C-dur

– Курт? – Лена ему улыбнулась. – Ты из Берлина?

– Нет. Из России. Или Сиэтла. Точно не знаю.

Саша не подходил. На все готовые проститутки, секс за деньги, сифилис в качестве бонуса – нет уж, увольте. Несколько лет назад он в первый и в последний раз вкусил продажной любви, будучи в сильном подпитии в сауне (классика жанра) – словно вывалялся в грязи. Девушек жаль. Чисто по-человечески жаль. Торгуя телом, они продают душу. За деньги, за дозу, за место под солнцем. Но солнце они не видят. Их солнце – луна. Их полдень – полночь. Их женихи – пьянь. Их первая брачная ночь – несколько раз за ночь. Их тело – рваная рана с высохшей смазкой.

– У тебя правда есть заводы и пароходы? – спросила девушка номер раз. – Или вы нас обманываете, пользуясь нашим доверием?

– Лена, что за вопрос? – будто обиделся Родя. – У Сани «Audi», он колбасу, блин, варит… Лучше скажи нам, можем ли мы рассчитывать на ваше гостеприимство? Вы гостеприимные девушки?

– Не представляешь, какие!

– Позвольте… хм… уточнить – сколько стоит гостеприимство?

– За просто хороший сервис – тысяча, за превосходный и эксклюзивный – больше. Хотите сыграть вдвоем на одной гитаре? Пробовали?

Родя не растерялся:

– Да. Мы опытные гитаристы.

Саша уже не слушал. Он думал о Свете. Он не поедет к шлюхам – он будет с той, которую любит: не обманывая и не оправдываясь ни перед кем. Он снова станет Сашей Беспаловым, честным идеалистом, который верил в то, что сможет изменить мир, хотя бы чуть-чуть, и ненавидел истеблишмент, с его жаждой денег и власти, с грязным политиканством.

Он принял решение.

Бросив взгляд на часы, он сказал:

– Родя, можно тебя на минутку? Девушки не сбегут.

– Айн момент! – Родя сделал девушкам знак. – Не сбегайте!

Он подошел к Саше.

– Сань, ты хочешь сказать, что едешь в свой замок?

– Я еду к Свете.

– Дело другое! Что будет с замком?

– Мне он не нужен.

– Саня, правильно говоришь. Слушай только себя. Не предавай то, во что веришь. До встречи? – Он протянул руку. – Будем на связи. Разминай пальцы, стряхивай пыль с гитар. Мы им покажем!

– Был рад тебя видеть.

– Саня, взаимно! Жаль, раньше не встретились.

– Всему свое время.

– Точно!

– До скорого.

– До очень скорого, Сань!

Они обнялись.

Саша пошел к метро – как в старые добрые времена, а Родя – назад к девушкам. Те заскучали и, кажется, расстроились из-за потери клиента.

Сделав пару шагов, Родя остановился:

– Сань!

Саша тоже остановился.

– Ты не буржуй, Сань! Ты меня извини! Можешь ездить на долбанной «Audi» – все равно не буржуй! А Витьке дай в морду! И деньги всунь ему в жопу!

– Именно так я и сделаю.

– Адьюс, амиго!

– Но пасаран! Вива ла либертад!

Он продолжил свой путь к метро. Он мог бы поймать такси, доехать с комфортом, но он был Саней Беспаловым, который не ездил в такси и не был приучен к комфорту. На другом конце города его ждала Света, и он ехал к ней, в меру пьяный и словно родившийся заново. Он улыбался. Он смотрел в звездное небо. Он был счастлив. Вернувшись к старой развилке, он выбрал свой путь.

Он позвонил Свете.

– Светик, как жизнь? Я еду к тебе. – Он улыбнулся. – Да. Не возражаешь? Что говоришь? Пьяный? Самую малость. Однокурсника встретил. Будем с ним в группе играть. Он – соло, я – ритм. Мне надоело быть генеральным директором. Ну его нафиг! Что? Нет, кроме шуток. Будем жить в любви и согласии. С целым миром, Светочка. С нашим долбаным миром.

