C-dur

– Ребята, остыньте, – жестко сказала Вика. – Больно горячие.

– Мы-то? – Кран вскинул голову с взъерошенными волосами. – Мы – да, мы – такие! Что самое горячее, знаешь? А?

– Нет. И знать не хочу, – поморщилась Вика, сминая в пепельнице окурок. – Видите, это по Фрейду. Тоже хотите? – Она кивнула на пепельницу.

– Леди, самое горячее у нас – сердце. Сердце!

– А думаете вы чем? – вставил Брагин. – Хером?

– Чей это голос слышу? – Дернулся Костя. – Брага, твой что ли? Ну-ка!

Их развернуло на сто восемьдесят градусов. На Брагина смотрели две пары глаз: карие и зеленые, грязные, пьяные, а он как ни в чем ни бывало вытащил пиво из холодильника.

– Блин, пиво! – выкрикнул Костя. – Ты товарищам дашь?

– Товарищи были в Советском Союзе, – Брагин сделал глоток из бутылки. – Родя, Саня, сбацайте Цоя. Мочи нет с ними общаться.

– О чем это он? – Кран как бы не понял.

– О вас! Видите – тут культурные люди сидят, пиво пьют, песни поют. Да, Родь?

– Да. Мы культурные, а вы пьяная серая масса.

– Че за базар, а?

Костю кренило. Он держался за друга, а друг – за него: симбиоз, распространенный в природе.

– Вы бы свалили, а! – сморщилась Юля. – Видеть вас тошно!

– Точно! – поставив пиво на холодильник, Брагин освободил руки. На всякий случай, мало ли что.

– Костя, ну их! – сдал назад Толик, почувствовав, что дело может кончиться плохо. – С людьми по-человечьи не могут поговорить! Пивом не угостят! Чурки патлатые!

– Стены такими же облепили! Тьфу, блин! – Костя плюнул по-настоящему.

– Пол будешь мыть, гопник ты хренов! – рявкнул на Костю Брагин. – Сказано – сваливайте! Русский это язык? Или вам на немецком? Gehen zu Arsch!

Ни Толя, ни Костя немецкий не знали, поэтому в полной мере шутку не оценили. Злобно буркнув что-то под нос, они двинулись по направлению к выходу. Толик споткнулся на ровном месте – блин! – и оба чуть не грохнулись у порога. В конце концов вышли из комнаты.

Саша встал и закрыл дверь:

– Если снова будут ломиться, выйду – дам в морду. С этими только так.

– Я помогу. – Брагин снова взялся за пиво.

– Я тоже. – Юля от него не отстала и сделала пару глотков.

Родя взглянул на нее искоса, но промолчал.

– Я думаю – может, выйти с ними поговорить? – хмуро сказал он через минуту. – Суки, все обосрали. Не хочу больше играть, песню мою убили.

– Ладно ты, Родя, не парься. – Вкачивая в себя пиво, Брагин отрыгивал и икал. – Были уродами и останутся. Мы люди. Тоже пьем, но… – он подбирал слова, с трудом выуживая их из алкогольного марева, – ради общения и расширения сознания, а не просто чтобы нажраться.

– Слава, ты правильно говоришь. – Сжав пальцы в кулак, Вова вскинул руку в знак солидарности и поддержки. – У нас есть идея, у них – нет.

– Предлагаю тост по этому поводу! – Родя поднял стакан. – За нашу идею! А быдло пусть катится в жопу!

Тост был с энтузиазмом поддержан.

Стрелки перевалили за полночь, и вместе с ними – все присутствующие.

Закончили в два пополуночи. Саша и Вика пошли в комнату к Саше. Балуясь легким петтингом и быстрыми поцелуями, они сгорали от возбуждения. Жуть как хотелось секса. Сделать бы это громко, жарко, потно, не сдерживаясь и не прячась под одеялом – но разве это возможно в комнате, где дрыхнут Чудов и Слава Дерягин? Может, не дрыхнут, а смотрят и слушают? И онанируют?

Сашу вдруг осенило:

– Спустимся на пятый этаж? Там есть комната, где никто не живет. Дверь не заперта.

– Там холодно и темно? Страшно? – Вика сыграла сценку.

– Я тебя защищу.

– Ладно, договорились.

Спустившись в обнимку на пятый, они прошли по гулкому неосвещенному коридору и вошли в темную комнату. Дверь приоткрыта, замок сломан, внутри – ночь и затхлость нежилого пространства. Мебели нет, только встроенный шкаф. На окнах – жалкие шторы. Что-то темнеет в углу – кажется, свернутый коврик.

Они не стали включать свет. Да и лампочки, в общем-то, не было.

Они подошли к окну, где было светлей.

Сняв майку и лифчик, Вика бросила их на подоконник, а он снял с нее трусики. Развернувшись к нему спиной, она наклонилась и оперлась руками о подоконник.

– Ты всех сюда водишь? – спросила она, пока он расстегивал джинсы.

– Да. Здесь сеновал.

– Я так и знала.

Улыбнувшись желтому грустному месяцу, она прогнулась как кошка, мягко раскрылась – и он вошел в нее сзади. Выдохнув с тихим протяжным стоном: «Боже, спасибо за то, что ты создал секс!», она крепче обняла подоконник.

– Вкусное яблочко? – вторил он ей. – Сладкое, мягкое. Разве мы не в раю?

– Мы уже близко! Скоро мы будем там! – Она дышала часто и глубоко.

Через минуту они взлетели на небо и там…

…там встретили Бога.

Бог был молод. И обнажен.

Он улыбался им.

Это был Дионис. Бог пьяных, молодых и свободных.

Глава 11

Был теплый парижский вечер.

Он стоял на смотровой площадке Эйфелевой башни, на втором уровне, и с высоты ста пятнадцати метров смотрел на город.

Сена с игрушечными палочками-мостами, перекинутыми через воду, дворец Шайо в форме гигантской подковы, с его величественной аристократической простотой, а совсем далеко, за плотным массивом домов, нарезанным на кварталы – район La Defense, местный Сити. Скучные небоскребы Башне не конкуренты. Их много, тысячи тысяч, в разных местах Земли, а Башня одна.

С противоположной стороны – то, ради чего едут в Париж: зеленые просторы Марсова поля, игрушечные купола Пантеона и Дома инвалидов, Лувр и Нотр-Дам-де-Пари.

Город занял все пространство до горизонта. Город, в который влюбляются сразу и навсегда. Здесь легко дышится. Здесь легко быть счастливым. «Любовь, искусство, свобода» – вот лозунг Парижа. Это один из вечных городов, в которые возвращаются снова и снова.

Он приехал сюда без Светы. Он ей все объяснил, она поняла.

Ему нужно разобраться с собой, подвести черту под прошлым, под собой прежним, и обновиться в атмосфере этого города (нет, лучше так – Города). Он должен о многом подумать, многое вспомнить, многое заново перечувствовать, многое запланировать. Забронировав гостиницу в центре, он прилетел на три дня – из промозглого мокрого сентября в солнечный, теплый сентябрь. Решение было спонтанным. Как озарение. Как предчувствие будущего. Его потянуло сюда, хотя он не был здесь раньше.