Бутафория

— Да потому что я её не понимаю, — говорю я, прикрутив громкость.

— А я понимаю, — Ева садится на лавочку и приглашает меня сесть рядом. — Вильде живёт с больной матерью. А её отец разбился на машине. Она знает, что такое потерять отца. Она хотела поддержать тебя.

Нахмурившись, я понимаю, что не знала всего этого.

— Знаешь, о чём я вдруг подумала? — начинает улыбаться Ева. После того, как Крис уехала со своей семьёй, нас осталось всего четверо в нашем автобусе. Да, Нура. Автобус, — моя подруга выпячивает глаза. — Забыла о нём? Мы ведь были командой. Что же случилось? Почему мы перестали общаться с Вильде?

— Потому что она ведёт себя, как шлюха, — отвечаю я, не задумываясь.

— Она меняется, Нура. Дадим ей шанс? Я хочу провести собрание у себя дома. В среду. Придёшь?

— Я живу у тебя, забыла? У меня нет выбора, — бурчу я.

— Вот и замечательно! — поёт Ева, обнимая меня за плечи. — Девочки должны помириться. Вернуть всё, как было.

— В среду похороны отца, — вспоминаю я, опустив голову.

— Значит, мы пойдём с тобой на похороны, — уверенным голосом говорит моя лучшая подруга.

И я наконец начинаю понимать, что я не одна. Теплая, почти материнская поддержка Евы ощущается в каждом сантиметре моего тела. Если бы её слова можно было превратить в огромный плед, я бы уже была завернута в этом коконе, нежась в тепле и ласке.

— Спасибо тебе, — выдавливаю я, роняя голову на плечо Евы.

И она в свою очередь начинает гладить меня по голове.

Я не одна.

Я, чёрт возьми, не одна.

Поэтому, Нура, встряхнись. Все не так плохо.

Жизнь продолжается.

========== Прощание ==========

— Тебе нравится? — Ева подводит меня к зеркалу, и я осматриваю своё тело в обтягивающем чёрном платье, которое мне одолжила подруга.

— Слишком вульгарно.

— Но оно же прикрывает колени! — не понимает Ева.

— Руки и плечи открыты, мне не нравится. Некомфортно, — жмусь я.

— Ладно, я посмотрю что-нибудь ещё, — моя подруга идёт в сторону шкафа, а я тем временем снимаю это обтягивающее, как латекс, платье и сажусь на кровать. Хватаю руками телефон, проверяя, не написал ли кто-нибудь. Никаких оповещений. Полный ноль.

Глубоко вдохнув в себя воздух, я задерживаю дыхание на несколько секунд, и медленно выдыхаю. У Евы открыто окно, и в комнате пахнет свежестью. Знаете, такая осенняя прохлада, ради которой стоит любить сентябрь. Время так медленно тянется. С момента перехода на второй курс, мне кажется, будто я повзрослела минимум лет на пять. Это не моё тело, не мои похудевшие ноги и тоненькие, как иголки, пальцы на руках. Мне пришлось снять кольцо с большого пальца, потому что оно спадает. Все эти события, которые вихрем кружатся вокруг меня… такое ощущение, будто это происходит во сне. В кошмаре, в котором хочется побыстрее проснуться. Но, моргнув один раз, второй, третий, я понимаю, что не могу проснуться. На похоронах мне будет невыносимо. Я не хочу идти туда, не хочу прощаться с отцом. Ведь если приду, возьму горсть земли в руку, и брошу её на гроб, который уже находится в этой ужасной вырытой как для собаки яме, я прощусь с родным человеком навсегда. Это очень тяжело. Ведь после того, как я произнесу свою речь, или просто напросто скажу «я люблю тебя, папа. Мне очень жаль. Прощай» — это будет означать, что отрицать произошедшее уже не получится. Он действительно погиб, и это не сон. Сны так долго не длятся. Обычно человек просыпается, когда происходит что-то ужасное. Невыносимо ужасное. Ты открываешь глаза посреди ночи в холодном поту, например, как вчера ночью, и понимаешь, что ты проснулся от очередного кошмара. Но самый настоящий ад ждёт тебя наяву. И имя ему — осознание, что ты больше не спишь. А кошмар продолжается.

