Бутафория

— Пора идти на занятия. Увидимся, — она напоследок сжимает мою руку, и мы расходимся по разным аудиториям. У нас сегодня совпадает лишь несколько уроков, но на них особо не поболтаешь.

На большом перерыве половина школы как обычно высыпалась в буфет, а другая разбрелась на улице. Мы с Евой встречаемся у входа в столовую, покупаем по огромному бумажному стакану латте и выходим на ступеньки. Знакомые голоса Шистада и Магнуссона звучат где-то сзади, я молча дожидаюсь, пока эти двое спустятся вниз и пойдут к машине.

— Как думаешь, куда они поедут? У нас ведь ещё три урока, — удивлённо говорю я Еве.

— Это ведь мажористые детки богатых родителей. Удивляюсь, почему они вообще до сих продолжают ходить сюда. Можно ведь просто аттестаты купить, и всё, — отвечает Ева, отхлёбывая пару глотков, оставляя на верхней губе пенку от сливок.

— У тебя здесь… — начинаю я, а затем понимаю, что можно предотвратить лишние ненужные слова и действия, и просто вытираю большим пальцем верхнюю губу своей подруги. Ту нисколько не смущает мой поступок, и она, мило улыбнувшись, благодарит меня. Пара первокурсников-парней, проходящих мимо, изумлённо таращат на нас глаза. Мы с Евой смеёмся.

— Может, нам повторить?! — кричу я им вслед. Ева легонько бьёт меня куда-то в плечо.

— Ты была права, — резкий голос откуда-то сзади чуть не заставил нас с Евой вывернуть это грёбанное латте прямо себе на колени.

— Вильде? — испуганно я осматриваю девушку с ног до головы. Одета во всё чёрное, волосы распущенны и прикрыты капюшоном. Полное отсутствие макияжа. Красные глаза и огромные синяки под ними выделяются на бледной коже девушки.

— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Ева, отсаживаясь как можно дальше.

— Ты была права, — повторяет Вильде. — Все они — уроды. Мне следовало раньше это понять.

— Зачем ты пришла? Ты ведь пропустила три занятия, — говорит моя подруга, крепче сжав стакан с кофе.

— Я пришла к директору, — отвечает Вильде, глядя куда-то мимо нас. — Мою почту взломали. Фото каким-то образом очутились на странице Шистада, значит, он как-то причастен к этому.

— Шистад, конечно, законченный мудоёб, но, может, тебе стоит поговорить с ним? — осторожно спрашиваю я, и через секунду упираюсь в прищуренные глаза Вильде.

— Защищаешь его? Мне плевать, что обо мне думают. За взлом почты и распространение моей информации, Шистаду светит как минимум вылет из школы. Не понимаю, почему вы против этого, — Вильде как-то странно смотрит на нас.

— Разве ты не хочешь… — начинаю я, а Ева, прочитав мои мысли, продолжает:

— …отомстить?

— Отомстить, — блондинка пробует это слово на вкус. — Стоит подумать. То, как он со мной поступил… вылета из школы мало. Я бы с радостью опозорила Шистада, как он сделал это со мной. Но меня к себе он и близко не подпустит. Нуру, как заядлую защитницу женских писек — тоже.

Ева ржёт над последними словами Вильде, затем до неё доходит смысл недосказанных слов.

— Хотите, чтобы я втёрлась к нему в доверие?! — прикрикивает моя подруга, но я резко перебиваю её.

— У тебя есть шанс поставить Криса на место. Ради всех нас. Пока он ещё чью-то почту не взломал, — уверяю я Еву. — Давай. Будет весело.

Вильде впервые за всё это время улыбнулась. Я уже мысленно продумываю план мести. Ева, закатывая глаза в сотый раз за сегодня, наконец, говорит:

— Чёрт с вами. Что нужно делать?

========== Убить его же словами ==========

Неужели, война? Мальчики против девочек, как в первом классе? Борьба за выживание?

Отец всегда говорил мне, что война начинается не с насилия, а с непонимания и предрассудков.* Может, мне стоит поговорить с Вильямом, прежде чем помогать Вильде тщательно продумывать план по унижению Магнуссона перед всей школой?

Когда я была на первом курсе, со стороны Вильяма частенько летела ругань вроде «лесбиянка», «феминистка», «альбиноска», «бледятина» и так далее. Поэтому я ненавидела общество. Поэтому я ненавидела Вильяма. Весь такой из себя смазливый и самовлюблённый, хотя, как по мне, чем краше и жирнее курица, тем больше шансов, что на суп её прирежут первой.

