Бывшие. Ты так ничего и не понял

Перевожу дыхание, выпрямляюсь и хватаю ртом воздух:

— Так что засунь себе знаешь куда свои претензии. А лучше подойди к зеркалу и выскажи все своему отражению, потому что только этот человек виноват в том, что ты не знаком со своей дочерью. А еще лучше собирай манатки и катись к чужому ребенку — похоже, кроме него и его матери тебе больше никто не нужен.

Денис глядит исподлобья. Чем дольше я говорила, тем больше он серьезнел и мрачнел, и сейчас на меня смотрит собранный мужчина, который готов бороться.

Стафеев, опираясь о стол, медленно поднимается на ноги:

— Наш разговор, конечно, очень вовремя, Марина. Твои претензии задержались на несколько лет. Неважно, что было между нами. Ты не имела права лишать меня дочери.

— Это было мое решение. Ты решил любить чужого ребенка от любимой женщины. Я решила, что тебе не нужна дочь от нелюбимой жены.

Оба замолкаем. Во мне иссякла энергия, больше нечего сказать.

— Я свяжусь со своим адвокатом, — говорит решительно. — Надеюсь, ты не будешь препятствовать мне. Я хочу юридически доказать отцовство.

— Ты не заберешь у меня ее, — выпаливаю испуганно.

Стафеев разглядывает мое лицо:

— Об этом речи нет. Пока что.

Глава 27

Марина

Продуктивного разговора у нас с Денисом не вышло, что неудивительно.

Я не знаю, как у бывшего мужа, но на меня в процессе разборок будто нахлынула волна болезненных воспоминаний. Мы так и не договорились ни до чего адекватного, и Денис ушел.

Когда вернется, не сообщил, но думаю, его появление не заставит себя ждать. Настроен он был решительно, и один бог знает, до чего Денис додумается в порыве праведного гнева, обращенного в мою сторону.

Дину привезла Вета ближе к вечеру.

Я вышла их встречать и была удивлена, когда увидела Егора, выходящего из машины Веты.

— Привет, — машет мне виновато.

Дина подбегает и обнимает меня, начинает тараторить:

— Мамочка, мы покатались на всех каруселях! — и озирается по сторонам: — А где папа?

Нижняя губа у нее начинает дрожать, а мне хочется выматериться на всю округу. Носишь под сердцем девять месяцев, страдаешь в муках родов, потом сходишь с ума от послеродовой депрессии, лактостазов, коликов, первых зубов, чтобы в один момент вот так: а где папа?

Папа ничего не сделал, палец о палец не ударил, лишь сперматозоидом поделился, но стоило ему махнуть хвостом, как все — он предмет обожания, а я отодвигаюсь на задворки.

Видимо, что-то отражается на моем лице, потому что Егор улыбается настороженно и отходит от машины:

— Мне там… позвонить кое-кому надо.

Откровенно сбегает, а Вета провожает его недовольным взглядом.

Поднимаю глаза к небу. Надо дышать. Надо думать трезво, не терять рассудок и не топить его в злобе.

Дина-то тут при чем? Нельзя вымещать злость на ее отца в словах или действиях, обращенных к дочери.

— Папа приедет завтра, — насилу улыбаюсь ей.

Он приедет, я уверена. Это он меня не знает ни черта, а я в курсе хода его мыслей и поступков.

— Ладно, — Дина достает из рюкзака новые брелки с единорогом, леденцы на палочке, какие-то тянущиеся игрушки-антистресс. — Мама, смотри, что мне дядя Егор подарил.

— Дядя Егор? — рассматриваю игрушки и перевожу взгляд на парня.

Тот, отвернувшись, разговаривает по телефону и не обращает на нас внимания.

— Какой молодец дядя Егор.

— Мама, надо Рыжика уложить спать. Он устал очень.

— Беги в дом тогда. Я сейчас попрощаюсь в Ветой и Егором и подойду.

Дина машет Вете и скрывается в доме, а я поворачиваюсь к подруге.

— Плакала? — смотрит на меня с жалостью.

— Немного, — веду плечом. — Бывало и хуже.

Вета сочувственно улыбается:

— Как он отреагировал? — спрашивает аккуратно.

— Разозлился. Сказал, что хочет официально стать отцом Дине.

— Это было предсказуемо, — подруга обхватывает себя руками. — Ну а ты как?

— Никак, — опускаю взгляд. — Душа болит. И поделать я ничего не могу. Он отец. Уверена, отцом он будет гораздо лучшим, чем мужем.

— А как вы будете, ну… — Вета нервно закусывает губу, — делить дочь?

Это самый сложный вопрос, который беспокоит меня сильнее всего.

— Пока не знаю.

— А он может отобрать Дину?

— Нет! — выпаливаю резко и тут же задумываюсь: а так ли это? Связей и денег у него значительно больше, чем у меня. — Я надеюсь, что нет.

— Он вроде нормальный, — говорит аккуратно. — Динка любит тебя до безумия, не будет же он вредить собственной дочери?

— Надеюсь на это, — бросаю взгляд на дом, смотрю на окно Динки, в котором горит свет, и оборачиваюсь к подруге. — А ты как с Егором, сдружилась?

Мне надо хоть на минутку отвлечься и переключить внимание.

Вета оборачивается, разглядывая Егора.

— У меня сегодня был прекрасный день с двумя детьми, — улыбается наигранно. — Он радовался качелям так, будто ему три года, а не двадцать пять.

— Это плохо?

— Я чувствовала себя тридцатилетней теткой. Словно вывела на прогулку сына и Дину, — морщится, а я смеюсь тихонько.

— Ты тридцатилетняя, но не тетка. И мне кажется, нет ничего плохого в том, чтобы радоваться таким вещам. Это тебе повезло — счастливое детство с грязными коленками на колготках и листиками вместо денег. А у него, может, все было по-другому.

— Вот именно, — фыркает и снова бросает взгляд на Егора. — Мы росли в разные эпохи.

— У вас разница в возрасте всего лишь пять лет!

— Пять лет! — повторяет она за мной. — Целых пять лет. Почти вечность.

Я, так и не сумев сдержаться, смеюсь, но Вета обижается.

— И не надо ржать надо мной. Я, может, и одинокая и даже отчаявшаяся дамочка средних лет, но усыновлять взрослую детину не намерена.

— Ты говоришь так, будто тебе шестьдесят! — хватаюсь за живот. Не могу, Ветка трогательная, конечно.