Буря

— Такое вот странное, стихотворение — там еще ниже приписка была уже нашего эльфийского переписчика: «Рукопись найдена в пустующем домике, на берегу реки — перо осталось лежащим на столе, окно перед ним распахнуто». Стало быть — унес того поэта ворон. Писал он эти строки, и уже на смерть свою глядел… А я, с тех пор, долго боялась воронов… Потом — эта история, которую я вам в темени рассказала. Теперь и сама поверить не могу, что все это на самом деле было — словно сон бредовый промелькнул!.. Но теперь — неужто это он вернулся?!

Пока Лэния рассказывала, ворон кружил над ними, а эльфийский конь испуганно храпел, все порывался куда-то бросится, но Аргония могла его удержать. Наконец, ворон слетел ему на затылок, и, не обращая внимания на Лэнию, обратился к Аргонии:

— Можно помочь твоему суженному. Он, действительно, очень страдает сейчас. Хочешь сказать: «Мы уже встречались» — да, да — конечно, мне приходится поспевать сразу во многих местах — все-то волнуюсь о вас, людях. Тебе не хочется терять время? Так я тебе дам крылатого коня — он тебя в несколько мгновений перенесет туда, где вороны кружат.

Сначала в Аргонии вспыхнул гнев — ведь — она помнила выходку, когда этот же ворон не дал ей договорить с отцом, но, вместе с Маэглином бросил к стенам Эрегиона — однако тут мучительный, совершенно невыносимый порыв вспыхнул в душе ее, и она резким движеньем перехватила ворона, почувствовала холод, ледяными осколками прожегший ее до самого сердца, однако, все-таки, ворона не выпустила, выкрикивала:

— Хорошо, давай мне своего коня! Только — не требуй от меня ничего! Знаю — ты все с корыстными целями выделываешь… Так вот — не стану я тебе служить! То что подаешь — приму, но тебе не удастся…

— Конечно, конечно — все будет так, как предначертано. Вон и конь…

Действительно: на фоне багровеющего неба, словно черный разрез, стремительно приближался к ним конь.

— А что же с Лэнией будет? — спросила Аргония.

— Не волнуйся — я присмотрю за ней. — спокойно отвечал ворон.

— Нет — не оставляй меня с ним. — взмолилась эльфийская принцесса, затем — зашептала Аргонии на ухо. — Теперь я узнала — это Он. Когда-то я сама к нему стремилась, но ведь — это безумие было, теперь мне страшно. Не принимайте от него никаких подачек. Это ведь все им подстроено. Ежели мы будем отвечать отказом — он не станет применять силу — ему главное волю сломить…

Но ничего больше не могла вымолвить Лэния, так как рот ее оказался запечатанным. Летучий же конь опустился рядом с ними, приклонил колени, ожидая Аргонию.

* * *

В то время, когда бесы-Вэлласы объявили армиям Гил-Гэлада и Келебримбера войну, Маэглин находился в госпитали, неподалеку от Вэллиата. Причина, по которой они попали в это заведение была одинаковой — оба истощились от чрезвычайного нервного напряжения — «от постоянного надрыва» — как выразился кто-то. Эльфийские лекари уделяли им внимания больше, чем кому-либо еще, так как состояние их было действительно тяжелым, и мучались они «словно в преисподнюю попали». Вэллиат постоянно бредил о вечной жизни, и орал, так как чудилось ему, будто пришла смерть: «Вот она! Вот — старуха страшная!!!» — вопил он, указывая дрожащей рукой, в пустое пространство. Что касается Маэглина, то он, конечно — надрывался из-за «новой жизни», из-за того, что все счастье ускользнуло от него, в несколько мгновений. Лекарям, которые их лечили, многие болезни, в том числе и душевные, удалось излечивать — тут же они только руками разводили, да вздыхали — немного, впрочем, все же облегчая эти мученья.

В те мгновенья, когда эльфийский лагерь загудел, когда в госпиталь вбежал один из эльфов, и проговорил: «Вы только взгляните — откуда такая армия взялась даже и не мудрейшим неведомо!» — и Вэллиат и Маэглин одновременно пришли в чувства, одновременно поднялись с тех кроватей, на которых, в бреду, провели эти дни, и увидели друг друга. Ни тому ни другому еще не доводилось как-либо общаться, однако же и тот и другой тут же почувствовали, что им еще вместе предстоит пережить что-то — и тот и другой видел пред собой существо изможденное, с лихорадочно сверкающими, красноватыми зрачками — и тот и другой, одновременно сделали навстречу друг другу шаг.