Поэтому на первом курсе я написала эссе на тему: «свобода и ответственность молодёжи», где я подчеркнула, что подростки сидят в интернете, потому что там общество не такое сложное, и тех, кто нам не нравится, мы можем просто напросто заблокировать. Так я и сделала. Я добавила Магнуссона в чёрный список на Фейсбуке, и это дало ему лишний повод меня бесить своими школьными подколами. Пришлось убрать его оттуда. Через какое-то время его тупые обзывательства, как в садике, прекратились. Однажды я пришла в школу и поняла, что он промолчал при виде меня. Не сказал привычное «лесбуха по курсу». Я пару раз спросила Еву, мол, что с Магнуссоном, вдруг она что-то знает. Та лишь отмахивается от моего вопроса, меняя тему. С тех пор целый год прошёл, никто из нашей бабской команды (хоть и бывшей — Вильде разругалась с Евой на первом курсе) не связывался с Пенетраторами. До этого самого дня. На самом деле, когда Вильям называл меня лесбиянкой (и делал это довольно часто), мне в ответ хотелось подставить его таким образом, чтобы общество увидела, какой же он всё-таки голубок. Они ведь в уборную с Шистадом ходят вместе, как девчонки.

План зарождается в голове в эту же самую минуту. Спереть телефон у Вильяма. Там все ответы.

Мои пальцы зависают над клавиатурой, и я понимаю, что дальше названия мне не продвинуться. Недолго думая, я стираю и название своего нового эссе на тему: «Маска, которую хочется сорвать. Кто же мы?»

Мама орёт на кухне, опять что-то разбила. Внутри меня что-то начинает щекотать рёбра. Я закрываю глаза и начинаю думать о том, что всё опять меняется. Моя мать становится нормальной, и, вроде как, так и должно быть. Но всё равно что-то не так. Мы с Евой и Вильде так и не продумали план, но, стоит ли над этим вообще думать? Может, нам не следует лезть во всё это? Да, я сама предложила Вильде отомстить. Сейчас меня почему-то начинают терзать сомнения, нужно ли это делать? Правильнее было бы Вильде самой поговорить с Вильямом и всё решить мирным путём. Да, как бы она не хотела отомстить, нажаловаться всем в округе, что её опозорили, это неправильно. Её посчитают униженной и оскорблённой. Некоторые скажут, что Вильде заслужила, ведь только развратные девушки фотографируются в обнажённом виде и шлют фото парням. Они не видят того, что вижу я. Фото топлес — как огромный жирный знак со словами: «Заметь меня! Я здесь! Юху!». У Вильде занижена самооценка, и своим поступком она и вовсе её уничтожила. Ей не нужна месть.

Ей нужна помощь.

Над этим стоит подумать.

Телефон вибрирует. Оповещение. В чате нашей бабской команды полным ходом идёт переписка на тему: «все парни — уроды». Девочки пытаются придумать план, я пока в это не вмешиваюсь и игнорирую вопросы от Вильде, вроде: «Нура, где ты? Сама же предложила отомстить, и не отвечаешь?»

— Мам? Что случилось? — я вспоминаю этот оглушающий звук разбитой посуды и выхожу из комнаты. Жалею, что не вышла раньше. Мне следовало выбежать из комнаты незамедлительно в тот самый момент, когда я услышала, как что-то разбилось. Мама сидит на полу и плачет, придерживая ладонь, откуда сочится кровь. Осколки от разбитой тарелки (а может, и не одной) валяются буквально везде. К матери так просто не подойдёшь. Я беру веник, осторожно убираю осколки в сторону, и подхожу к шкафчику в поисках аптечки. Бинты, спирт, что там ещё? Пластырь, да. Порывшись в огромном количестве таблеток от поноса (зачем столько?), я нахожу то, что нужно, и падаю на колени перед мамой.

— Рану нужно промыть, — говорю я, прежде чем она успевает возразить. — Вставай.

Мои руки трусятся, я тщетно пытаюсь унять дрожь во всём теле. То, что я сейчас вижу, буквально уничтожило пару тысяч нервных клеток. Нужно будет выпить на ночь успокоительное. Я пытаюсь поднять маму, но она продолжает неподвижно сидеть, как статуя, и плакать, зажав кровоточащую ладонь другой рукой. Её лоб продолжает биться об колени. Она винит себя. Я наливаю стакан воды и сажусь рядом с мамой. Осторожным движением, я кладу руку ей на плечо и ласково приговариваю: