Быть собой

– Я бросил тебя после смерти Сириуса, – ну вот, он это сказал. Теперь Люпин вздохнет, безрадостно улыбнется и переведет разговор на другую тему – он, имеющий обостренное чувство справедливости, принимал несовершенство окружающих, оправдывая его обстоятельствами, а первопричину неправильных поступков других искал прежде всего в своем поведении.

– Двенадцать лет я избегал напоминаний о том, что у моих друзей остался сын, и оттягивал встречу, насколько возможно. Было стыдно смотреть тебе в глаза, Гарри – в гибели Лили и Джеймса немалая доля моей вины, – Люпин оперся о крышку стола, точно пригибаемый к земле тяжелым грузом. – Боязнь за их безопасность и мое неумение делиться проблемами отдалили нас друг от друга. Просчет Джеймса не в том, что он подозревал меня в предательстве – это я ошибся, когда перед распределением завязал с ним разговор, а позже не смог отказаться от приобретенной дружбы. Я не могу требовать признательности от тебя, зная, что навлек на них беду.

– Пожиратели охотились за ними из-за пророчества. Это ведь не ты донес о нем Волдеморту, – а тот, кто это сделал, сейчас мучается мигренью наверху, прибавил Гарри про себя.

– Лили и Джеймс трижды бросали ему вызов. И впервые это случилось из-за моей неосмотрительности. Я не распознал следящие чары…

Люпин ничего больше не сказал – стиснув кулаки так, что костяшки пальцев побелели, он невидяще смотрел на облезлую стену и прокручивал, верно, мысленно те моменты, когда мог изменить судьбу. Не перекроить свершившееся и не переиграть сотворенное – кому об этом знать, как не Римусу. Но иногда хочется верить, что все еще можно исправить.

– Так куда идти? – спросил Гарри.

Люпин встряхнулся как большая собака.

– На чердак. Там лучше всего распространяется сигнал. Познакомишься с нашими умельцами – они обьяснят, о чем лучше умолчать, а что люди хотят услышать. Эфирное время строго ограничено, так что размениваться по мелочам некогда. Возможно, этой речью тебе предстоит переломить хребет истории.

«И заодно сломать свой», мрачно подумал Гарри.

***

Они аппарировали в предместье незнакомого города в начале пятого. Безлюдная в этот час промзона встретила тишиной и редкими светляками горящих фонарей. После полуночи пошел снег, мелкая поземка колола лицо и руки.

Снейп отправился на обход территории. Люпин же, действуя как заправский взломщик, зачарованными кусачками переломил дужку замка с палец толщиной – Гарри не усомнился в том, что именно этот склад выбран был заранее. Как по нотам разыграли спектакль для единственного зрителя – Снейп наверняка в сговоре с Лейстрейнджем и, более того, убежден, что тот не станет предпринимать враждебных действий. Люпин по неизвестной пока причине принял это как аксиому.

Внутри пахло пылью, мокрым деревом и плесенью, в дальнем углу чернела громада пилорамы, зловеще поблескивающая хромированным желобом. Гарри облокотился о подоконник и приготовился к нудному ожиданию. Люпин устроился рядом, прямо на бетонном полу – плотная ткань подбитого мехом плаща защищала от мороза. Волнение сжимало грудь железным обручем, Гарри дышал редко и глубоко, чтобы успокоиться. Занятия окклюменцией способствовали укреплению самоконтроля, однако очевидный их недостаток – притупление эмоциональной реакции, не давал в полной мере оценить преимущество разума, свободного от присутствия Волдеморта. Сильные переживания возвращали прежнюю остроту ощущений.

Речь, записанная на диктофон, вышла не столь ужасной, как представлялось поначалу – изредка сбиваясь и мямля, Гарри, тем не менее, сумел донести до слушателей, что самое главное – спасти как можно больше людей, не прибегая к насилию. Война решалась не только на поле боя – все эти мужчины и женщины, с затаенным страхом ловящие запрещенную волну, могли помочь друзьям, родственникам и соседям-маглам, не выступая открыто против Пожирателей. Не обывателям противостоять военным преступникам, на чьем счету сотни убийств. Потворствовать противникам нового режима, не привлекать излишнего внимания, свести к минимуму контакты – людям семейным иную стратегию выбирать было не просто бессмысленно, но и опасно. Случаи, когда маглорожденных родителей выманивали из укрытия, используя в качестве наживки их детей, были столь часты, что Гарри счел не лишним проговорить это еще раз. Напоследок призвал игнорировать призывы выдавать тех, кто оскверняет и позорит имя мага, и напомнил, что безвыходных положений не существует. Радисты – хипповатого вида мальчишка лет тринадцати и старушка в платье, вытащенном из музейных запасников – следили за его монологом как коршуны.

