Бухта командора
Шрифт:
И он рассказал, что за роскошь — одному на острове.
Как-то остался он тут до декабря. Зима была недружная: снег то шел, то таял. В вагончике сыро, пляж голый, котики уплыли, остался только один самец. Здоровенный секач! Лежит на песке — отощавший, ни жира, ни мышц. Что он так задержался? Все котики уже давно в теплых краях, а этот — словно жалко ему уплывать! — то спустится в воду, то вылезет обратно на берег…
— Прихожу я как-то утром, — сказал Чугунков, — а его нет, уплыл. И снег в этот день такой пошел! Все занесло. И мороз ударил…
На следующий
Лежит. Такой красавец, такой здоровяк! Откормился за зиму в теплых морях.
— Тут я и подумал: «Уж не ты ли это, мой друг, первым вернулся? Видно, крепко тебя назад тянуло…»
Так они вдвоем на берегу и просидели до вечера. Сидят и на море смотрят — кто приплывет вторым?
Пришел конец моему пребыванию у Чугункова. Надо было еще попасть на островок Арий Камень, где все лето жила Михтарьянц — второй человек, ради которого я приехал на Командоры.
— В поселке говорили, ее скоро оттуда снимать будут, успеешь? — спросил Чугунков.
Я решил возвращаться в селение сегодня же один по берегу.
Кирюха дня три как ушел. На прощание он отвел меня в сторону и, понизив голос, сказал:
— Жду! — Крепко пожал руку.
Мы были похожи на заговорщиков. Чугунков посмотрел на нас, покрутил головой, усмехнулся.
Я положил в рюкзак пачку пресных галет, привязал спальный мешок, взял фотоаппарат, вышел из домика и, перевалив через сопку, побрел по тропе вдоль берега.
Шел, стараясь не пугать животных, прижимаясь к крутому зеленому боку горы.
На лайде — гаремы, котиковые семьи: в середине — секач, колечком вокруг него самочки, сбоку — черной стайкой — малыши.
На песке, в воде, на камнях — туши гостей котикового пляжа — сивучей.
Я шел медленно, то и дело останавливаясь, присматриваясь, стараясь ничего не пропустить.
Вот два молодых самца стоят друг против друга, расставили ласты, вертят шеями:
— Хр-р-р! Хр-рр-р!
Должно быть, не поделили место. Один изловчился, цапнул зубами противника. По золотистой шкуре клюквенными брызгами кровь.
Раненый обидчика за лоб. Теперь у обоих шкуры в крови. Не выдержал тот, что поменьше: повернул — и прочь. Бежит, выбрасывает вперед ласты, подтаскивает зад. Песок — в стороны!
Бежал, бежал — на пути великан-сивуч. Котик с разбегу под него. Повернулся между ластами-бревнами и замер: «Куда это меня занесло?»
А сивуч даже не заметил. Спросонок хрюкнул, накрыл ластом беглеца. Торчит теперь из-под сивуча одна котикова голова.
Подбежал и второй. «Стоп! Куда делся обидчик?» Понюхал — где-то здесь! Присмотрелся: «Ах, вот он где!»
Рычит котик, грозит, а подойти боится. Страшно: сивуч — такая громадина! Клыки что ножи.
Порычал, порычал и побрел прочь.
Я лежу в траве, перекручиваю
пленку в фотоаппарате. Интересно, чем кончится?Дремал сивуч, дремал, чувствует, поворачиваться неловко — возится что-то между ластами. Сонную морду опустил, котика за загривок зубами взял, не глядя, башкой мотнул. Полетел вверх тормашками двухметровый кот. Плюх в воду! А сивуч, глаз не открывая, снова голову опустил.
Тепло, хорошо на лайде.
Шел я шел, около кучки черненьких снова залег в траву. Чем занимаются малыши?
А у этих дела важнее важного: пришло время учиться плавать. Бродят у воды, мордочками вертят, то на океан посмотрят, то на песок. Страшно в воду идти… а внутри что-то так и толкает, так и толкает! Жмутся черненькие к воде, отскакивают: волна на песок набежит — того и гляди окатит!
Один черненький зазевался. Выкатила на берег волна, накрыла его, назад с собой поволокла. Очутился малыш в воде. Барахтается, ластами, как птица крыльями, трепещет. Не удержала его вода — скрылся с головой. Вынырнул — воздуху глотнул, задними ластами на манер хвоста шевельнул и… поплыл.
Плывет к берегу, торопится, головенкой вертит, успеет ли до следующей волны?
Успел.
Между коричневыми телами котиков там и сям чайки. Бродят между тюленей, выклевывают червяков, подбирают гниль, всякую всячину.
Заметила одна чайка: надо мной трава шевелится. Взлетела — и ко мне. Крылья растопырила, повисла в воздухе.
Кричит без умолку.
За ней — вторая. Вопят истошными голосами, пикируют на меня, вот-вот клюнут.
Забеспокоились и котики: кто спал — глаза открыл, кто бодрствовал — нос кверху поднял, принюхиваются, озираются. Кое-кто на всякий случай к воде поближе переполз.
Я рюкзак за спину и через траву, пригибаясь, на сопку — подальше от зверей, от тревоги.
Шел я поверху и снова увидел внизу среди огромных, упавших на лайду валунов желтые тела.
«Дай-ка подкрадусь к ним поближе!»
Подумал и начал спускаться.
Склон кончился. Трава уже выше головы. Под ногами песок. Вдруг прямо перед моим носом из травы — серая круглая громадина — валун. Подобрался я к нему, спрятался, стал потихоньку спину разгибать. Поднял голову и… очутился лицом к лицу с огромным сивучем. Стоим мы с ним по обе стороны камня и смотрим друг на друга.
Сивуч то и дело поводил шеей, и от этого у него под шкурой переливался жир. Видел он плохо, но чуял опасность, принюхивался и старался понять: откуда этот незнакомый тревожный запах?
А я стоял не шевелясь. Зверь смотрел на меня мутными глазами, недоумевая: камень я или что-то живое?
Не выдержав, я моргнул. Сивуч заметил это и, издав хриплый рев, круто повалился на бок. Качнулся и задрожал желтый бок, вылетел из-под ластов песок. Раскачиваясь из стороны в сторону, зверь вскачь помчался к воде. По пути врезался в груду других сивучей. Те, как по команде, вскочили и, тревожно трубя, обрушились в воду. Пенная волна выхлестнула на берег!
То ныряя, то показываясь, великаны поплыли прочь.