти их отступающие подразделения и занять здесь оборону. К тому же мороз загнал фашистов в блиндажи.

Потянулись томительные минуты ожидания. Я до рези в глазах всматривался в кромешную темень. Мечтал лишь об одном — обошлось бы без потерь. Перевязочные средства кончились, помочь раненым было нечем. Одна надежда фронт неуклонно приближался.

Как ни ждали мы, но взрывы в опорном пункте прозвучали внезапно. Они озарили яркими вспышками участки траншей, раздались истошные вопли, — очевидно, выскакивали из блиндажей испуганные и оглушенные внезапными взрывами фашисты. И тут же затрещали автоматы.

— Наши бьют, — определил Семенов.

Он специально велел десантникам взять только свое оружие, чтобы ориентироваться по стрельбе, где находятся наши.

Стрельба оборвалась. На высоте несколько раз мигнул огонек.

— За мной, вперед! — крикнул Семенов и первым побежал к опорному пункту.

— Тараканов, Мельников, следите за ранеными! — приказал я, понимая, что если кто-то из раненых останется незамеченным в темноте, то может в конце концов погибнуть. Одного своего помощника я послал на правый, а другого — на левый фланг подразделения. Сам побежал за Семеновым.

Через несколько минут опорный пункт врага оказался в наших руках. Было захвачено два исправных миномета с полным боекомплектом, остались на позициях и пулеметы противника. Все это Семенов приказал тоже подготовить к бою.

— Что, доктор? — спросил он весело. — На сей раз без работы оставили?

— А я люблю, когда нет работы, — в тон ему ответил я.

Десантники начали занимать позиции, готовиться к бою. Мы же с Таракановым и Мельниковым отправились к раненым. Беспокойство за них не покидало. Думал, как лучше поступить: оставить их в лесу или перевести в один из блиндажей на высоту? С одной стороны, в лесу безопаснее — за опорный-то пункт бой будет, с другой— если гитлеровцы, отказавшись от попыток овладеть высотой, станут обходить ее по лесу, еще, чего доброго, наткнутся на пункт сбора раненых, и тогда быть беде…