Бутафория

Может, Вильям и Ева правы? Действительно, не стоит валяться в кровати, ненавидя себя за то, что я бросила трубку во время разговора с отцом. Не нужно думать о том, что, если бы я не согласилась улететь с Вильямом… хотя, папа всё равно бы пришёл в наш дом. Мать думает, что мы с Евой в другом городе. В любом случае отец бы полетел за мной. Может, ему суждено было разбиться? Или это был несчастный случай?

— Хватит думать об этом, — Ева обнимает меня за плечо и направляет моё тело в сторону двери. Я молча киваю и пытаюсь не думать. Правда, пытаюсь. В голове вертятся те самые слова, которые я так хочу сказать своему отцу, но этого уже никогда не случится.

За три часа ходьбы по Лондону на своих несчастных и худых как две спички ногах, мы побывали на Тауэрском мосту, я увидела Биг-Бен, мы даже заглянули в Музей естествознания.

— Красиво, правда? — восхищается Ева, зыркая на меня сбоку. Три грёбаных часа беспрерывной ходьбы… Мы стоим напротив одного из крупнейших колёс обозрения в Европе. Лондонский глаз — о нём я читала в учебнике по географии. Это ещё одна причина, по которой мыслями я постоянно находилась здесь, мечтала побывать в этом городе. На улице ещё светло, маленькая стрелка на наручных часах Евы едва доползает до трёх. Вечером Лондонский глаз начинает сиять всеми цветами радуги. Он такой огромный! Интересно, сверху действительно Лондон будет как на ладони, или автор учебника слегка преувеличил?

— Да, — выдыхаю я. Про себя отмечаю, что меня отпустило. Совсем чуть-чуть. Стало легче дышать.

— Это наш последний пункт, — говорит моя подруга, медленно отдаляясь.

— Ты куда? — не понимаю я.

— Оставляю тебя в надёжных руках, — подмигивает Ева и удаляется, — я позвоню, будь готова к пяти, — добавляет она напоследок.

Начиная оглядываться по сторонам, я натыкаюсь на Вильяма. Наконец-то! Он расскажет о том, почему отец решил бросить своих сыновей. Надеюсь, новости хорошие.

— Как ты? — заботливо спрашивает парень, медленно шагая навстречу. Такой красивый, в чёрных брюках и белой рубашке. Поверх одежды на нём одето такое же чёрное замшевое пальто, на ногах кожаные туфли. Одолжил у отца?

— Расскажешь, как прошло? — интересуюсь я.

— Дома, — отвечает Вильям, направляя моё лицо в сторону Лондонского глаза. — Сейчас я хочу только одного. Никогда не катался на такой огромной махине.

— Я никогда не видела такую красоту в живую, — моё лицо трогает улыбка. Вильям как-то странно на меня смотрит. Разглядывает каждый сантиметр кожи на моём лице. Затем его взгляд меняется, глаза темнеют.

— Я тоже, Нура, — говорит он, не глядя на колесо обозрения.

Мне становится не по себе. Непривычно. Мурашки по спине начинают щекотать лопатки. Голос Вильяма странно меняется. Что происходит? Я стараюсь не смотреть ему в глаза. Вообще не поворачиваю голову в его сторону.

— Давай разбавим этот день чем-то хорошим, — он берёт меня за руку и мы идём в сторону Лондонского глаза. Моё одеревеневшее тело ковыляет за Вильямом. То, что я увидела с самой высокой точки колеса обозрения — потрясающе. Магнуссон ни разу не посмотрел по сторонам. Зачем же он тогда залез в кабинку? Люди обычно покупают билет на колесо обозрения, чтобы… обозревать? Но не Вильям.

Знаете, хочу сказать, что сверху Лондон действительно как на ладони.

Автор учебника не врал.

Комментарий к Попала в надёжные руки

https://pytrip.ru/wp-content/uploads/2014/04/londoneye.jpg — тот самый глаз.

