Буревестник
Шрифт:
Он сел, спустил ноги, заговорил с грехом пополам, как все, кто под мухой или с похмелья:
– Знаешь, Фред, что я больше всего ненавижу? Больше всего, Фред, я ненавижу пиво. ... А знаешь, что я люблю? Я люблю, когда граждане подписывают шмотки. Вот, к примеру, вчера моя невеста представила меня своей тётушке, а ей взбрело в голову, что я - тот самый лиходей, который побывал в её постели, странным образом сбежал, но оставил по себе улику - труселя на дне стиралки. Уж она их и высушила, и прогладила, и разглядела под резинкой буквы: Ф. и К. Инициалы - мама, не горюй! Да не, я не ничего. Я, может, сам бы от таких не отказался, но по ффакту у меня другие.
– А извольте! Съели!? С вашими уликами я вполне сойду за девственника!
– Плат девственности жалок и невзрачен.
Я об этом знаю всё.
– Зато сух и не мылен.
– Нда... А как же рисунок? Ведь Кэролайн тебя рисовала.
– И с превеликим энтузиазмом! Только вот как дошла до лица, так, видно слегка соскучилась. Такое бывает. Это я к чему всё? Это я к тому, что ты хороший парень.
– Приятно слышать.
– Жаль, что ты пришёл разбить мне сердце - отобрать фургон, в котором я хотел бы жить и умереть. Но это твоя тачка. Я и так лишний день откатал.
Достал из нагрудного кармана ключ, бросил мне сквозь просвет - он мелькнул звенящим метеором. Я поймал. Такой тёплый!...
– Дин, а если бы я оставил тебе фургон навсегда, что ты мог бы дать за это?
Он резко выпрямился.
– Дать мне нечего,... но могу раскрыть смысл шекспировской "Бури".
– Это не то, что мне нужно. Я хочу твой пистолет.
– Зачем?
– Ты не знаешь, зачем пистолеты?
– ... Поди сюда, присядь со мной. Знаю, от меня перегаром несёт, но ты уж потерпи.
Я сделал, как он просил.
– Давай я всё-таки скажу про "Бурю". ... То, что Шекс сжёг театр "Глобус" - это неточно. Но он точно заложил бомбу под настоящую планету,... под Земной Шар. Эта бомба - пьеса "Буря". По-хорошему, лучше бы он её не писал, но уж если... Бог искушает нас через гениев... Соблазна большего, чем этот, я не видел. Ты меня слушаешь?
– Да.
– Всё дело в Калибане. Он - взрывной элемент. Пока хоть одна душа на свете верит в его существование, мы все живём под угрозой войны, и она неизбежна...
– Что ж, вот я - такая душа. Я не только верю в Калибана, а знаю его имя. Я объявил ему войну, и я убью его, поможешь ты мне или нет. Итак, фургон в обмен на ствол.
Он приложил ладони к вискам.
– Прекрасное желание! Священная мечта! Одна из лучших грёз любого истинного человека!
– Только исполнять её НЕ НАДО!
– Не надо мне читать мораль. Меняемся или нет?
Молчит, но не отказывает. Тут к нам поднимается Мэриан, спрашивает:
– Вы всё решили?
– Мэриан! Крошка! Где твои волосы?
– Обстригла в знак скорби. Опять.
– Ты знаешь, что задумал твой дружок?
– Да. Эта наше общее дело. Я даже первая о нём заговорила.
Тут Мориарти пришёл в соответствие со своим славным именем; исчезли пьяный шут и книжный проповедник, возник администратор:
– ... Скольких вы хотите оприходовать?
– Одного, - сказала Мэриан.
– Что он сделал?
– Смертельно оскорбил женщину, - ответил я.
– Кто по профессии?
– Типа художник. Живёт в столице, в Хэмпстеде.
– Часто общались?
– Ни разу.
– Есть общие знакомые?
– Скорее, общие враги.
– Хорошо. Оружие я дам и, если скроетесь с поляны, помогу залечь на дно. Но, кроме фургона, мне нужно обещание, что вы выйдете на дело не раньше, чем через месяц.
– Целый грёбаный месяц!?
– взвился я.
– Если есть объективные причины для спешки, назови их.
– Ты надеешься, что у меня перегорит!? Мне, мать твою, не сорок пять! Месяц так месяц! Обещаю!
– Обещаю, - повторяет Мэриан.
Бандит достал из-под подушки пистолет, Вальтер с глушителем. Я отдал за него автомобильный ключ.
Тот март стал для меня самой безумной порой в жизни. Единственное желание - приехать в Лондон, найти студию Вестона, найти в ней его и вогнать ему пулу в башку. Оно нарастало с каждым часом, а их было семьсот сорок четыре. Во мне разыгралось такое торнадо, что рядом с ним не встала бы никакая калибанова ярость.
Я сразу начал думать, думать, куда же сбрасывать на время бешеную ненависть и устроил себе обсессивно-компульсивную терапию.
Всю коллекцию бабочек, даже картины с ними я продал через газету и купил на эти деньги боксёрский инвентарь. Каждый вечер, как темнело, я сначала бегал по дороге, потом в мирандином подвале час, а то и больше молотил по груше, повторяя в мыслях описание проклятой бородатой горбоносой морды. Останавливала не усталость, а боль в руках и спине. Ноги гудели уже после пробежки. В холодной ванне я думал, что горячая не так мучительна, в горячей - что лучше холодная, так что принимал их строго по очереди. Затем заставлял себя что-нибудь съесть или выпить, обычно молочное, чисто чтоб ночью голод не тревожил.