Будни рэкетиров или Кристина

Валерий, посидел минут пять, усиленно работая мозгами, а потом выпалил фамилию, при одном упоминании которой Миле Сергеевне показалось, что на нее обрушился потолок.

– Бонасюк, – ляпнул Протасов, – Бонасюк конкретно подойдет.

– Кто? – задохнулась Мила, разом припомнив и злосчастную баньку, и Анну Ледовую, и Вацлава Бонифацкого, и все, что за этим вскоре последовало.

– Есть тут один плуг конкретный, – как ни в чем не бывало продолжал Протасов, которому и в голову не приходило играть роль крымского гаишника Вардюка. Роль давно была сыграна и забыта. – Образина толстожопая. Все для меня сделает. Аж бегом.

– Откуда ты его знаешь? – Мила облокотилась на стол, чтобы не упасть.

– Да я, можно сказать, его крыша.

– Ты?!

– Ну да, я! – расхорохорился Протасов, – Правилов, помню, напряг…

– Ты знаком с Правиловым?! – позеленела Мила.

Протасов, как водится, пропустил ее состояние мимо ушей. Он, вообще, куда больше любил говорить, нежели слушать, и далеко не всегда видел то, что оказывалось в поле зрения. Эта особенность Протасова была его главной ахиллесовой пятой.

– Да я со всеми с ними за руку! – воскликнул Валерка, обрадованный прекрасной возможностью козырнуть связями в высоких криминальных сферах. – С Правиловым, с Ледовым, упокой, Господи, его душу. На короткой ноге, бэби, чтоб ты врубилась, что к чему.

Мила Сергеевна была так потрясена, что ее буквально парализовало, как укушенную пауком муху. Случись Протасову вознамериться в этот момент изнасиловать ее, потехи ради, она бы и пальцем не шевельнула. На счастье Милы Сергеевны Протасов, как мы уже успели узнать, ночь напролет кувыркался в постели с Ольгой. Они с тренершей так разошлись под утро, что деревянные паллеты двуспальной кровати, служившей Ольге верой и правдой последние семь лет, не выдержали и хрустнули. Любовники очутились на полу, потные и задыхающиеся.

– Весь дом разбудим, – на мгновение смутилась Ольга.

– Да пошел он в пень, – отмахнулся Протасов.

– Соседи жаловаться будут, – предупредила Ольга.

– Пускай, е-мое, жалуются, – сказал Протасов, пристраиваясь у нее за кормой.

Вскоре Ольга, позабыв об осторожности, вопила на всю квартиру. Очевидно, мнение соседей перестало ее интересовать.

Утром, собираясь на встречу с Милой Сергеевной, Протасов поймал на себе взгляды Богдасика. Малой завтракал перед школой, украдкой поглядывая на Валерия.

– Ну, ты чего, малой? В школе неприятности, да?

Богдасик, оставив омлет нетронутым, сложил бутерброды в рюкзачок и тихонько шмыгнул за дверь. Выплывшей из ванной Ольге он едва кивнул на прощание.

– Что случилось, Валера? – Ольга заглянула на кухню.

– Почем мне знать? Может, уроки не выучил? А теперь, в натуре, вибрирует.

– Вот и возьми над ним шефство, – предложила Ольга, сбрасывая халат.

– А и возьму, – пообещал Протасов, хватая ее за грудь.

В результате к Миле он опоздал, объявившись ближе к обеду.

* * *

«Вот так гаишник!.. – думала Мила, убитая вырисовавшимися связями лже-Вардюка. – И что из этого следует? А следует то, что я в осином гнезде. Причем, как и следовало ожидать, по милости этого идиота Украинского».

Сославшись на срочные дела, и посоветовав Валерию вплотную заняться Бонасюком, если он считает, что с последним «выгорит без вопросов», Мила отправилась в УБЭП. Входя в кабинет полковника, она рвала и метала. Выдержав первый яростный натиск, полковник вынужден был кое в чем сознаться.

– Значит, вы знали, что этот Вардюк никакой не Вардюк, а рэкетир из группировки Ледового?!

– Ну, на определенном этапе… оперативные данные, так сказать… позволили, х-м… предположить…

– Значит, я летом была в руках у бандитов?! Последних выродков и отморозков?!

– Ну… – жевал сопли полковник, – не совсем так.

– И вы снова толкнули меня в самое пекло?!

Миле не хватало кислорода. И вообще, она была вне себя.

– Мои люди обеспечивали, так сказать, вашу безопасность… – мямлил Украинский. Крыть было нечем.

