Бутафория

И вот я сижу рядом с Вильямом в самолёте, который уже готов взлетать. Чувство предвкушения заставляет моё сердце биться быстрее, с грохотом тарабаня по рёбрам. Подушечки пальцев на руках начинают чесаться. Ладони потеют. Мне вдруг становится страшно. Вильям замечает моё состояние и охеревшие глаза, с ужасом смотрящие в окно.

— Никогда не летала? — с не скрытой насмешкой спрашивает он.

— Летала, и не раз, с Евой. Вместо того, чтобы издеваться, лучше бы…

А что он сделает? Врежет мне по лицу и отключит меня до момента приземления в Нью-Йорке? Даст мне снотворное? Успокоит словесно? Да не смешите мои трусы-недельки. Мы с Евой летали уже множество раз, а паника всегда давала о себе знать — как раз перед тем, как самолёт взлетает. Я, наверное, никогда не смогу объяснить причину.

— Представь, что мы сели в аттракцион. Ну, в парке такие стоят. И мы вот-вот взлетим. Получай удовольствие. Мне тоже поначалу было не по себе.

Мне вдруг отчаянно хочется позвонить отцу. После его слов о том, что он уехал навсегда в другой город, я эгоистично бросила трубку. Он ведь перезванивал. Я даже не спросила, куда он уехал. Может, когда-нибудь мы бы увиделись снова. Чёрт возьми, какая же я идиотка.

— Мне нужно позвонить, — я резко вскакиваю с места, а Вильям усаживает меня обратно. Важный и очень приятный голос мужчины-пилота звучит в каждом кубометре воздуха. Он сообщает о том, что мы взлетаем, и просит оставаться на местах, обязательно — пристёгнутыми.

— Когда можно будет вставать, сообщат, — говорит Магнуссон. Я разочарованно пристёгиваюсь, и думаю о том, вдруг со мной сейчас что-то случится, а я так и не перезвонила отцу. Паника накрывает меня с головой. Может, мои мечты того не стоят? Подумаешь, Мост. Подумаешь, Лондон. Ха! Есть много других потрясающих мест, куда можно добраться на автобусе или поезде. Почему же я поддаюсь соблазну лететь с Вильямом в столицу Англии, даже не поговорив со своей семьёй? Наврала матери. Может, я многого не знаю, вдруг это действительно отец виноват в разводе? Может, мать устала унижаться, звонить ему, и ждать ответных сообщений от папы? Почему же я решаю сбежать, вместо того, чтобы просто поговорить с обоими? Рано или поздно ведь придётся. Навсегда не убежишь, тем более от семьи, хоть она уже давным давно распалась. Чувство вины начинает царапать мои нервы.

Через минуту моё тело начинает вдавливаться в кресло. Знакомое чувство, будто я снова качаюсь на качели туда-сюда, или поднимаюсь на лифте. Мы взлетаем, а Вильям самодовольно улыбается.

— Мне не страшно, — бурчу я, уловив его смех. На самом деле я редко слышу, как этот парень смеётся. Раньше я вообще думала, что он не умеет. Его рука находит мою, а самолёт продолжает набирать высоту. Почему его ладонь не потная? Почему Вильям не трясётся? Не знаю, я всегда боялась летать на самолёте. Мало ли. Жить-то хочется. Сколько бы раз я не слетала туда-обратно, страх всё равно никуда не исчезнет, я не знаю, как от него избавиться.

На телефоне приходится включить режим полёта. Мама раньше часто пугала меня грозой и молнией, когда я в очередной раз собирала вещи и сообщала, что улетаю с Евой отдохнуть. Примерно через полчаса меня начинает клонить в сон. Вильям что-то рассказывает мне монотонным голосом, а я не слушаю, потому что начинаю засыпать.

Каким же облегчением было услышать, что мы приземляемся. Я так и не позвонила отцу, но уверена, что обязательно созвонюсь с ним, когда мы с Вильямом заселимся в гостиницу. Да и маме тоже нужно будет позвонить, она ведь переживает за меня.

Пять утра. Боже, сколько времени прошло? Часа четыре? Пять-шесть? Мы очень поздно вылетели из Осло. Жаль, перед тем, как заснуть, я не посмотрела на часы. Вильям тем временем берёт наши вещи и мы выходим из аэропорта, чтобы словить такси.