Глава 9

Он хорошо помнил тот день, когда впервые приехал в Новосибирск. Тринадцатое мая тысяча девятьсот девяносто третьего. Теплый, по-весеннему свежий день открыл новую страницу в книге жизни, встретив его на чужой неизведанной территории. Впереди – новые впечатления, трудности, перспективы. Большой, одетый в юную зелень город-миллионник, параллельные и перпендикулярные улицы, уходящие в бесконечность, подземка из десяти станций, самостоятельность за сотни километров от дома, – столько нового и непривычного.

Общага шокировала. Как здесь жить, в этих условиях? Антисанитария. Нет холодильника и телевизора. Все старое, дряхлое, грязное. Стойбище нескольких поколений студентов, следы которых можно встретить повсюду.

Он чуть не расплакался. Он захотел к маме.

К счастью, человек ко всему привыкает. Он быстро привык к общаге. Здесь было дозволено многое. Если накатывала хандра, ее лечили пивом и водкой, и пением под гитару, и, конечно, любовью. Любовь помогала жить – и выживать. Она придавала сил. Кровать с дверью под сеткой была ее ложем, а тараканы – рыжими немыми свидетелями.

Через пять лет он породнился и с городом. Стоило расстаться с общагой – и город сразу приблизился, потеплел. Он стал жителем этого города. Он больше не был студентом с туманными перспективами: то ли будет жить здесь, то ли вернется в Новокузнецк, так и не ставший городом-садом, как предсказывал Маяковский.

Вернемся в май девяносто третьего. Семнадцатилетний Саша не размышляет о будущем, он не загадывает далеко. Слишком многого требует настоящее. Он еще не студент. Он абитура. Впереди три экзамена. Не для того он два года учился в лицее, в «банковско-коммерческом» классе – настраиваясь быть студентом Нархоза, с привилегией досрочных вступительных экзаменов в мае – чтоб все завалить в одночасье.

Не завалил.

Сдал на пятерки.

Пятнадцать баллов. Стопроцентное прохождение. Военком отдыхает. Мама плачет от счастья и от мысли о том, что сын будет жить на чужбине, выпорхнув навсегда из-под теплого крылышка.

После первого экзамена все напились. Саша – впервые в жизни. Неприятный, но нужный опыт. В тот день пили все, независимо от оценки – даже двоечники, выбывшие из гонки. Меню было следующее: растворимый картофель «Uncle Bens» в пятилитровой стальной кастрюле, сосиски, хлеб, кетчуп и – гвоздь программы – ликер «Амаретто» с гнуснейшим черемуховым запахом, из расчета двести граммов на человека. Саша пил из эмалированной кружки, которая и сейчас с ним. Справившись со своей порцией, он ходил по комнате, пил у каждого друга и брата, не отказывавших ему, и скоро стал самым пьяным. Второй акт пьесы он помнил плохо: обрывки действа под вспышками тусклой лампы, а между ними – черная алкогольная амнезия.

Раскачивающиеся темно-синие стены…

Треснувшее стекло на кухне (случайно его разбил)…

Кровь, капающая в грязную ржавую раковину…

Бинт на левой руке…

Непереваренные остатки пищи, бьющие гейзером в темную майскую ночь…

Таз у кровати…

«Sehr gut, – бормочет он по-немецки после каждого приступа. – Sehr gut»…

Утром он не смог встать с постели.

Его снова мутило, в голову влили свинец, а тем временем, подшучивая над ним: «Guten morgen, Sanya! Sehr gut! Shnaps!» – парни варили сосиски и пили теплое пиво. От пива он отказался. И от сосисок. Он не ел до позднего вечера. Он не готовился к экзамену по математике. И лишь через сутки, следующим утром, вновь почувствовал себя человеком,