— Идеально! — Ева подходит ко мне и протягивает шёлковое чёрное платье. Сначала я думаю о том, что эта ночная рубашка, которую обычно надевает проститутка после очередного клиента, мне не подойдёт. Но я ошиблась. Платье идеально сидит на мне, не обтягивает широкие бёдра, и я в нём не задыхаюсь. Чёрный шёлк не выглядит вульгарно, рукав доходит ровно до локтя, а дальше дизайнеры решили дополнить образ красивым кружевом, аристократично обтягивающим руки до кистей. Такое же кружево обрамляет круглый вырез в области шеи. Внизу платье карандашом устремляется вниз, не обтягивая ноги, и идеально закрывая колени. Никаких кружев внизу, никаких вульгарных вырезов по бокам или сзади. Классическое и идеальное платье для… похорон.

Тяжело вздохнув, я поворачиваюсь к своей подруге, которая, грустно улыбнувшись, тянется ко мне, чтобы обнять.

— Я буду рядом. Ты справишься, — шепчет она мне на ухо. Сама едва сдерживает слёзы.

Похороны начнутся через час. Мне следует позвонить маме. Сделав пару вдохов-выдохов, я слушаю гудки в телефоне, и после третьей попытки дозвониться матери, я говорю:

— Ева, нужно заехать домой. Мне как-то не по себе. Мать не берёт трубку.

— Я поеду с тобой, — незамедлительно отвечает моя подруга, хватая сумочку.

***

Возле двери мои ноги прирастают к земле.

— Что случилось? — Ева обнимает меня за плечо, слегка подталкивая к двери, — мы опоздаем. Не мешкай.

— Я боюсь увидеть что-то ужасное. Не хочу заходить, — мне вдруг становится стыдно из-за того, что я вообще решила съехать из дома. Ни разу не позвонив матери за эти три дня, чувство вины начинает царапать рёбра изнутри.

— Ты должна. Это же твоя мама, — подруга даёт словесный толчок. Да, это моя мать, я должна войти. Ожидая худшего, я настраиваю себя на то, что могу увидеть внутри. Тихонько открыв двери, я захожу, инстинктивно принюхиваясь. Пахнет дешёвым алкоголем.

— Мне зайти вместе с тобой? — Ева стоит в дверном проёме, не зная, что делать дальше.

— Нет, я справлюсь, — мне необходимо доказать самой себе, что я не трусиха. Хоть это и очень сложно. Это моя мама, и я должна самостоятельно убедиться, что с ней всё нормально. Игнорируя разбросанную по паркету одежду, я медленно вплываю в спальню матери. Вижу, как она лежит на кровати, головой к стене.

— Мам? — я сажусь рядом и начинаю гладить женщину по голой руке. — Ты спишь?

Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы она действительно спала.

Рука под моей ладонью начинает шевелиться. Мама медленно разворачивает тело в мою сторону, и мы наконец-то встречаемся взглядами. Её замыленные глаза едва могут различить, кто сидит рядом с ней. Моя мать не соображает, что происходит. Она пьяна. Или пытается отойти от очередной выпитой залпом бутылки.

— Сегодня похороны. Мы должны пойти туда. Вместе, — настойчиво говорю я.

— Я не могу, — мать начинает плакать. — Я виновата в случившемся. Я изменила ему. Он бросил семью из-за меня. Это я во всем… — блеет она.

— Мама! — взрываюсь я. — Какая теперь разница? Он умер, понимаешь? Ничего уже не вернешь. Если ты останешься лежать здесь и не придёшь на похороны, будешь винить себя пуще прежнего. Ты должна пойти со мной. Вставай, я помогу тебе одеться, — оставляя мать наедине с мыслями, я подхожу к её шкафу в поисках нормального чёрного платья, или юбки с блузкой. Отшвыриваю на пол всё ненужное, в том числе блестящие наряды, в которых мать наряжалась, постепенно слетая с катушек после ухода отца. Всё это необходимо сжечь. Мама очень сильно изменилась. Теперь она в жизни не наденет на себя подобное.