— До ближайшей гостиницы, — говорит Магнуссон водителю, заранее усадив меня на заднее сидение и сев рядом со мной. Через двадцать минут я помогаю Вильяму заселиться в номер, так как его английский хромает, поэтому, мне приходится самой договариваться насчёт оплаты и прочего. Мы поднимаемся на лифте до пятого этажа, и когда всё моё тело по инерции тянет вниз, я понимаю, как же устала. Хоть и проспала весь полёт, но, чёрт, ещё немного, и я просто умру. Здесь всё такое красивое, а у меня даже не хватает сил восхититься этими старинными достопримечательностями, потрясающими зданиями (каждое второе похоже на какой-то дворец, честное слово!), из окна машины я даже смогла заметить Биг-Бен вдалеке. Ничего страшного, отдохну немного — и в путь. Вильям пока найдёт своего отца, поговорит с ним. А я может быть встречусь с Евой. Как же она удивится, узнав о том, что мы прилетели сюда вдвоём с Вильямом Мангуссоном! Я хочу видеть её лицо, заранее включив камеру на телефоне.

Устало волоча за собой ноги, я вслед за своим спутником захожу в номер. Здесь очень красиво и уютно. И здесь… одна двухспальная кровать.

— Чёрт, — выдыхаю я, швыряю свои вещи и падаю на кровать прямо в одежде.

— Я посплю на диване. Надеюсь, он здесь есть, — бурчит Вильям, шархая ногами по паркету.

Голова кружится. Что со мной такое? Неужели я действительно так сильно устала? Но я ведь проспала в самолёте где-то пять часов. Почему мне снова так хочется спать?

— Нет, — чувство вины даёт о себе знать, — Вильям, — я зову парня. Тот высовывает голову из дверного проёма, ведущего в ванную комнату.

— Что такое?

— Ты можешь лечь рядом.

— Лечь в кровать с самой Нурой Амалией Саатре? — раздумчиво протягивает Вильям, вальяжно раздеваясь по пути ко мне.

— Молча, Вильям. Молча, и, желательно, не трогая меня за задницу, — предупреждаю я заранее.

— И в мыслях не было! — ужасается парень. — А за грудь можно?

Даже нет сил отвечать.

Через минуту я чувствую, как Вильям ложится рядом и укрывает меня одеялом. Мои глаза непроизвольно закатываются, а далее я уже чувствую, что просто не в силах их открыть. Вот знаете, как по утрам, когда в семь часов звенит будильник, а тебе в восемь на учёбу. Ты выключаешь этот раздражающий ушные перепонки и нервы телефон, и решаешь просто минутку полежать в постели. Всего минутку! Ты моргаешь, а затем…

…а затем просыпаешься в настоящем кошмаре. Мой телефон разрывается на части. Ведь перед сном я выключаю режим полёта. Меня будит звонок матери. Похоже, этих звонков было целое множество. Вильям, видимо, будит меня уже не первую минуту. Моё плечо болит от его толчков и ударов.

— Нура! — орёт мать, — где ты?!

— В Лондоне, мама, — зеваю я. — Что случилось?

— Твой отец, он был здесь, разговаривал со мной. Я рассказала ему о том, что ты улетела в Лондон с подругой, и он решил полететь за тобой, — мама начинает истерически рыдать. Мне становится не по себе. Что-то случилось. Я вскакиваю с постели, оставив Вильяма одного. Ухожу в ванную комнату и закрываю за собой дверь. Делаю всё это максимально быстро.

— Что случилось, мама? Отец решил встретиться со мной? — радуюсь я. Но моя мать почему-то плачет. Можно сказать, бьётся в истерике.

— Он улетел совсем недавно, чтобы увидеть тебя. Самолёт разбился, Нура. Твой отец погиб.

Мой телефон падает вниз и разбивается о кафель. Ноги начинают подкашиваться, а к горлу поступает ком. Мой отец решил встретиться со мной и летел следующим рейсом. Воздух перестаёт поступать в лёгкие.

— Виль… Вильям, — глухо зову я. Паника накрывает с головой. Я не могу дышать. Слышу, как сильно бьётся сердце. Вильям врывается в ванную и хватает меня за плечи. Разворачивает к себе и начинает трясти с невероятной силой, будто хочет вытряхнуть из меня весь дух. Это не помогает. Я рыдаю, и моё тело постоянно тянет вниз. Хочется забиться где-нибудь под ванную и пролежать там, пока не станет лучше.

Лучше уже никогда не станет.

Мою спину обдаёт холодным потом, в глазах начинает темнеть. Я вижу, как сильно напуган Вильям, он просто не знает, что сейчас делать. Он не хочет оставлять меня одну, и не знает, стоит ли звать на помощь. Его тело крепко прижимается к моему, я чувствую своими рёбрами, как бьётся его сердце. Мир вокруг нас перестал существовать. Остались лишь мы втроём. Вильям, я и паническая атака. Парень начинает гладить меня по голове, целовать в лоб, говорить, что всё будет хорошо. Он понятия не имеет, что произошло, но определённо точно догадывается, что случилось что-то ужасное, необратимое.