Булгаков и Лаппа

Так что за Варварой Афанасьевной («Еленой рыжей») — любящей женой всем несимпатичного Л.Н. Карума вряд ли кто-то в те времена ухаживал.

Василий Павлович Листовничий — инженер, позже полковник деникинских войск, человек честный и мужественный, стал в романе трусливым обывателем Лисовским (Василисой). Превращение Листовничего в трагикомический персонаж киевского обывателя дало повествованию яркую краску. Можно предположить, что автор «Белой гвардии» руководствовался некой личной антипатией, неизбежно возникавшей у квартиросъемщиков (Булгаковых) к хозяину дома.

Иллариону — Лариосику — Булгаков сохранил имя и портретное сходство, с наслаждением описывая обаятельную нелепость провинциального увальня.

Был и реальный Александр Александрович Глаголев — священник церкви Николы Доброго, венчавший Мишу и Тасю. Он появляется в романе в своем сане и, видимо, со свойственными ему характерными черта. ми.

Гимназисты Иван, Лёля и живущая в это время в Царском Селе Надежда — просто остались за рамками и без того густонаселенного дома Турбиных.

А вот с главными персонажами жизни Булгакова дело обстоит сложнее.

Начинается роман с похорон матери Турбиных — «светлой королевы», безвременно ушедшей из жизни и завещавшей детям: «Дружно живите». Варвара Михайловна Булгакова, однако, пребывала в добром здравии и проживала все это время рядом — на Андреевском спуске, № 38, в доме Ивана Павловича Воскресенского, за которого вышла замуж летом 1917 года (почти в это же время простились с умершей матерью Турбины). Варвара Михайловна взяла фамилию второго мужа, но продолжала заботиться об оставшихся в Киеве детях.

Нет в романе и Таси, пережившей все события страшного года рядом с Михаилом. На первый взгляд странно. Однако вполне понятно, что Тася, как свидетель и участник не вошедшей в роман негативной стороны жизни героя, не могла вписаться в сюжет. «Бесстрашие и достоинство» — девиз Алексея Турбина и собственное подлинное жизненное кредо Михаила Афанасьевича, сильно дискредитировала история с морфинизмом.

«Нет ничего хуже, чем малодушие и неуверенность в себе…», «Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков… Нет, это самый страшный порок» — упорно внушает нам и себе писатель на страницах своих произведений. Он испытал это сам и вправе выступать в роли наставника. Но свидетель его испытаний и бедствий в лице все претерпевшей мученицы жены писателю не нужен. Его беда и позор остаются «за кадром» вместе с разделившей их Тасей.

Тася — жертва слабости, жестокости мужа — персонаж совсем иной истории, в которой один из супругов добровольно принимает жертву другого, пользуется его жизнью, его преданностью. Такого романа Булгаков не написал.

2

Итак, Миша и Тася вернулись домой.

Звякнул, затрепетал нетерпеливо знакомый колокольчик у двери. Заторопились шаги.

— Миша! Таська! — Черноглазая, смешливая Лёля повисла на шее брата.

Домочадцы бросились встречать прибывших, затискали в объятиях, забросали вопросами. Потом, передавая друг другу, смотрели полученное Михаилом удостоверение о том, что «врач вяземской городской земской больницы выполнял свои обязанности безупречно».

Вскоре пришли супруги Воскресенские, за которыми сбегал Иван. За улыбкой Варвары Михайловны чувствовалась настороженность. Иван Павлович застенчиво протянул Тасе подарки — бутылку хорошего вина и нарядную, «доисторическую» коробку конфет, украшенную изображением снежных зайчиков и сверкающей елки.

Все во внешности Ивана Павловича соответствовало слову «доктор». Тихий, ласковый, немного окающий говор, мягкие белые руки, надежная коренастая фигура в киевской тройке из серого в рубчик сукна с золотой часовой цепочкой на жилете.

Спешно были собраны лучшие съестные припасы. Николка содрал крышку с овальной банки иностранных сардин и вскрыл треугольную упаковку немецкой ветчины, Варя нарезала кружками телячью колбасу. И квашеной капусты, и соленых огурчиков принесли из кладовой. Даже борщ разогрели и налили в супник. Варя радовалась, что не выдала клянчившим с утра братьям остатки пирога собственного приготовления. Появились парадные бокалы и нарядная скатерть с синей каймой и кистями. Внушительная семья разместилась за овальным столом. На приехавших обрушилась лавина новостей.

— Прислуги теперь тут нет, уж извините, если мы невкусно приготовили. — Варвара Михайловна взглянула на Тасю. — В ресторане, конечно, вкуснее.

— Мама, они же изголодались там, сразу видно! — Варя положила Тасе кусок пирога с капустой: — Сама пекла.

— Видно… — опустила голову мать. — Много чего видно.

— А мы под немцами! Заметили в городе таких серых солдатиков с медными тазами на головах? — сверкая птичьими глазами, близко посаженными к переносью крупного носа, сообщил Николка.

— Как оловянные солдатики! Только большие и страшные. Бум, бум ботинками по мостовой — жутко, ей-богу, делается. Я даже на другую сторону перебегаю, — подал голос большеголовый толстяк и уронил вилку. — Илларион, можно звать попросту — Лариосик. Семейными обстоятельствами приведен в ваш гостеприимный дом. Рад вашим врачебным успехам, Михаил Афанасьевич. Наслышан — гордость семьи. И супруге мое полное почтение. — Приподнявшись, он попытался протянуть Михаилу руку опрокинул бокал с вишневой наливкой на брюки и ретировался в ванную.

— Немцы в тазах такие свирепые! Всех врагов отобьют. Их все боятся, — вернулся к интересующей его теме Ваня.

— А как обстановка в городе? — бодро поинтересовался Михаил, чувствуя, что домашние опускают глаза, смущенные его видом.

— Обстановка нормальная. Полный порядок! Все как раньше — магазины, салоны, рестораны. На Крещатике толпа нарядная. В бильярдную к Голомбеку частенько забегаю. Сходим? — Николка пригладил молодые усики. Он окончил гимназию и поступил в военную академию. — Колька Гладыревский тебя обождался. Хочешь, к нему зайдем?

— Позже. — Михаил ограничивался короткими фразами. Он чувствовал, что действие утреннего укола заканчивается и предательская дрожь пробегает по спине.

Тася бросила на него вопросительный взгляд и все поняла:

— Поможешь мне чемодан открыть? Переодеться хочется, платье поездом пропахло.

— Извините, все было замечательно. Мы выйдем, — коротко объявил Михаил и, громыхнув стулом, поднялся из-за стола, — к чаю зовите.

Им отвели комнату Варвары Михайловны, перебравшейся к мужу. Ничего особо шикарного здесь не было, как и во всей квартире. Овальное зеркало над комодом, секретер, широкая кровать с высокой тумбочкой. А на ней лампа под выгоревшим розовым колпаком — старая, уютная. Часы с гавотом?