– Знаю я ваших людей! – взбесилась Мила. – И безопасность вашу паршивую! Только и умеете старушек у метро гонять… безопасность!..

– Ну… не совсем так, – пытался оправдаться Украинский. – Я подумал, в целях операции… то есть конспирации, чтоб никто никого не выдал, ненароком. Чтобы вы сами себя не раскрыли.

На столе Сергея Михайловича стояло тяжеленное архаичное пресс-папье, некогда перекочевавшее с ним из КГБ в МВД. До Украинского вещица украшала кабинет его шефа, начинавшего еще при Берии, чудом не схлопотавшего целиком заслуженную пулю во время перетряски 53-го, а впоследствии пересидевшего Серова с Семичастным. [71] Пока, наконец, не угодила к Украинскому, когда шефа проводили на заслуженную персональную пенсию при Андропове. [72] Судя по клейму на массивной подставке, пресс-папье принадлежало далекой эпохе наркома Генриха Ягоды, [73] а то самого чекистского прародителя железного Феликса, чей «лик» Украинский снял со стены в 91-м, и бережно спрятал в дальний ящик стола. «Ничего. Придет время, повесим обратно». Как в воду, кстати сказать, глядел.

71

Берия Лаврентий Павлович (1899–1953), маршал Советского Союза, глава НКВД (1938–1945). Курировал ряд важнейших отраслей оборонной промышленности, например, ядерный проект. Расстрелян по обвинению в шпионаже. Интересно, что ветхозаветское имя Берия означает «сын горя». Серов Иван Александрович (1905–1990), генерал армии, председатель КГБ СССР (1954–1958), начальник Главного разведывательного управления (1958–1963). Семичастный Владимир Ефимович (1924–2001), комсомольский вожак, в 1961–1967 председатель КГБ при СМ СССР. Генерал-полковник. Приятели называли его Железным Шуриком

72

Андропов Юрий Владимирович (1914–1984), Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР (1982–1984), Председатель КГБ СССР (1967–1982)

73

Ягода Генрих Григорьевич (Иегуда Енох Гершонович) (1891–1938), шеф (ОГПУ, НКВД), нарком внутренних дел СССР (1934–1936), расстрелянный во время очередной чистки органов в 1937-м как враг народа. Врагом он, безусловно, и был

«Если б пресс-папье говорить могло», – думала Мила Сергеевна, испытывая сильнейший позыв запустить им полковнику в голову. Но, ей снова пришлось утереться, дать себя успокоить и даже сделать вид, что болтовня о надежном милицейском прикрытии запудрила ей мозги.

– Вот и хорошо, – говорил Украинский, выпроваживая Милу Сергеевну из кабинета. – Значит, работаем, Милочка.

– Всего хорошего, Сергей Михайлович. – Мила переступила порог. – «Ну погоди, кретин несчастный. Я тебе попомню твои кагэбистские номера, работу вслепую и все такое… Сочтемся, придет время.

* * *

Описывается пятница 4-го марта.

После бесплодного визита к Следователю несчастный Василий Васильевич четверо суток безвылазно просидел взаперти. В сауну он являться не смел, памятуя угрозу Планшетова: «Чтобы духу твоего, толстый, там не было!» Да что там сауна? Бонасюк даже на лестничную клетку выглядывать опасался, ощущая себя последним защитником обложенного вкруговую бастиона. Однако, со временем выяснилось, что к длительной осаде он готов много хуже жителей древнего Карфагена. [74] Опустошив подчистую холодильник, прикончив запасенные Кристиной крупы, равно как и пару банок солений, Вась-Вась к концу недели, что называется, смотрел в глаза голоду.

74

Осада города Карфаген римскими войсками воII-м веке до Р.Х. длилась около трех лет. Закончилась штурмом и падением города

До обидного быстро исчерпав тактические запасы, Бонасюк задумался о стратегических, которые хранились в гараже. И хотя гараж располагался под домом, несчастный Вась-Вась на рекогносцировку не спешил, опасаясь на каждом шагу засады и памятуя о том, что фуражиры живут не дольше саперов.

Вася решился подтянуть ремешок, и выждал еще несколько дней. Внутренние запасы организма позволили бы продержаться значительно дольше, но тут им завладело отчаяние. Растянутый желудок алкал пищи, от голода началось головокружение, а мужество готовилось покинуть Бонасюка. «У меня так, поистине скоро язваоткроется». Он где-то читал, как потерпевшие кораблекрушение моряки варили суп из яловых сапог. Вася посматривал на этажерку для обуви, а его живот громко урчал, наводя на мысли о проглоченном радиоприемнике.