Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)

Движение это заветно для верного Царю поместного дворянства.

IX

Мог ли Государь в помыслах своих опираться на нацию?

Мог, основываясь на отношениях народностей к его предкам, проявлениях искренней радости при его появлении, верности войска, крестьянства и так далее.

Государь шел навстречу благоразумным желаниям народа.

Верны были короне южане и восточные народности; враждебнее, но до конца лояльны и Польша, и Финляндия.

По классам: Государь никогда не выделял дворянства. Никаких особых привилегий дворянству не дается, и само поместное дворянство ничего не просило. Провокаторский жест Витте в 1896 году отпуска кредита по губерниям в 200 тысяч рублей принят был дворянствами холодно. Двенадцать губерний отказались от кредита, остальные внесли деньги Красному Кресту.

В отношениях Государя к дворянству осталось тяжкое недоразумение: чиновное дворянство было совершенно оторвано от поместного, и весь дух его был иной. Связь искусственно поддерживалась десятками титулованных дворян, наезжавших из столицы в провинцию и в земство. Лишь с 1906 года бюрократия спохватывается и ухаживает за объединенным дворянством, а кооптируемые в эту явочную организацию чиновники роняют и ее значение, разлагая дух поместного дворянства.

Государю угодно было понимать дворянство не как одно поместное, а как всех носящих это звание, и в этом была роковая ошибка по вине как дворянств, не сумевших разграничить поместных от чиновников, так и правящего класса, отстранявшего Государя от бескорыстно верного ему поместного класса. Из 39 дворянских обществ оппозиционных было 2, благоразумно либеральных 11 и неуклонно преданных 26. Многие обращения дворянства замалчивались правительством и печатью. Исторического значения обращения дворянств: саратовского в 1894 году и позже тульского и курского — остались без внимания и не были поддержаны остальными. Многие дворянства вплоть до 1917 года повергают свои чувства к стопам самодержавного Государя.

За всю эпоху дворянство ни разу спрошено не было. Желание таких обращений к дворянству и к земству у Государя было, но три раза было отведено правительством.

Если такие обращения и не имели бы решающего значения, то имели бы огромное влияние на весь характер отношений поместных сословий, и заговор 1904 и 1917 года не мог бы иметь места. В 1904 году происходит преступное: самозванному заговору Шипова сочувствуют предводители, князь Трубецкой, граф Гудович и другие, и съезд 21 предводителя, собиравшихся тоже без ведома дворянства, служит опорой и Витте, и радикалам.

Объединившиеся 12 предводителей, сторонники самодержавия и экономических реформ, подав Государю записку, влияния не имели.

Действие групп Шипова и князя Трубецкого создает недоверие Государя ко всему сословию, которое не давало предводителям полномочий и само обмануто. К 1910 году поправеют все 37 дворянских обществ, но у Государя сомнение останется, и ему памятно Петергофское совещание, на котором несправедливое и огульное обвинение дворянства Великим князем Владимиром Александровичем и бюрократией осталось не опровергнуто [198] .

198

Великий князь Владимир Александрович, обращаясь к одному из защитников идеи о необходимости преобладания дворянства в будущей Думе, сказал: «Позвольте Вас спросить: к какому сословию принадлежат князья Долгорукие, Трубецкие, Голицыны, Шаховские, Кузьмины-Караваевы, Петрункевичи?.. Они дворяне. А что говорят и пишут?» Большинство перечисленных Великим князем имен принадлежали либеральным деятелям, которые говорили и писали о необходимости ограничить самодержавие, сделав правительство ответственным перед Думой, а не перед Царем, дать стране традиционный перечень буржуазных свобод со всеобщим избирательным правом, неприкосновенностью личности и, наконец, разрешить аграрный вопрос на базе «принудительного отчуждения» части помещичьих земель в пользу крестьян (Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в 1902–1907 гг. Л., 1981).

Историк обязан точно установить, что поместное дворянство как таковое (и земство до 1905 года) не было спрошено, и что верность его большинства самодержавию была вне сомнения; и второе: в заговоре 1904 года против государственного строя во главе организаций стояла знать бюрократическая и столичная совместно с неуполномоченной никем группой земцев и дворян, тоже в части титулованных…

Российская знатная Жиронда [199] , добавляю я, отличается своей гибкостью: она будет менять окраску. Когда начнут жечь усадьбы — будет молить о защите и кинется в объединенное дворянство. Позже устремится в Думу и Совет и вновь начнет интриговать и разлагать. Примкнет к знаменитому блоку 1915 года — первому сигналу революции. Больше всех будет клеветать на Государя в своих салонах и готовиться к перевороту. Безупречные и верные монархии люди «света» будут молчать… Поместное дворянство обмануто, но виновно, так как с 1904 года не сумело решительно отмежеваться от бюрократии и удалить из своей среды знатных и незнатных предателей. Стоя на сторожевых постах земли, выполняя до конца свой долг служения Государю и народу, примером в хозяйстве и безвозмездно в земстве поместное дворянство будет первой жертвой обмана общества и его заговора. Разъединенное по губерниям и не полно представленное в объединенной организации дворянство не подает голоса и первым, и тяжелее других отдано будет в жертву революции…

199

Жиронда — здесь: партия, склонная к сделке с противником.

