Бывшие. Спаси моего сына

Идем спать в третьем часу ночи. Поглядываю на телефон, снова перебарываю желание позвонить в клинику и узнать, как там обстоят дела.

Если бы что-то пошло не так, мне бы обязательно позвонили. На этом заставляю себя выкинуть ненужные мысли из головы, концентрируюсь на приятных моментах возвращения сына и отца, сладкий сон забирает меня к себе. Вот что значит – семья дома. Сплю сладко, зная, что они рядом, а не проваливаюсь в тревожное забытье без них.

Просыпаюсь утром от звонка будильника. Шесть часов. Чувствую себя бодрой и отдохнувшей. Сын и отец еще спят. Быстро принимаю душ, готовлю завтрак. Пью кофе и перекусываю. Быстро одеваюсь. Эльза за мной хвостиком бегает. Соскучилась.

– С Костиком пойдешь гулять, я не успеваю, - глажу ее по голове.

– Ага, скоро пойдем, - сын появляется в дверях, зевает. – С добрым утром, мам!

– С добрым, - улыбаюсь. – Ты чего рано так проснулся?

– Я же говорил, дел много, в приют надо поехать. Ооо, - заглядывает в сковородку, - твоя фирменная яичница, вот ее мне на море не хватало.

– Да, брось, - отмахиваюсь. – Вас там деликатесами кормили. Я меню видела.

– Нее, - мотает головой.
– Ничего ты не понимаешь. Та вся еда бездушная, а ты для нас с любовью готовишь.

– Мое ж ты чудо, - не выдерживаю и обнимаю сына, целую в обе щеки. – Чтобы я без тебя делала.

– А ничего, потому что я буду у тебя всегда! – изрекает, целуя меня в ответ.

– Приятного. А я поехала. Если что звони, - говорю уже у двери.

– Естественно. И не переживай, все отлично будет, - подмигивает.

– Не сомневаюсь.

Всю дорогу до клиники улыбаюсь. Дома все возвращается в привычное русло, а значит энергия ключом бьет и настроение всегда на максимуме.

Едва открываю дверь клиники, как до меня доносится визгливый мужской голос:

– Я тут все к такой-то матери разнесу, кирпича несчастного от этой богадельни не оставлю! Что за шарашкина контора! – орет мужчина, размахивая толстыми, маленькими кулаками.

Он стоит ко мне спиной. Низкорослый, пухлый, и лысина, обрамленная реденькими волосиками по краям. Эта лысина въелась мне в память на всю жизнь. Она стала больше… но я все равно узнаю ее с первого взгляда.

– Успокойтесь! Прекратите кричать! – Анна бледная и испуганная пытается его угомонить. – Давайте спокойно во всем разберемся, какие у вас претензии?

– С кем с тобой? С пигалицей тупоголовой? – пискляво визжит.

Меня словно слизью окатывает. Давнее мерзкое и липкое ощущение, не забытое.

Остап Фролов… человек из прошлого, оставивший невообразимо горький осадок в душе. Вот кого я точно больше никогда не хотела видеть, так это его. А по воле рока, он отец жены Амира. Дед Юры…

Потому пересиливая омерзение, делаю шаг вперед и спокойно интересуюсь:

– Что тут происходит? Какое вы имеете право повышать голос на нашу сотрудницу?

Глава 18

Фролов резко оборачивается, впивается в меня своими узкими глазами, напоминающими свиные. В лицее, когда он злился, они всегда наливались кровью, и сейчас это не изменилось – две покрасневшие щелочки разглядывают меня. Крылья непропорционально узкого носа раздуваются, губы искривлены в презрении.

– Ты еще кто такая? Очередная здешняя подстилка? – выплевывает.

Не узнал.

– Евсеева Милана Алексеевна, - представляюсь, внимательно наблюдаю за его реакцией, - Заведующая кардиохирургией. А вот вы кто такой, и что себе позволяете я до сих пор не знаю?

– Он ничего не объяснил! Сразу накинулся на меня! – всхлипывает Анна. – А я что? За что меня обзывать?

– Заведующая ты? – презрительно кривится. – Тебе только ноги раздвигать! Какой из тебя врач!

Его слова не задевают как раньше. Но все же откидываю назад в прошлое.

– Гаврилова, ты даже не годишься мужикам в подстилки. Посмотри на себя бегемотиха неповоротливая. Сгинь с моих глаз! – звучит его голос из прошлого.

Что ж по его, низкому суждению, я делаю успехи, раньше не годилась, теперь гожусь. Фролов меня так и не узнает, имя ему ни о чем не говорит.

Это именно он дал мне прозвище «бегемотиха» в лицее. Он был инициатором травли на меня. По его науськиванию мои одноклассники закрыли меня в спортивном зале, закидывали помидорами и яйцами, выкрикивая обидные обзывания.

Именно Фролов указал на меня мажорам, как на предмет насмешек. И его дочь была в лидерах. Тая – первая красавица класса, стервозная девчонка, за которой бегали почти все парни школы. Она натравливала одноклассников на меня, вместе со своим папашей. А он еще и учителей подговаривал.

– Гаврилова, иди к доске, только аккуратно, пол не проломи, - говорил учитель географии, особенно рьяно подлизывающий директору.

И следом в классе раздавался хохот. Сколько раз в меня плевали? Сколько раз в мой рюкзак заливали помои? Мои длинные волосы не раз отец отчищал от жвачек. Каждый день в школе был подобен хождению по минному полю. Насколько бы острожной и ни была, но все равно натыкалась.

Директор лицея руководил процессом. Тот, кто должен был учить детей, подавать благородный пример, взращивал в юных умах злость и подлость. И его дочь, хоть и отличалась красотой, но нутром вся пошла в отца.

– Григорий, где наши ребята? Зови их и помогите человеку найти выход, - обращаюсь к ошарашенному охраннику у входа.

Он молодой парень, работает у нас недавно, видимо, растерялся.

– Да, сейчас, Милана Алексеевна, - кивает парень и по рации вызывает подмогу.

– Ты что себе позволяешь, маромойка! – визжит Фролов. – Ты знаешь кто я?! Да, я тебя! Я сейчас генералу позвоню! От вашей конторы и воспоминаний не останется!

– Меня не интересует кто вы. Но больше вы сюда не войдете, - отвечаю так же спокойно.

С таким человеком нечего выяснять. Его нужно просто выкидывать как мусор. Не только из клиники, но и из воспоминаний. Жаль из воспоминаний это сделать сложнее.

Охранники приходят быстро. Берут Фролова под руки и тащат к выходу.

– У меня тут внук! Вы его угробите! Немедленно отпустите! Где ваш главный! Вас всех уволят! Я вам жизни не дам! – продолжает сыпать угрозами, сдабривая это все отборными матами.

Ничего не меняется. Разве что, за эти годы он только гаже и наглее стал.