Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)
Шрифт:
Итальянское far`a da s`e… и гордое французское ca ira [203] , как и предостерегающее Wacht am Rhein, недоступно толще нашей интеллигенции. Она была по духу интернациональна и военно-пораженческая. Она сплочена и руководится умным еврейством. Для значительной части интеллигенции слова — нация, государство, вера, история — пустые звуки, а монархия — ненавистна до скрежета зубов.
В 1905 и в 1917 году интеллигенция пластом отвалится на крайнюю левую грань и повлечет и армию, и народ к позору и гибели. Она срослась с большей частью бюрократии и профессуры, она выросла на заблуждениях и на клевете печатного слова целой эпохи, она включила в себя все профессии, втянула отщепенцев личных дворян и знатных дегенератов под «Ставрогина», и в один голос будет петь и «Марсельезу», и «Сарынь на Кичку», не думая о завтрашнем дне и о Родине. Интеллигенция ленивая и дерзкая и, кроме того, помешана инородцами.
203
Italia far`a da s`e (итал.:Италия сама управится) — девиз борьбы Италии за независимость в 1849 г.; ca ira! (фр.: Дело пойдёт!) — песня-гимн Великой французской революции 1789 г.; Wacht am Rhein (нем.: Стража на Рейне) — немецкая патриотическая песня периода Франко-прусской войны, также была популярна во время Первой мировой войны.
204
Петр Верховенский и Николай Ставрогин — герои романа Ф.М. Достоевского «Бесы».
Народ, наконец, не послушался, насел вперед, поглотив публику. Ленин осадит назад и народ, и публику, взяв всех в «железо». Правительство боролось с массой интеллигенции помощью сотен чинов полиции, среди которой такие же интеллигенты — Азефы, Лопухины и Манусевичи. Очевидно, такая борьба была бессмысленна.
Историк должен изучить ход движения интеллигенции всего XIX века и установить: могла ли бы она без общественного, светского заговора 1904 года дойти до 1917 года и его октября?
Не могла, и исток всего движения — в так называемом высшем обществе.
Отношений к интеллигенции у Государя нет никаких. Государь любит учащуюся молодежь и прощает ей многие выходки. Государь всемерно сочувствует науке, и его мечта — всеобщее образование. Витте три раза выслушивает это Высочайшее пожелание и каждый раз отвечает, что государственные средства этого не допускают.
Государь приветствует всякое открытие, все значительное в литературе, искусстве, музыке и в технике. Читая подпольную прессу, Государь неуклонно озабочивается улучшением быта рабочих, знакомясь с его неустройствами. Наше рабочее законодательство в его царствование по гуманности ушло во многом вперед западного, и Государь настаивает перед Витте и Тимирязевым идти дальше вперед и взять некоторые образцы германского закона. На докладе тульского предводителя А.А. Арсеньева Государь ему говорит, что для него «все классы равны и он особо озабочен бытом рабочих». Государь сам ищет путей улучшения, но в истории Зубатова, Гапона и иных бюрократия сминает вопрос и неспособна подойти к нему целесообразно. Радикальные промышленники на уступки не идут, и министры, не смея их раздражать, не настаивают.
Число рабочих по отношению к крестьянству — ничтожно [205] , но они скоплены в центрах. Общество обещает дать рабочим «свое» гуманное правительство и сулит им рай. Слушая общество, рабочие идут на баррикады, идеально бастуют, поучая своих западных товарищей приемам революции.
Имея всю власть и силу беспощадно карать бунтовщиков, Государь самым решительным образом противился массовому террору. Число наказаний, даже полевых судов при Столыпине — ничтожно. Число политических ссыльных, по статистике, падает сравнительно с девяностыми годами на 37 %.
205
Заводских рабочих у нас (к 1880 г.) всего 2 млн. 900 тыс. (2 %), из числа которых рудных всего 180 тыс. В те же годы крестьян-домохозяев — 17 млн., из числа которых 5 млн. покупали продовольствие; 3 млн. работало у помещиков. Таким образом, заводских рабочих и крестьян было всего 12 млн. К 1910 г. % рабочих тот же, не превышая 5. — Авт.
Государь противится укрощению массовой силой, ограничиваясь даже в 1905 году карательными отрядами в Москву и в Ригу, посылая в провинцию «уговаривающих» генералов без войска.
