Будьте бдительны! Сборник рассказов
Шрифт:
Окна. Развалины воздухозаборника. Боже видел, как вздымаются тучи пыли. Сейчас его злила стрельба своих. Он видел и то, как работают миномётные расчёты турок, но не обращал на них внимания. Кого-то таскали на носилках за позициями. Грохот стоял невероятный, но…
…но каким-то столь же невероятным чувством, каким-то натянутым нервом - Боже уловил этот выстрел.
Именно этот.
Полковник Кологривов сидел на ящиках из-под мин. Налившиеся кровью глаза командира дроздовцев
– Ну вот и всё… вот и отлично… а теперь в госпиталь… а там соберут, там хоть из кусочков соберу-ут, не волнуйтесь, потерпите ещё чуть…
В какой-то степени Кологривову повезло, если можно назвать везением одно из самых пакостных ранений - челюстное. Он лёжа наблюдал в бинокль за тем, как стреляют его пулемётчики. Прилетевшая справа пуля распорола полковнику правое запястье, раздробила нижнюю челюсть, повредив язык и вогнав в тело обломки зубов.
– Вот, - надсотник Хвощёв подал Боже окровавленную пулю.
– Прошла навылет и срикошетировала о камни. Я подобрал случайно.
– Угу, - Боже покатал пулю в грязных пальцах.
– Точка триста. Справа, значит…
– Справа, - кивнул надсотник, - и прямо в цель. Пять сантиметров щель, а он попал… Слушай, - лицо офицера вдруг стало злым, он заломил на затылок вишнёвый с посеревшими нитками когда-то белых выпушек берет, - ты собираешься его убивать, братушка херов, или просто так - мамон налёживаешь?!
Боже спокойно встал и пошёл прочь. Хвощев догнал его, схватил за плечо:
– Я тебе вопрос задал, боец! Он ранил нашего командира!
– Приготовьтесь к тому, что это не последняя жертва, - черногорский акцент делал речь Боже, который так и не повернулся, рокочущей и странноватой.
– И уберите руку, пожалуйста. Мне надо идти.
– Только и можете - корчить из себя суперменов, снайпера!
– Хвощёв тряхнул не сопротивляющегося парнишку.
– В конце концов, он и твоего отца убил! Делай что-нибудь - или проваливай, пусть этим займётся кто-то из наших!
– Я ваш, - Боже спокойно улыбнулся.
– И вам придётся смириться со мной. А делать "что-нибудь" я не собираюсь, потому что я доложен его убить. Рисковать собой я тоже не собираюсь. Я дороже любой из ваших полусотен.
В тот же миг Хвощёв сильным ударом сшиб его с ног - и мгновенно остыл, как остывают почти все русские, поняв, что совершили что-то несправедливое. Дружинники, замершие на миг, незамедлительно постарались сделать вид, что ничего не случилось. Полковника уже отвели в тыл. Надсотник тяжело дышал, сжимал и разжимал кулаки; лицо его было растерянным.
Боже поднялся, потёр скулу и флегматично сказал:
– Ну, я пойду.
Пулю из руки он так и не выпустил.
Оболочка точки триста прорвалась, высунулся твёрдый сердечник. Боже хмыкнул - это ему вдруг напомнило член в боевом положении. Разворотила челюсть, прошла насквозь… До позиций дроздовцев было шестьсот метров. Различить на таком расстоянии через пятисантиметровую щель человека и попасть
ему в голову - это больше чем превосходно.Окна. Развалины.
Солнце садилось - ярко-алое, задымлённое, августовское. На правом фланге шёл бой - настоящий, не перестрелка, похоже, хорваты атаковали казаков.
Этот стрелок - виртуоз.
Так. Стоп. Это кто ещё?
Трое турок пробирались через развалины метрах в ста. Двое несли разобранный браунинг, третий шёл впереди, озирался, держа наготове G3 с подствольником.
Этого нам совсем не надо. Если они тут усядутся, то позиция накроется.
Боже отложил бинокль к аккуратно - затвором вверх, прицел закрыт замшевым чехлом - устроенной сбоку "мосинке". Взял "винторез", устроил его в выемке камня. Приложился - быстро и плотно, целясь в левый висок последнему турку. Чуть ниже… в левую щёку…
Выстрел. Выстрел. Выстрел.
Зря отец не любил этого оружия. В городе на короткой дистанции, да если целей много - самое то.
Ещё две или три секунды Боже смотрел на лежащие около упавшего пулемёта трупы. Осторожно откатил в щель раскалённые гильзы.
ОН видел, как погибли турки. ОН не мог не видеть. ОН сейчас наблюдает в прицел. Смотрит внимательно. Ищет. Для остальных это просто убийство - война она и есть война. Но ОН знает, что этих троих убил Боже. И знает, что Боже за ним охотится.
Окна. Развалины.
"Апач" грохнулся в середине площади, взмётывая вверх обломки, по сторонам - пыль. В бинокль Боже видел, как на казачьей баррикаде, задирая юбки, скачет и явно что-то кричит молодая женщина. Но видимость после падения упала до нуля, подходила темнота, и Боже отложил бинокль и уснул.
Он спал глубоко, бесшумно дыша, не двигаясь, но каждые три минуты открывал глаза и секунд десять-пятнадцать вслушивался и всматривался в грохочущую смесь огня и тьмы снаружи своего участка.
Перед рассветом была атака. Но турки не умели воевать в темноте, и Боже видел, как они десятками гибли в нескольких заранее устроенных казаками "огневых коридорах". Он не думал о "своих" и "чужих". Война сейчас его не касалась совершенно. Где-то впереди, метрах в четырёхстах, была цель. Вот и всё.
Глядя в бинокль, Боже ел из банки консервированные сардины, запивая водой, в которой разболтал кучу таблеток глюкозы. Вода стала противной, и он вспомнил родник над селом. Маленький, с ледяной вкусной водой, с иконой Богоматери, врезанной в камень в незапамятные времена. Мама водила его туда за руку и научила молиться, прежде чем попить. Всего несколько слов…
Вот ОН.
Человек в сером лохматом камуфляже лежал в развалинах воздухозаборника. Странно было, что Боже не заметил его раньше. Сейчас он отчётливо видел голову, плечо, спину, винтовку - английскую "супер магнум", замаскированную лохмотьями ткани. Человек лежал совершенно неподвижно, и Боже, нашарив его висок риской прицела, не стал стрелять.
Кукла. Будем вести себя так, словно это кукла. Может быть, это и есть кукла. Мы подождём выстрела (который будет означать чью-то смерть - конечно…) Тогда всё определится.