Былые
Шрифт:
На следующем повороте глазам предстал Цигельхаузен. Шуман остановился и оперся на деревянную балюстраду, обегавшую внешний край тропинки. Поискал и нашел взглядом дом престарелых, укутавшийся в дороги, деревья и лоскуты нерастаявшего снега. Извлек бинокль из сумки и сфокусировал на дальности дома. Из труб рос дым, прямо и высоко в безветренном воздухе. Дом колебался от дыхания, так что Шуман тверже облокотился на холодный поручень. Пространство между линз заполнилось обособленной тишиной, что светится вокруг знакомых объектов, когда видишь их издали. Он настроил линзы, чтобы привнести в пространство холодного воздуха резкость подробностей. В это время дня, в это время года дом находился в тени низкой горы, так что солнце, все еще поднимаясь, частично скрывалось за ней. Одну половину красной черепицы залило светом, другая осталась
Шуман стоял перед кабинетом Чапека с все еще румяными от свежего воздуха и нагрузки щеками. За приглушающей дверью слышался разговор, и перед тем, как наконец постучать, он постарался подслушать.
— Войдите, — отозвался Чапек, и Шуман робко ступил в кабинет. Директор беседовал с кем-то очень худым и низким. У гостя были очки с толстыми линзами и металлической оправой, отчетливый баварский акцент. Его представили как герра Химмельструпа. Злобно пожимая руку профессору, он прищелкнул каблуками.
— Герр Химмельструп — из новообразованного министерства внутренних дел. Мне пришлось рассказать ему о вашем участии в общении с гостями.
Гектор знал — Чапек слишком горд, чтобы признаваться этому министерскому крючкотвору, что участие академика было вынужденным. Что старик обвел его вокруг пальца и заставил подчиниться шантажом.
— Да, как уже говорил, я счел опыт профессора в этих материях бесценным для нашего дела. И оказался прав.
Шуман бросил на Чапека вопросительный взгляд.
— С нашей последней встречи кое-что произошло.
— Неужели? — бросил коротко Шуман.
Это не прошло незамеченным для Химмельструпа, чей скрытный язык тела и отсутствие выражения на лице показались водевильной реакцией на грубость Гектора. Старик мгновенно понял, что новоприбывший презирает его и считает ниже себя, бесполезным для их «дела».
— Вчера поздно вечером один из них заговорил, — Чапек вручил клочок бумаги.
Гектор развернул и прочел. Надпись гласила: «Вильгельм Блок».
— Это все?
Чапек кивнул в ответ на вопрос старика.
— Это записала одна из медсестер, только имя. Ничего больше.
— Имя что-то вам говорит? — спросил Химмельструп.
— Нет, ничего.
— У нас такие не проживают, — робко подал голос Чапек.
— Не ваш знакомый? Кажется, имя еврейское.
Шуман пронзил Химмельструпа взглядом и сперва яростно проигнорировал последнее замечание, затем парировал:
— Нет. Не мой знакомый. Мне оно кажется швабским.
Долгое время в комнате скрежетала тишина. Нарушил ее Чапек, когда потер ладони и сказал:
— Проведаем наших друзей наверху?
Гектор кивнул, но на выходе не мог устоять и не прищелкнуть каблуками. Неморгающие очки чиновника из министерства внутренних дел метали ему вслед череду бесстрастных, но сильных молний.
Все трое молча вошли в дормиторий и в уникальный запах уникальных обитателей, лежащих с закрытыми глазами. Трое посетителей подтянули стулья, чтобы сесть и наблюдать за спящими. Продлилось это с час, в последнюю четверть которого Химмельструп то и дело поглядывал на часы. В конце концов он поднялся и слегка поклонился перед уходом. Каблуками на сей раз не прищелкивал. Чапек подскочил и проводил его до двери. Несколько минут спустя вернулся, поднял стул и перенес ближе к Шуману.
— Тяжелый человек, — прошептал директор, — но он нам нужен. Мы же не хотим их лишиться, — он кивнул на койки. — Химмельструп мог бы их перевезти — может, даже в Берлин.
Гектор понял, что имеется в виду, и ответил одобрительным взглядом.
— Вот что он принес, я ничего тут не пойму — скажите вы, что думаете, — Чапек передал помятый белый конверт. — Внизу меня ждут другие дела. Вы остаетесь?