Энергично складывается оппозиция, а позже и заговор промышленников. Правительство, не давая [200] ничего сельскому хозяйству, сжимая средствами земство, дает все индустрии. Двери казны широко открыты, и правительство порой унижено просить у Москвы сочувствия и поддержки. Помню Москву 1905 года: съезд землевладельцев и первый раз поставленный в упор вопрос о собственности. С какой злобой и пренебрежением отнеслась Москва к съезду и этому вопросу. «Что доказывать вздор — что два и два четыре!», «Нас это не касается!», «Конечно надо дать мужикам помещичью землю» — громко велись разговоры.

200

Из всех сумм кредитов лишь от 5 до 7 % поступает на сельское хозяйство. С 1895–1907 гг. на землеустройство отпущено государственного кредита 10 млн. руб. и за тот же срок мелиоративного кредита 3 млн. руб. (по 3 коп. на душу населения). С 1909 г. предположено кредиту 20 млн. руб. (по 14 коп. на душу) и ежегодно по 9 млн. руб. (по 5 коп. на душу). В то же время Пруссия дает кредиту 768 млн. Америка по 60 руб. на душу, Германия по 35 руб., Франция по 28 и т. д.

Облагодетельствованные монархическим строем промышленники — всегда в оппозиции, всегда за политическую революцию, всегда за интеллигенцию, и всегда против «гуманных» мер власти к рабочим…

Морозовы, Рябушинские, Коноваловы — с ними Гучков, Сытины, князь Львов, Астров и печать формируют в Москве вражеский дух к монархии и к личности Государя. Тут Минина не найдется… как не оказалось Пожарского. За промышленниками стоит европейская биржа, банки, грюндерство, комиссионерство, иностранцы, евреи, профессура, печать, артистический мир, вплоть до всяких подпольных театров и ресторанов. В разных Кюба и клубах в Петербурге знатью, а в Москве у Яра и в Эрмитаже [201] плетется злоба на власть, клевета на Государя, и успехи с 1915 года «земгоров» и «комитетов» приведут к 1917 году.

201

«Кюба» (фр. Cubat), известный ресторан в Санкт-Петербурге; московский ресторан «Яр»; сад и театр «Эрмитаж» у Каретного Ряда — заведения, посещаемые богатой публикой, место встреч «золотой молодежи», любителей искусств, интеллигенции.

Очевидно, что полиция, гоняющаяся за эмиграцией и подпольем, не смеет и помыслить тронуть ни придворных титулованных заговорщиков, ни московских радикалов и купцов.

В то же время в провинции и частью в столице тысячи и тысячи торговцев, вне движения и заговора — верны старине, верны Государю [202] , и историк ошибется, огульно сопричислив торговцев к оппозиции. Провинция и дворянская, и купеческая лишена голоса. Ее никто не спросит. Ее никто не сумеет толково организовать. Бюрократии нет до нее дела.

202

Непоколебимо верны старообрядцы и другие сектанты. — Авт.

Государь высоко милостив и расположен к торговому классу, но как и со всеми, ровен и сдержан. Знаки внимания его — часты.

Получая с 1914 года громадную наживу от войны, призванные помогать власти, столичные промышленники возведут цитадели комитетов, откуда понесутся клики о ниспровержении Царя и строя; о углублении революции, а в 1918 году «неблагодарный» народ погонит и их за границу. Ропот оппозиции на старый строй сменится ропотом на новый. Раскаются одни, и непримиримо злобной останется группа других, не способных сознаться и думающих только о кармане. Оставшиеся дома промышленники ради наживы будут прислуживаться к воровской власти. Но в России, из среды торговцев и людей провинции, отберется крепкий отслоек, который организует ко времени местные силы для последней борьбы. Торговцы из областей помнят и повторят Минина.

Если старые сословия делятся на верных и неверных монархии, то в интеллигенции вражда к строю была вековая: ее армия выросла и выступила к 1905 году. Третье сословие работало не покладая рук на революцию, и, скрываясь за спиной «знатных» заговоров и самостоятельно, с 1917 года, — интеллигенция возьмет в руки власть.

Консерваторы-интеллигенты, как Тихомиров, Никольский, Величко, Булацель, Пуришкевич, Дубровин и иные, были наперечет. С 1906 года они не без успеха помогают организовать улицу и до 1908 года создадут довольно сильные союзы.

Но эти вожаки пренебрегают экономическими вопросами. Их тактика — организация толпы. Союзы правой интеллигенции вместе с рабочими насчитывают одно время десятки, может быть, сотни тысяч, но остальная вся интеллигенция и рабочий класс — революционны.

От проповедей графа Толстого до гнусного писания Горького — интеллигенция разносит безбожную молитву революции. Призыв разбоя донесется до 1917 года, затронув большую часть интеллигенции в офицерстве, которые превознесут Керенского и Гучкова, творца приказа № 1, покорно принятого генералом Алексеевым.