– Ты выступил в необычном ключе.

Гарри невольно вздрогнул, когда Римус заговорил – так непривычно гулко разносились звуки, отражаясь от бетонных стен и возвращаясь искаженным эхом.

– Я все неправильно сделал, да? – сказал Гарри, понижая голос до шепота. – Нужно было дать им надежду, а я сказал, что быть трусами – это правильно.

– Я ни в чем не виню тебя, – Люпин вздохнул. – Хотя признаюсь, что ждал от тебя иных слов. Это может показаться нескромным любопытством… Но почему ты так поступил?

Гарри поколебался, прежде чем ответить – узнанную случайно чужую тайну разглашать было некрасиво, – пусть она и заставила его пересмотреть взгляды. Тонкую грань, разделявшую храбрость и глупость, переступил человек, ему не безразличный – добрый друг и хороший приятель. А теперь еще и «нежелательное лицо номер два». Честность была лучшим средством показать, что он доверяет Люпину.

– Невилл вернулся с каникул сам не свой, и я подумал, что для этого должна быть причина – последний раз таким он был прошлой зимой, когда Лестрейнджи бежали из Азкабана, – Гарри помолчал. – После переворота многие отделы в Мунго закрыли – целителей перевели на другие этажи, пациентов отправили к родственникам – у кого они были, конечно. Волдеморт считал неразумным тратить ресурсы на содержание безнадежных больных.

Во взгляде Люпина мелькнул проблеск понимания.

– Невилл все каникулы вынужден был ухаживать за родителями, – продолжил Гарри. – Он уехал в Хогвартс, зная, что миссис Лонгботтом не справится одна – и не позволит ему остаться дома, чтобы помочь. Невилл думал, что если у него появится повод сбежать из школы, он присоединится к сопротивлению и поможет родителям.

– И в попытках доказать себе, что он сможет, зашел слишком далеко, – Люпин прикрыл глаза, словно ему было невыносимо больно. Вероятно, вспоминал, как учил Невилла справляться со своими страхами. А теперь тот перерос детские кошмары и решил, что вправе устроить тем, кого ненавит, кошмар наяву.

– Во время урока ЗОТИ, Невилл, работающий в спарринге с Парвати, напал на Кэрроу – а та разозлилась и наслала на Невилла заклятье. После смерти брата она… Ну, Невилл ее все время провоцировал, мы все это делали.

Добивали Алекто Кэрроу. Поступок, недостойный человека, именем которого назвали организацию – так высказался Снейп, когда забирал Гарри из Хогвартса.

– И что дальше? – за любопытством таился жгучий интерес – так тянутся к запретному и непознанному все люди, маги, маглы ли. И чем чернее, грязнее и извращенней тайна – тем больше она привлекает.

– Невилл поставил щит и заклятье отрикошетило, – Гарри пожал плечами, стараясь не морщиться – прежде он не думал, что с живым человеком можно сотворить подобное. Кровь у Кэрроу вскипела в жилах и испарилась. – Невилл исчез из Хогвартса – не знаю, куда. Тем же вечером Пожиратели… – к горлу подкатил ком, и Гарри торопливо закончил, опасаясь, что иначе вынужден будет рассказывать подробней, – убили родителей Невилла.

Очертания предметов расплывались. Гарри снял очки, чтобы протереть, и почувствовал как в ладонь ему ткнулась мягкая ткань – пальцы нащупали выпуклые буквы инициалов.

– Носовой платок, – сказал Люпин, успевший незаметно подойти. – Тебе он сейчас нужнее, чем мне.

*

Серые типовые коробки складов казались кубиками из детского конструктора, разбросанными на пестром ковре с переплетением узоров-улиц. Отсюда не видно было узкую ленту реки, бегущую на север – а жаль, вид текущей воды всегда успокаивал. Мысли в голову лезли самые невеселые. С Лестрейнджа сталось бы запытать Гермиону до безумия – ведь садисты от чужих страданий получают извращенное удовольствие. Или напустить на нее монстра, вроде того, что изуродовал Регулуса. Гарри проклинал свое живое воображение весь последний час, пока метался по складу из угла в угол.