— Да, еще ненадолго.
Гектор был только рад избавиться от дураков. Он сидел и молча думал о яркой крыше над головой, свободной
от снега. Взглянул на спящих — неподвижных, как статуи. Их присутствие чем-то успокаивало; таинственно утешающее ощущение тайны. Через некоторое время он вспомнил про конверт в руке и раскрыл его, взглянув на марку — из Эссенвальда. Африканской родины спящих.ГИЛЬДИЯ ЛЕСОПРОМЫШЛЕННИКОВ ЭССЕНВАЛЬДА
12 ИЮНЯ 1924 ГОДА
Уважаемый герр Химмельструп,
Мой старший коллега Квентин Талбот рекомендовал обратиться к вам, чтобы поддержать диалог о наших находках в Ворре и вашем анализе их значения и смысла. Два последних отправленных вам образчика обнаружены во время заготовки леса. После находки я взял на себя задачу изучить мифы, окружающие лес. Надеюсь, они будут вам полезны, но мне трудно определить их ценность на таком расстоянии.
В ходе изысканий я обнаружил цикл сказок, почти легенду, касательно мумифицированных тел, высланных вам в Германию. Не знаю, как это пересказать, не сойдя за окружающих меня туземцев, но попытаюсь: бытует укоренившееся верование, что эта земля священна и может быть физико-географическим местоположением библейского Эдема. Также верят, что наши последние находки — это вовсе не тела людей. Верят, будто бы ангелы, поставленные Богом наблюдать за Адамом и охранять древо познания, после его изгнания остались здесь. Они подвели на своей службе, и Бог отвернулся от них. Говорят, они были забыты и обособлены. Затем ослабели и деградировали в центре леса. Местные зовут их многими именами. Лучший перевод, что могу предложить я, — Те, Что Были Прежде, или, более емко, Былые.
Знаю, все это кажется вздором, но чем дольше проживешь в наших краях, тем паче странное обретает смысл. Мифическое и прикладное шагают рука об руку. К примеру, наша рабочая сила — краеугольная для городской торговли и продолжения заготовки леса и отправки его на родину — состоит из группы людей, непригодных для любого другого занятия, настолько глубоко они погружены в состояние автоматического рабства перед силами, обретающимися в Ворре. Наше каждодневное обращение с этими работниками полагается на систему контроля, больше напоминающей магию, нежели руководство.
Я намерен продолжать исследования и буду держать вас в курсе касательно этих выдающихся находок и других происшествий. Также был бы весьма признателен за сведения о ваших анатомических открытиях.
Шуман не выпускал страницу. Перечитал дважды, а потом просто вперился в буквы. Он не знал, что и думать. Сложил письмо, откинулся на спинку стула и поднял взгляд. Они уже проснулись и уставились на него. Их глаза сосредоточились так же, как его, и вновь он почувствовал необычайный зуд в разуме, но на сей раз иной. Прежде его мозг растерли к жизни. Теперь ощущался призрачный продукт того механизма. Разум покалывало, и листок медленно спорхнул на пол.
Придя в себя, он обнаружил, что находится в своей спальне под наблюдением медсестры.
— Ч-что случилось? — спросил он.
— Вы потеряли сознание, упали в обморок наверху, — ее глаза и брови силились показать на потолок. Очевидно, она была не из особого штата, но наверняка знала слухи.
— Вас принесли сюда минут двадцать назад. Белого как снег, — она вгляделась в него. — У вас до сих пор вид такой, будто вы призрака увидали.
Он не знал, есть ли в ее наблюдении особый смысл или значение, так что пропустил мимо ушей.
— Я принесу вам сладкого чаю или, может, каплю глинтвейна, — она широко улыбнулась.
— Просто кофе, пожалуйста, — сказал он.
Она кивнула и ушла.
Когда он проснулся вновь, в кресле у кровати сидел Чапек и как раз открыл рот, чтобы заговорить.
— Да, знаю, я снова потерял сознание и вы принесли меня сюда. Спасибо, — а потом с ярким блеском в бодрых глазах Шуман добавил: — Пора бросать эту привычку.
Чапек разглядел юмор ситуации и согласился. Гектор надел халат, они прошли в кабинет директора.
— Можно снова взглянуть на письмо?