— …Что ж из того? — говорил, между тем, эльф-лекарь, не замечая их чудесного, стремительного излечения. — Не важно, какая армия объявила нам войну — наше дело лечить, а все эти битвы не касаются нас до тех пор, пока не подходят вплотную, вот тогда долг лекаря встать и до последнего защищать…

Вэллиат и Маэглин стояли в шаге друга от друга, пристально, словно в зеркало, разглядывали эти, кажущиеся такими знакомыми лица. И тот и другой хотел сказать что-то — однако, и это было не суждено, так как материя над их головами бесшумно разорвалась, и в образовавшийся проем метнулся, встал пред ними черный ворон — каждый видел непроницаемое око.

— Итак, волею моей вы очнулись. — раздался в головах их голос. — Да будет вам известно, что безумцы Вэллас и Вэлломир сотворили нечто страшное: один выпустил из другого целую армию бесов, и теперь они грозят весь мир вытоптать. Все, что было вам дорого — все будет уничтожено. Смерть восторжествует. Не будет уже никакой новой жизни.

— Что же нам делать?! — вскричали они разом.

На этот возглас обернулся и эльф-лекарь, и эльф, который вбежал, и с такой тревогой рассказывал о нежданном этом воинстве. И тот и другой увидели двоих крайне изнуренных душевным недугом людей, а между ними — темное, пребывающее в постоянном судорожном, неестественном движении облако — тогда же они, наделенные чувствием всякого волшебства, почувствовали, будто над ними целая черная туча злого чародейства нависает; почувствовали, что в любое мгновенье их молния поразить может. Тогда лекарь проговорил: «Беги — зови подмогу!» — сам же шагнул навстречу этому темному облаку, громко проговорил:

— Что бы оно не внушало вам — не поддавайтесь.

Второй эльф бросился к выходу, однако — полог стремительно захлопнулся, не осталось и шва — они оказались запечатаными в этой довольно широкой палате, вместе с еще несколькими больными. Тогда этот эльф выхватил клинок, нанес удар, намериваясь рассечь стену — а мягко беловатая, цвета парного молоко стена стремительно затемнилась, и клинок, ударив по ней, высек сноп искр, со звоном переломился. В несколько мгновений это светлое помещение превратилось в некую мрачную подземную залу, со множеством темных углов, в которых копошились некие зловещие тени.

А в головах Вэллиата и Маэглина все гремел голос: «Видите — все эти воинства, все, что есть у них — всего лишь… игрушки, куклы — это один из вас так назвал, ну — пусть так и будет. Следуйте за мной — я единственный, кто может дать вам новую жизнь, и бессмертие. Итак, прежде всего — вы должны остановить те сотни тысяч Вэлласов, которые грозят этому миру…»

— Как нам это сделать?! — нетерпеливо выкрикнули Вэллиат и Маэглин.

Очнулся один из бывших здесь больных (человек отошедший от костра, изодранный таившимся неподалеку голодным волком) — он стал надрывисто кричать — молил, чтобы кто-то спас его — к нему подлетел эльф-лекарь, стал говорить что-то утешительное — достал какое-то снадобье.

Ворон говорил так, будто и не происходило ничего: «Вы все, действительно, как мошки. Обуреваемые своими страстишками, горюющие о смерти, о смерти же гадающие, не знающие зачем живете — слепцы двигающиеся вперед на поводу и судьбы. А я вам придам сейчас такую мощь, что вы себя богами почувствуете. Вот вам каждому клинок…» — и два черных крыла вытянулись, протянув Маэглину и Вэллиату, два ослепительно черных клинка, которые поглощали тот немногочисленный свет, который еще оставался в этой пещере: клинки они приняли не задумываясь, и почувствовали, что рукоятки стали продолжением их рук, и их разве что с мясом можно было отодрать. «Вот вам бессмертие» — и от крыл его переметнулась, разлилась вокруг их тел бордовая, едва приметная дымка, которая, однако, пребывала в беспрерывном, стремительном движенье, и пульсировала, словно сердце. «Ну, вот — теперь вы настоящие герои!» — и у того, и у другого кружилась голова, хотелось задавать бесчисленные вопросы, и протестовать и… они не замечали, что в голосе было и презрение, и усмешка над ними. «Теперь вы могучие, настоящие богатыри. Сейчас вы свершите такие подвиги, что веками об вас будут помнить, будут о вас песни слагать. Взмахните же клинками, и не бойтесь погибнуть, ибо никакое оружие отныне вам не страшно. Бейте Врагов не жалейте…»