Быть войне! Русы против гуннов
Шрифт:
Лютобой послушно ослабил хватку, но тут же с силой дернул вверх венеда. Йошт ойкнул, тело пронзило болью, ноги едва нашли опору.
– Слушаю тебя, рыжеволосый. Говори все, что знаешь! – холодно приказал Вождь лесного племени.
Йошт медленно поднялся, руки потирают заломленные кисти, облизнул пересохшие губы и шагнул к вождю.
21
Ухтамар – вождь приднепровских гуннов – возлежит на топчане. Короткие ноги покоятся на пуховой подушке, вокруг вьются наложницы, щебечут, как птички, одна разминает ступни хана, другая костяным гребнем расчесывает
Мощный торс вождя визуально укорачивает и без того короткие ноги. Голова напоминает арбуз. Маленькие, глубоко посаженные глазки соседствуют с коротким, смешно вздернутым носом. Однако едва ли кто посмел бы улыбнуться, взглянув на Ухтамара. Он источает силу, жестокую и неудержимую. При виде гуннского вождя подданным часто не до смеха…
Через мгновение перед ним возник личный слуга и советник – Тагулай. Худой, кожа желтая, смугловатая, с плоским лунообразным лицом. Ходит он смешно – не сгибая ног, но никто не смеется. В гуннской империи всяк знает – Тагулай когда-то был рабом. Гунны, как и многие народы степи, подрезают пленникам сухожилия, чтоб те не могли удрать. Но Тагулай стал личным слугой хана – умел писать и читать – и потому его боялись иногда даже больше, чем вспыльчивого Ухтамара. Приближенные из числа рабов – самые свирепые и жестокие, Восток знает секреты тирании…
Слуга с благоговением оглядел своего господина, ломается в частых поклонах. Ухтамар нехотя отмахнулся:
– Чего надо? А-а-а, ты принес новости от моих сыновей?
– Да, о великий хан, – упавшим голосом отозвался Тагулай.
Слуга умолк, Ухтамар вопросительно оглядывает его, вокруг по-прежнему вьются наложницы, мельтешат слуги.
– Ну, чего молчишь? – нетерпеливо рявкнул хан, взял с подноса гроздь крупного винограда. – Говори!
– Воины рассеяны, многие пали от стрел, ручьи напоены кровью…
– Ха-ха, я знал, что Вогул утопит мерзких урусов-пахарей в крови! – довольно воскликнул Ухтамар. – Хвала Ночной Кобылице!
Тагулай опустил голову, переминается с ноги на ногу:
– Великий хан, это наши воины… пали.
Хан перестал жевать виноград, медленно повернулся, непонимающий взгляд больно кольнул советника.
– Что значит наши?! Ну, чего умолк?! Отвечай, мерзкий раб!
– Твои доблестные воины повержены, о великий хан! – с дрожью в голосе произнес Тагулай и в страхе отступил.
Ухтамар сидит неподвижно, по лицу пробежали красные пятна, взорвались бурой краснотой. Он с силой сжал в руках гроздь ягод, сладкий сок обильной струей брызнул, покатился по вздутой от натуги руке.
– Что… что ты сказал? – осипшим голосом спросил хан. – Где мой сын?! Позвать сюда немедля!
– Он не вернулся…
Глаза хана зло сверкнули, наливаются кровью. Он вскочил как ужаленный, пнул наложницу, до сих пор ковыряющуюся со вторым сапогом, начал раздавать пинки прислуге, звон посуды и женский визг наполнили шатер.
Все испуганно бросились вон из шатра, одна из наложниц замешкалась и тут же получила окованным каблуком в висок – рассвирепевший
Ухтамар запустил в нее второй сапог, который она все никак не могла с него стянуть. Женщина коротко вскрикнула, тело обмякло прямо возле выхода. Ее волосы взметнулись ввысь черным фонтаном и медленно, будто покрывалом, накрыли полуобнаженное тело. Из-за края шатра просунулась мускулистая рука в кожаном наруче и резко дернула за шиворот потерявшую сознание девушку.Хан зарычал, как медведь, подскочил к опешившему советнику. Заляпанные соком ягод и вином мощные руки Ухтамара схватили его за грудки и с силой притянули к перекошенному от гнева лицу гуннского хана.
– Что ты сказал, мерзкий раб?! – брызгает слюной вожак. – Кто разбит?! Как разбит?!
Тагулай старается держать голову прямо, взгляд не отводит. Гуннской хан пилит очумелыми глазами снизу вверх, от этого становится еще страшней – знает, что Ухтамар скор на расправу.
– Урусы напали из засады, о великий хан, – сдавленно пробормотал Тагулай, ворот больно врезался в кадык.
– Засады?! Какой засады?! Я ведь отправил с ними лучшего проводника! – не унимается рассвирепевший Ухтамар, при каждом слове сотрясает советника-раба. – Ублюдки! Сучьи дети! Позвать сюда Емшана!
– Емшан тоже пал, мой господин… – пробормотал Тагулай, робко щелкнул пальцем. В шатер мгновенно вошел гунн, низко поклонился, дрожащими руками протянул сильно помятый шлем со шпилем в виде змеи.
Ухтамар отпустил Тагулая, взял в руки шлем и пинком сопроводил гуннского посыльного воина за шатер. Следом полетел шлем Емшана. Тагулай старается отдышаться, растирает посиневшее горло, глаза со страхом следят за рассвирепевшим ханом.
– Как получилось, что я потерял двух наследников?! – люто просипел хан. – И лучшего советника! Мерзкие твари, не уберегли моих сыновей!
– Очевидно, кто-то прознал про поход вашего сына, о великий хан. Вернулось всего пятеро…
– Я предупреждал его, что это глупо… Месть не так вершится… Почему ни ты, ни Емшан не остановили его?! – дико заорал Ухтамар, вновь ухватил Тагулая за ворот. – Почему, я спрашиваю?! Теперь я лишен наследников и лучшего советника!
– Но, великий хан, вы сами одобрили намерения Вогула, – пробормотал личный слуга. – Говорили, что честь покалеченного брата требует отмщения…
Хан заскрежетал зубами, с силой отбросил Тагулая, опустился на топчан, руки обхватили бритую голову.
– Шакалы! Гнусные шакалы лишили меня наследников!
Ухтамар зарычал, выхватил из-за пояса ритуальный акинак и шагнул к советнику-рабу. Рука с кинжалом дрожит.
– Я велю разорвать конями тех, кто выжил! А тебя заставлю удушиться собственными кишками! – зловеще прошипел гуннский хан.
– Но, великий хан!.. – протестующе заверещал Тагулай, выставил перед собой руки в защитном жесте.
Рука с акинаком размахнулась. Советник зажмурился, спешно в последний раз наполнил легкие воздухом, показавшимся вдруг таким сладким. Клинок рассек воздух. Тагулай уже представил, как остро отточенное лезвие с треском пропарывает кожу, врезается в мясо, разрывает внутренности, кровь обильным ручьем сочится из смертельной раны…
Однако клинок лишь ожег щеку раба-советника и до рукояти вонзился в столб, поддерживающий шатер. Слышно, как тяжело дышит Ухтамар.
– Я придумал для тебя более суровую кару, собака!