Были деревья, вещие братья

Как-то вечером, когда Мооритс пригнал домой стадо, Хинд стоял у забора и с удивлением глядел на куртину. Там никого не было видно, копны как были, так и стояли непросушенные. Словно он и не посылал туда своих работников — Яака, Элл и Май.

Хинд не знал, что предпринять. Он догадывался, что это очередная проделка Яака. Однако пойти к нему сам он не решался — вдруг снова не справится?

И тут ему в голову пришла хорошая мысль, он решил послать туда Мооритса, а сам спрятался на всякий случай за мякинником.

Пастух вскоре вернулся.

— Ну, что они там делают?

Мооритс отвел глаза.

— Ничего не делают.

— Как так?

— Яак спит под кустом.

— А бабы где?

— Отдыхают под копной.

— Они что, заболели? Может, у них сыпной тиф? — распалился хозяин.

— Не знаю,— робко ответил мальчик.

— Они тебе ничего не сказали?

— Сказали: «Поди прочь, оставь нас в покое».

— Кто это сказал, Яак, что ли? — допытывался Хинд.

— Элл и Май,— Мооритс подумал немного и поправился: — Май ничего не говорила, только пукала.

Хозяина охватила ярость. Он бегом помчался к бане, оттуда на луг, к куртине. Или он должен был махнуть прямо через овсы? За кустом он прислушался. Так и есть, батрак храпел. Листья шумели на свежем ветру, облака над лесом становились все белее и чище — в такую погоду только и сушить сено!

Однако батрака он трогать не стал. Ему вдруг все осточертело и опротивело. Мысли пошли по старому кругу — ведь он был очень ранимым человеком и легко падал духом. Вместо того чтобы вести хозяйство, только и делай, что борись с батраком. Не своей волей пошел он в хозяева. До чего хорошо тому же почтальону, ему не нужно подгонять других! Махнуть бы на все рукой и подняться на гребень холма, там, среди деревьев, он свой. И пусть эти предки с известково-белыми лицами говорят, что хотят, хорошо им поучать, поговорки сочинять, песенки петь, попробовали бы сами справиться с батраком, если в трудовое воинство вселился дух противоречия!

Скрепя сердце вышел он из-за кустов к бабам и, не зная, что предпринять, начал их отчитывать. Но его слова были точно затупившиеся о кочки косы, как притуплённые стрелы, они не поражали цели.

— Ты бы лучше батрака поднял,— ответила Элл из-под копны.— Чего ты на нас лаешь!

— Знамо дело, сперва мужика,— поддержала ее Май.

Хинд неуверенно посмотрел на куртину. Ну и дела!

К горлу подступил ком, слезы наворачивались на глаза.

Там, где большая беда, там и близкая помощь.

Из-за копны неожиданно возник Эверт Аялик, на груди

у него висела серебряная бляха — знак мирского судьи, изображенное там всевидящее око, не мигая, глядело вперед.

— Что же это ты, Хинд, не можешь управу найти на своих работников? Самовольничают они у тебя, супротив идут,— сказал он.— Снизу-то все видать, каждый ваш шаг на Паленой Горе.

Увидев самого судью, женщины заерзали.

— Или у вас уже обед? — строго спросил у них Эверт.

— Обед не обед…— пробормотала Май Кригуль. Элл же решительно отрезала:

— Вечер уже!

— Работать, работать! — скомандовал Аялик, седой человек.— Хозяина надо слушаться!

Бабы молчали.

— А где Яак Эли?

Элл показала рукой на куртину.

Эверт чинно, по-хозяйски направился к кустам. Хинд последовал за ним с угрюмым лицом, ему было неловко оттого, что сосед должен был вместо него поднимать на работу его людей, но делать нечего. У кого сила, у того и право, у кого власть, у того и сила.

— Суд идет! — крикнул Эверт, подходя к батраку.

— Кормят плохо,— пробурчал Яак спросонья первое, что пришло на ум. Но, увидев перед собой судью, ужасно растерялся.

— А ты думаешь, от спанья сыт будешь? — сердито засмеялся отсаский хозяин.— У меня уже уйма дел переделана, а вам никак одной копны не раскидать. Сиймон еще предлагал весной Мюллерсону сделать тебя хозяином вместо Хинда — эдакого соню и ослушника.

У Хинда по спине пробежал неприятный холодок.

У батрака же от неожиданности отвисла челюсть.

— А теперь работать — и без возражений! Коли я со своего двора увижу, что ты залег в куртину, спустим с тебя | на суде шкуру, так и заруби себе на носу!

Яак вылез из кустов. Зашевелились и Элл с Май.

Эверт поглядел вслед батраку, который поплелся к копне, I и сказал Хинду:

— Тебе, хозяин, тоже пора браться за ум, иначе дела в I Паленой Горе не поправятся.

— Что я опять не так сделал?

— Снизу, с моего двора, лучше видать. Ты должен Паабу 1 взять в жены.

11а следующий день батрак выпустил лошадей в клевер, который Хинд берег пуще собственного глаза. Когда хозяин с проклятиями погнал лошадей с поля, то чуть не наступил на Иака. Батрак дрыхнул на краю поля, а рядом валялись вилы.

— Что же ты, окаянный, натворил, лошадей в клевер пустил, все поле вытоптали! — закричал Хинд с бешеной злобой и пнул Яака.— Вставай, паршивец!

Резвее и проворнее, чем можно было ожидать от такого лежебоки, вскочил батрак и схватил вилы.

— Проткну, как лягушку,— прохрипел он с горящими глазами и двинулся на хозяина.

Хинд не на шутку испугался и бросился наутек, Яак помчался следом с вилами наперевес. Только у бани хозяин решился оглянуться и к своему ужасу увидел, что батрак не отстает. Хинд во весь опор дунул наверх, во двор, Яак с перекошенным лицом — за ним. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не случайно оказавшаяся здесь Паабу.

— Ты что, совсем спятил? — засмеялась она.— Взрослый человек, а ума что у малого ребенка.

Батрак посмотрел исподлобья, что-то пробурчал, но все-таки отложил вилы в сторону.

СОН ВЕТРЕНЫМ ДНЕМ

Воскресным утром, накануне ягупова дня, ветер гнал тучи над скошенными лугами и созревающей нивой, то соединяя их, то снова разлучая. Ветер пас тени, старые тени, сгущаясь и темнея, рождали новые. С холма на холм, из лощины в лощину, через Паленую Гору неслись воспоминания, странные нидения. И тени созревали, как нивы. Ветер разлучал тучи, бледные солнечные пятна плыли по земле, скатывались с холма, пугливо и встревоженно бежали прочь со двора, на поле Алатаре, в мыраские леса и луга.

Паабу уехала в церковь. Элл тоже не было дома, она отпросилась на один день на смотрины к сестре, живущей в нескольких верстах от Паленой Горы; Май Кригуль обещала и обед подоить коров.

Батраку не нужно было ни в церковь, ни к родным, он воспользовался воскресеньем, чтобы хорошенько отдохнуть, и спал в амбаре. С человеком замкнутым, немногословным даже сну нелегко справиться. Но для коробейника сновидений ;)то не помеха, он бродил всюду: проводил границы, устанавливал знаки, у него был полон короб мыслей и желаний, ко