Государь озабочен бытом ссыльных и добивается
его смягчения. Никакого иного шага, кроме терпения и милости к расплывчатому классу интеллигенции, Государь сделать не может, предоставляя правительству найти способ законной защиты государственного строя.Бюрократия не имеет плана борьбы и защищает строй, злоупотребляя правом чрезвычайных и усиленных охран, предпочитая их законному коронному и военному суду. Интеллигенция осуждена гением русской мысли Ф.М. Достоевским. Для него либерал, западник и интеллигент — «нарост на русской нации». Достоевский угрожал, предостерегал, и его не послушал никто. Бюрократия и общество не сумели спасти народ от пропаганды интеллигенции, и бюрократия превратилась в нее.
В 1917 году, видя на своей стороне штык, рабочие откажутся от опеки интеллигенции и, взяв власть в свои руки, благодарно передадут ее — космополитическому интернационалу.
На терпение и милость Государя рабочие и интеллигенция ответили ему ненавистью.
Отношение Государя к крестьянскому сословию совершенно ясно. Он глубоко, реально его любит, и в нем любит Россию; любит народ в деревне, в армии, всюду, где бы ни проявлялась его сила.
Неведомы останутся отношения народа к Государю. Народ таинственный, мистический? Полагаю, — ни то, ни другое. Простой и земляческий, скажу я, — домашний. Умный, — но домашний, оттого дальше своего носа не видит и сдвинуться никуда не может. Встать — не встанет. Сидит сиднем и копошится в земле. И много их… Мужики, показывая, что сзади много народу, говорят: «Там несколько народу»… то есть сто миллионов…
«Показать» эти деревенские ничего не могли. Солдаты — дети — показывали. А отцы сидели дома. Богу и Царю крепко верили. Законы соблюдали и подати платили.
Свободнейший из народов, русский, свободный во всем, был ограничен только общиной. Поздно, но никто иной, как Государь Николай II, дал народу и эту свободу. Поистине трагична в этом вопросе внутренняя борьба в самом Государе и те, кто удостоились его слышать и убедиться, как он великолепно знал крестьянский вопрос, знали, как тяжело ему давалась эта борьба. Государь боялся обезземеления крестьян и лишь поэтому колебался.
Любовь Государя к крестьянам — продолжение любви всех его предков XIX столетия. Любовь эта верная и ни разу не ослабевшая. Но Государь не ищет у народа популярности, как это делали и делают современные демократические монархи, не говоря уже о демократии. Однако ни лукавые намеки Витте, ни угрозы Кутлера и целого ряда лиц не сломают его решения, и даже в революцию 1905 года он не отдаст принудительно во имя спасения Короны 36 миллионов десятин частновладельческой земли [206] . Этот акт бессмыслен, незаконен и ничего не разрешит. Государь на черный передел не пойдет. При наличии до миллиарда десятин свободной земли по всей России вопроса о малоземелье быть не может.
206
Из 36 млн. десятин исключаются 8 млн. лесных дач; так что за исключением неудобья площадь земли к 1917 г. не достигала 25 млн. (С 1880 г. по 1917 г. продано было дворянской земли 38 млн. десятин.) — Авт.
И разум народа это понял: крестьяне в 1905 году после вспышки аграрных беспорядков в Поволжье сами прекратили бунты.
И несмотря на все препятствия, чинимые земским отделом МВД, крестьяне, бросив бунтовать, переселяются с 1906 года в Сибирь и степи в числе более полумиллиона людей в год.
То же и в 1914 году: ни в одной местности во время войны нет и следов беспорядков. И в 1917 году, несмотря на обещание нового правительства отдать земли дворян, крестьяне лишь в редких случаях захватили земли, и только с октября, с появлением солдатчины и декретов брать землю, начался дележ, погромы и убийства.
Я утверждаю, что как в 1905 году, так и в 1917 захваты, погромы и убийства совершались там, где толпу вели интеллигенты, рабочие или солдаты. И обратное — не будь влияния интеллигенции в России, не было бы ни захватов, ни насилий.
Как ни распущено было население слабой властью, как ни ослаблено общиной и забвением его нужд, оно до последней минуты выказывает здравый смысл и совесть… теряя ее, когда повальным окриком и гиканьем — «бери и грабь» — все кинулось на грабеж и дележ.
То же и с армией: никогда ее крестьянский состав при Царе не тронулся бы с фронта, не будь интеллигенции, и надо было быть теми людьми глупости и бесчестия, какими были первые правители в 1917 году, чтобы заставить армию так развалиться.
Веря крестьянству, Государь был прав; в нем одном, благодаря природе, быту, истории и вере, жила еще совесть, и будь другое общество и сумей бюрократия вовремя начать осуществлять скромные сельские пожелания и сделать народ собственником, — история России была бы иная и Россия не была бы сегодня погублена.