========== Вот так встреча ==========

— Мам? — я медленно подхожу к женщине, сидящей ко мне спиной. Рюкзак я бросаю по пути в гостиную. Ева ждёт на улице. Шумно сглотнув слюну, я продолжаю идти к матери. Обхожу диван и вижу, какое же бледное у мамы лицо. Не мигая она смотрит в одну точку.

На часах девять вечера. К моему удивлению, мы быстро долетели.

— Мама, — со слезами на глазах зову я. Тут она наконец замечает меня, её взгляд проясняется, и она начинает часто моргать.

— Нура, я такая идиотка, — тихо говорит мама. Я бросаюсь вперёд, чтобы обнять её.

— Всё хорошо, — отвечаю я, — ты не идиотка. Так суждено было…

— Не суждено! — вдруг резко начинает орать мать. — Ты многого не знаешь, Нура.

Внимательно я изучаю глаза женщины, сидящей напротив. Глаза, полные чувства вины. Устало, потухший взгляд даёт мне знать, что я действительно многого не знаю. На самом деле, я ни хрена не знаю. Никто не удосужился сообщить, почему отец решил уйти и бросить нас.

— Я изменила твоему отцу, — рассказывает мать. — Изменила очень давно. Он хотел ребёнка. Надеялся, что это будет сын. А я…

Громкие рыдания в сопровождении с судорожными всхлипами прерывают рассказ женщины. Измена? Я даже не удивлена. В принципе, я догадывалась, что когда-нибудь услышу от мамы нечто подобное.

— Я забеременела, но, подумала, что… Нура, пожалуйста, не осуждай меня. Я избавилась от ребёнка, думая, что он от любовника. Понимаешь, он был мулатом. Ну, тёмненький. Если бы ребёнок родился таким, как бы я это объяснила?

Мать продолжает рыдать, а мои руки больше не обнимают её. Внутри неё идёт настоящая война, куча споров с самой собой. И я ненавижу себя за то, что у меня руки не поднимаются обнять собственную мать. Аборт — это слишком. Она действительно виновата. И эта женщина просит не осуждать?

— Позже оказалось, что мой любовник бесплоден. Ну, не может иметь детей. И этот ребёнок на самом деле был от твоего отца. Однажды этот мужчина позвонил ночью, я думала, что никто не услышал нашего разговора. В общем, на следующее утро мы с твоим отцом расстались. Я умоляла его не рассказывать тебе, что я натворила. Хотела сохранить с тобой хорошие отношения. Но теперь какая разница? Если бы я не изменила твоему отцу, он бы не ринулся за тобой в Англию. Мы бы жили втроём, и ему бы и в голову не пришло полететь следом за дочерью, чтобы поговорить.

— Я бросила трубку, когда позвонила ему, — шумно выдыхаю я, — так что, я тоже виновата. Он пришёл к тебе домой, чтобы узнать, где я, потому что я… мне не хватило духу с ним договорить до конца, спросить, что случилось, и почему мы живём раздельно. Хотя, вряд ли бы он рассказал. Всё равно бы решил лететь за мной, — рассуждаю я охрипшим голосом.

— Нура, ты не виновата, девочка, — мать гладит меня по плечу, а мне становится не по себе от её прикосновений.

— Мам, пожалуйста, пойми меня правильно, — начинаю я.

— Всё что угодно, дочка, — ласково говорит мама, рассматривая меня своими красными и воспалёнными от слёз глазами.

— Я хочу побыть одна, понимаешь? Пару дней. До похорон. Кстати, когда они?

— Через три дня, — глухо отвечает мать, убрав руку с моего плеча. Наверное, не ожидала такой реакции.

— Замечательно, — пою я, с ноткой сарказма. — Увидимся на похоронах. Прости меня, мама, — добавляю напоследок, чтобы она не сердилась на меня за моё решение переехать на время.

— Ладно, — тихо говорит мать, не глядя мне вслед.