Былые

Внутри он слегка протрезвел и сосредоточился на гостях, пристально наблюдавших за каждым его движением. После того как кончились любезности, он внезапно спросил, сам не зная почему:

— Вы меня ждали?

Они переглянулись, и ответил тот, который Антон:

— Да.

Тот, который Урс, принял эстафету и продолжил:

— Мы искали вас несколько недель и только недавно разузнали ваше имя. Правда ли, что вы побывали внутри Ворра и вернулись невредимым?

Измаил нервно дотронулся до глаза; снова загудело похмелье. Это наипоследний разговор, что хотелось сегодня вести.

— Э-э, ну, да, это правда, но не понимаю, что здесь такого интересного.

Молодые люди быстро переглянулись, и тогда Урс продолжил:

— Наверняка вы слышали, что вся рабочая сила Гильдии лесопромышленников пропала в Ворре. Нам «интересно» найти их и вернуть.

По тикам и общему дефициту внимания было очевидно, что Измаил не слушает и не собирается. Они пытались воззвать к его чувству справедливости, возможному корыстолюбию и даже верности семье Лоров. Становилось ясно, что все подобные тактики тщетны, а гамбиты уже иссякали.

— Герр Уильямс, вы единственный из всех живых людей знаете Ворр и обладаете способностью выйти из его губительной для разума атмосферы. Прошу, можете ли вы поделиться с нами этим секретом?

— У меня нет секрета, чтобы им делиться. Я пережил Ворр потому, что отличаюсь от вас.

Урс почувствовал, что они его упускают.

— Тогда не хотели бы вы отправиться с нами, стать нашим проводником и советником в лесу?

Это было неожиданно — шальная карта наобум.

— С чего это, во имя Господа, мне захочется возвращаться в Ворр? Меня там хотели сожрать и едва в этом не преуспели. Зачем мне покидать все это? — он широко обвел рукой комнату, от чего у него слегка закружилась голова.

Флейшер вяло предложил позицию в гильдии после возвращения из леса. Измаил улыбнулся и сказал:

— Господа, у меня есть другие дела, — затем оттеснил их в дверь, и они подчинились. На пороге поблагодарили его за уделенное время и оставили визитки.

Когда он уже закрывал дверь, Урс произнес:

— Позвольте задать последний вопрос?

— Если очень надо.

— Вы нашли в Ворре то, что искали?

Измаил не ответил, но на самом деле сомневался, что нашел.

Вернулась Сирена почти на заре. Она сильно устала и обрадовалась дому, хоть и не собиралась задерживаться в нем надолго, о чем объявила, когда поцеловала Измаила в недавно уже целованную щеку. Она приняла ванну и переоделась. Измаил наблюдал за ней в воде и во время выбора, что надеть и что взять с собой, и казалось, будто она где-то в тысяче миль от него. Сирена мельком коснулась его руки, мечась между комнатами. Все говорила о том, что произошло и может произойти далее. Измаил, не дослушав, спустился перекурить. В конце концов сошла и она, начала хлопотать в направлении двери, когда ненароком заметила его взгляд.

— Прости, что снова уношусь, я приезжала только переодеться.

Его глаз не изменился, не повел и бровью.

— И, конечно, повидать тебя, — неубедительно прибавила она.

— Конечно, — сказал Измаил с отстраненностью покойника.

— Прости, дорогой мой, но меня слишком отвлекает это ужасное дело. Гертруда вне себя от горя, тревоги и потрясения. Я стараюсь помочь всем, что в моих силах.

— Конечно, — повторил он.

— Ты тоже можешь поехать, помочь и поддержать меня.

Она осеклась и смотрела на него, ожидая ответа. Он выпустил дым к потолку.

— Неужели тебя совсем ничего не заботит? — спросила она, и из-под самообладания ее целеустремленности начало проглядывать раздражение.

— Это не имеет ко мне отношения, я буду только путаться под ногами.

— Ты забыл, что для тебя сделала Гертруда?

— Нет! А она не забыла, что я сделал для нее? — сказал он с дымом во рту, затуманив усмешку. Сирена обернулась со вспыхнувшими глазами, напряжение последних часов разожглось о его апатию.

— Невероятно эгоистично с твоей стороны.

— Но это правда.

— Какая правда, что ты такого для нее сделал?

— Отучил быть испорченным холодным ребенком. Она это знает, это навсегда останется с ней.

— Ты самовлюбленный бесчувственный щенок, с чего ей вспоминать о тебе в такое время?

— Щенок, значит? — ощерился Измаил, вскакивая на ноги. — Вот как ты обо мне думаешь.

— Почему ты не можешь проявить заботу о других?

— «Щенок», — сплюнул он.

Возникло электрическое кошачье молчание, после чего она отступила.

— Я не всерьез. Просто все это так ужасно. Мне нужно, чтобы ты хоть немного сопереживал.

Он отказался принять предложенную ступеньку, чтобы спуститься, и взамен полез в презрении еще выше.

— Я же вам не нужен, что той, что другой. С чего мне заботиться о вас? Что вообще может почувствовать щенок?

— Измаил, мы обе заботимся о тебе, в этом проблемы нет.

— Нет, есть! — закричал он.

— О боже мой, да что ты как ребенок, я же говорю об украденном младенце, а не твоем нелепом эго или неуверенности в себе, — она чуть не прикусила язык. Он смертельно побледнел. Один глаз куда-то таращился, второй затлел матово-черным цветом и запал.

Она тут же попыталась еще раз.

— Неужели ты не видишь, насколько ситуация мрачная и ужасающая? Не видишь, что дело не в тебе? Я просто хочу, чтобы ты мне помог, съездил и…

— Я все вижу. Я-то никогда не был слепым.

Следовало на этом выйти из комнаты, но что-то его удержало. Что-то, что могло быть злобой, страхом или даже жалостью, но на деле было предчувствием. Он снова сел, закурил другую сигарету и оживил густой гудящий воздух, не глядя на ее побежденное выражение, словно бы постаревшее в считаные секунды. Далеко не сразу ее гордость прибрала боль и похромала в обход механизма обиды, набирая уверенность на пути к точке своего происхождения.

Она собрала голос в кулак и сказала:

— Сейчас я еду к Гертруде, чтобы быть с ней во время поисков Ровены. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня искать.

Она ушла к двери и позвонила в гараж. Измаил бросил горящий взор из проема — его злодейскую победу украло ее благородство. Она двинулась на выход, и он машинально последовал за ней.

— Надеюсь, увидимся завтра, — тихо сказала она.

Он попытался ответить или кивнуть, но не смог найти для этого позы или мотива. Оба собирались уходить. Он — с ватной рукой, придерживавшей дверь, а она — с блеском сиреневого лимузина, скользнувшего у ее подола.

Сирена вновь тихо обратилась к нему и ласково спросила, как будто бы добрыми словами:

— Ты же знаешь, что Ровена может быть твоей дочерью?

Уехала она, не оглядываясь, готовая поклясться, что учуяла на нем запах другой.

Позже тем утром голова Измаила гудела, а тело цеплялось за полупустую кровать. Проснулся он, моргая в несколько невозможностей из целого множества. Осколки прошлой ночи плавали и толкались друг о друга без умения сцепиться воедино. Внутри, подоткнутое за лицо, было воспоминание о Шоле. Все поверхностные ее следы Измаил уже смыл. Но она все еще оставалась, словно лежала, нагая и блудливая, у его бока. Он стряхнул образ, сел и схватился за факты, сжимая вместе их скользкие обломки.