Бумер-2

— Навоз? — переспросила Марина, туго понимавшая даже простенький юмор. — Фу, какая гадость. Впрочем, деньги не пахнут. Пригласил бы бедную девушку в ресторан. На ужин. С продолжением застолья в домашней обстановке, а?

— Вот продам еще пару тонн навоза — и приглашу, — пообещал Желабовский. — Слово джентльмена.

— Буду ждать. Ты присядь тут рядышком, газетку почитай.

Марина облизнула густо накрашенные губки. Жлоб взял газету, но в приемной не остался.

— В коридоре почитаю, — сказал он и вышел за порог.

Устроился на стуле у двери и проворчал себе под нос:

— Подстилка чертова. Сучка. Уже всех перетрахала. И теперь ко мне клинья подбивает.

Он попытался читать заметку о молодой аферистке, опустившей на деньги двух кандидатов в мэры, но не смог осилить и пары абзацев. Мысли разбегались, а газетные строчки расплывались перед глазами. То ли после бессонной ночи такая петрушка, то ли от тех диких переживаний, что пришлось пережить.

Комкая газету, Желабовский про себя перечислял все обиды, что ему пришлось претерпеть от хозяина. Он загибал пальцы, снова принимался считать и сбивался. Пожалуй, толстый поминальник наберется. И в смерти Кубы, если разобраться, виноват именно Постный. Хмурой дождливой ночью он послал двух парней поджигать ту паршивую забегаловку. Выбрал время. Не мог подождать, когда погода разгуляется.

Смерть Кубы что-то перевернула в душе Желабовского. Даже не смерть, а отношение к смерти Постникова. Кубе поручались скользкие и опасные дела, а платили ему за грязную работу сущие копейки. Это — ладно, не в деньгах дело. Но приказ Постникова сжечь тело своего бойца в машине, сжечь, как дохлую дворняжку, как полено, — это выше человеческого понимания. В голове не умещается. Какой мразью надо быть, чтобы отдать такую команду. А если бы обгорел или поймал пулю сам Желабовский? Как поступили бы с ним? Наверняка, чтобы спрятать концы, погрузили еще живого в бочку и залили бетоном. Или закатали в асфальт. Или сожгли в промышленной печи.

Насильственная мучительная смерть Желабовского не за горами. Скоро Постный узнает, что произошло возле «Ветерка» на самом деле. А узнает он обязательно, завтра, а может быть, уже сегодня. Потому что земля слухами полнится. Нашепчут добрые люди, что Шубина избили и ограбили и только потом подпалили закусочную. Старик, разумеется, узнал нападавших, он же не слепой. Скоро ниточка потянется от Игоря Желабовского к Постному. А шеф этого не простит. Его мясники спустят с Игоря шкуру и только потом, когда он на себе почувствует, что такое настоящая боль, прикончат.

Раз такие дела, больше Жлоб на Постного не батрачит. И на месте оставаться нельзя. Сегодня же на машине он уедет в Нижний Новгород, где сейчас при делах старый приятель Женька. Он найдет приличную работу Желабовскому. Такую работу, где не надо пускать людям кровь и ломать кости. Лишь бы только все задуманное получилось, лишь бы прошло.

* * * *

Солнечное утро дядя Миша Шубин встретил на пепелище закусочной «Ветерок». Он сидел на перевернутом ведре и задумчиво смотрел то на головешки, залитые водой и пеной, то на металлический остов каркаса, то на дальний лес. Мысли путались, в голове наступил такой разлад, что Шубин не мог придумать, чем занять себя, что делать дальше.

Договор страхования на «Ветерок» закончился всего-то месяц назад. Но в ту пору навалилось столько неотложных дел, что Шубин забывал продлить страховку, все откладывал это дело до лучших времен. И вот остался среди теплых головешек, без гроша в кармане, без перспектив.

Пожарные прибыли во втором часу ночи, когда тушить было нечего. Пролили из кишки все, что осталось от закусочной и, включив сирену, помчались обратно в район. Следом появились менты, за ними два криминалиста в штатском. Шубину задавали вопросы, он пытался отвечать, но голова гудела, как пчелиный улей. Что вспомнил — сказал, а что забыл — того уж не вспомнить.

За спиной урчал мотор милицейского «уазика», капитан Старостин, снимавший показания с потерпевшего, сидел на пассажирском месте, оформляя уже исписанные листки протокола.

Все ясно, как божий день: на старика наехали какие-то отморозки, видимо, залетные. Избили, ограбили и, чтобы скрыть следы преступления, сожгли забегаловку. Добро хоть, самого хозяина в живых оставили. Слава богу. Иначе на РУВД повисло бы мокрое дело, которое, если разобраться, не имело никаких перспектив, только испортило бы блестящую статистику раскрываемости преступлений местного РУВД.

А из области, из Главного управления внутренних дел, из прокуратуры давили и капали на мозги едва ли не каждый день: когда найдете убийц. Пожар и нанесение легких побоев — совсем другой коленкор, это не мокруха, за такие дела прокуратура теребить и снимать стружку не станет. Заезжая шпана из хулиганских побуждений спалила точку общепита. Ну, всякое бывает. До крови не дошло, — и то ладно.

Да еще вопрос, что скажет пожарно-техническая лаборатория, какое выпишет заключение. Шубину дали по балде и сбросили в канаву. Момента поджога он не видел, в отключке был, а других свидетелей нет, значит, нельзя исключать, что произошло самовозгорание. Например, проводка коротнула или в распределительном щите оплавились предохранители — и пошло. И запылало. Короче, был поджог или это всего лишь стариковские домыслы — большой вопрос.

Надо позвонить пожарным, а лучше самому съездить в лабораторию, чтобы парни не очень старались, не рыли носом землю. И облегчили жизнь милиционерам, не подбрасывали им лишней работы. Пусть будет самовозгорание. И на этом эффектная жирная точка.

Закончив с писаниной, Старостин выбрался из машины, наклонился над дядей Мишей, положил ему на колени протокол.

— Прочитай и напиши на каждой странице: с моих слов записано верно, и мною прочитано. Вот папку подложи, чтобы бумагу не помять.

Шубин, перепрыгивая через строчки, не вдаваясь в смысл документа, пробежал протокол взглядом, начирикал то, что сказал капитан. И, поднявшись на ноги, вернул бумаги Старостину.

— Тут, помню, грузовик стоял, — сказал Шубин. — Когда пожар начался, водила уехал. И еще легковушка, вроде как иномарка. Номеров не помню.

— Не помнишь? — Старостин удивленно выкатил глаза. — Странно. Ну, когда вспомнишь, тогда в протокол и занесем. Все твои приятные воспоминания.

— Мне точно известно, кто это сделал, — веско заявил Шубин. — Я этих сволочей из тысячи узнаю. Из миллиона. Я с первой секунды все понял…

— Опять ты за свое, — Старостин поморщился, как от кислого. — Понял ты, чем дед бабку донял. Суди сам: тьма тут ночью почти кромешная. Дождина льет. Тебе по затылку ударили чем-то тяжелым. Скажи спасибо, что череп не проломили. И что ты мог понять в таком состоянии? Из какого миллиона ты узнаешь нападавших? Это уже смешно. Это грустно. Очень даже грустно.

— Они уже бывали здесь, меня избили чуть не до смерти, — Шубин в глубине души понимал, что спорить с ментом, — только попусту слова тратить. Старостин что-то решил для себя, и с этого решения его не сдвинешь, но Шубин упрямо продолжал гнуть свою линию. — И повара с официанткой тоже избили. Мне не верите, так с ними поговорите.