Царь нигилистов 6

Второе верное средство от депрессии — это работа.

В понедельник Саша присутствовал на экзаменах в школе Магницкого. Это было не совсем провально, но класс надо было делить на две половины: нулевую и первую, как собственно и сделали когда-то в будущем в 179-й, когда выяснилось, что половина набранного по конкурсу класса всё равно не тянет метод Константинова.

Но, ничего. Восемь человек оставили. Весьма пёстрого национального состава.

Саша посоветовал Остроградскому припахать студентов физмата Петербургского университета принимать задачки, как собственно и было в 179-й. Правда, там задачки надо было сдавать студентам, которые сами окончили ту же школу. Таких пока не было, но Саша решил, что можно попробовать.

Когда он вернулся домой, на пороге, прямо на ковре, его ждала дохлая мышь и гордый успешной охотой Киссинджер, который, судя по длительным отлучкам в последние два месяца, брал мастер-класс у эрмитажных котов.

Саша подумал, как бы не обидеть Генриха, он же старался.

— Понимаешь, Киссенджер, — сказал Саша, — ты, конечно, супер. Поискать ещё таких охотников! Но я мышей не ем.

Он взял кота на руки, погладил, достиг урчания и позвал Митьку.

— Выкинь, пожалуйста! — приказал он лакею, указав глазами на мышь. — А Генриху принеси что-нибудь вкусненькое. Ставридки, например. Он любит.

Во вторник у Саши был Закон Божий. После урока он попросил преподавателя задержаться.

— Иван Васильевич, мне для школы Магницкого нужен преподаватель Закона Божия. После экзаменов у меня осталось восемь человек. Православных из них половина. Но народ умный, а значит слепо верить не расположенный. И обычного батюшку я к ним пригласить не могу. Боюсь, что не воспримут. Нужен кто-то вроде вас. Служебный оклад не будет зависеть от числа учеников.

— Неважно, — сказал Рождественский. — Конечно я согласен.

Ну, одна проблема была решена.

— Ещё мне нужен законоучитель в мои воскресные школы, — продолжил Саша. — Там народ совсем простецкий. Но всё же я не хочу, чтобы вера свелась для них к заучиванию молитв. Я не хочу, чтобы они путали православие с бытовой магией и поминали Бога только, когда гром гремит. Богословие в духе Лейбница, боюсь не для них, но Нагорная проповедь простым языком написана, и Десять заповедей, мне кажется, важнее, чем «Отче наш». Проект волонтёрский. Так что может быть, стоит привлечь желающих слушателей Духовной академии. Кого поумнее. Неграмотным надо на пальцах всё объяснять. А чтобы объяснить на пальцах, надо блестяще знать предмет. Не порекомендуете кого-нибудь?

— Сколько смогу уроков, возьму сам, — улыбнулся Рождественский. — И порекомендую тоже.

Мирное значение слова «волонтёр» царский батюшка уже выучил.

На первой неделе Великого поста Саша успел связаться с химиками: Энгельгардтом и Соколовым. И в субботу поехал к ним в лабораторию на Галерную улицу.

Честно говоря, можно было бы и пешком пройтись по набережной Невы, но погода выдалась истинно февральская, мела метель, бросая в лицо прохожим мелкую холодную крошку, и Саша решил не мучиться.

Провожал его учитель, который и рекомендовал ему эту частную лабораторию: Алексей Иванович Ходнев.

Александр Николаевич Энгельгардт оказался молодым подтянутым офицером в мундире поручика-артиллериста, а его друг Николай Николаевич Соколов — тридцатилетним профессором в сюртуке и хорвате. Первый носил усы, имел прямой нос и зачёсанные назад тёмные волосы. Второй обладал мягкими чертами лица, умными внимательными глазами и носил аккуратно подстриженную бороду. На первый взгляд, Соколов показался Саше интеллигентнее.

Первым делом хозяева показали ему лабораторию.

Она занимала одну комнату, хотя и большую. В центре располагался большой деревянный стол, уставленный колбами, ретортами и ёмкостями с таинственными порошками. Его окружали лавки и табуретки, тоже сплошь уставленные всякой химической всячиной. Картину дополняли деревянные шкафы вдоль стен, заполненные баночками с реактивами, и ряд масляных ламп, висящих над столом.

Имелась даже вытяжка, точнее металлический конус, подведённый к стеклянному кубу и переходящий в трубу, уходящую в стену у потолка, где по этому случаю отсутствовала штукатурка и была видна кирпичная кладка.

И раковина с краником. Видимо, подведение в лабораторию водопровода служило для хозяев отдельным поводом для гордости, так что Энгельгардт подвёл Сашу к раковине и открыл краник, демонстрируя водяную струю.

Сквозь высокие окна в святилище науки вливался приглушённый зимний свет, а там бесновалась метель.

— Здорово! — искренне сказал Саша.

Хозяева скромно заулыбались.

— Александр Николаевич, я читал ваши работы, — сказал Саша Энгельгардту.

Он действительно подготовился и при помощи Ходнева проштудировал пару статей.

— А какие? — полюбопытствовал Энгельгардт.

— О действии анилина на изатин, — сказал Саша, — и «О действии броманилина и хлоранилина на изатин». Я небольшой химик, но Алексей Иванович мне помогал и отвечал на мои гимназические вопросы.

Ходнев усмехнулся.

— Не скромничайте, Александр Александрович! Мало таких гимназистов, как вы.

— Вот, Алексей Иванович мне опять льстит, словно я в этом нуждаюсь, — заметил Саша. — И ещё пятёрки ставит за что-то.

— Такое впечатление, что мои статьи вас чем-то расстроили, Ваше Императорское Высочество, — заметил Энгельгардт.

— Это отчасти так. Дело вот в чём. Сначала я собирался поручить вам только выделение пенициллина. На это есть деньги. Даёт на исследования моя тётя Александра Петровна Ольденбургская, у которой больница для бедных, и она очень хочет для них «чудо-плесень». Добавляет мой дядя Константин Николаевич, который своими глазами видел действие пенициллина на примере своего сына. И казна обещалась в лице папа, когда дела наладятся. Ибо Ростовцев Яков Иванович для казны ценен, а для батюшки моего — тем более.

— А теперь? — поинтересовался Энгельгардт.

— А теперь я прочитал ваши статьи. Александр Николаевич! Анилиновые красители — это в высшей степени перспективно, и я не хочу вас отвлекать от этой темы. Они у вас есть, кстати?

— Да, конечно, — кивнул химик, — пойдёмте!

Он открыл шкаф и достал баночку с порошком розовато-сиреневого цвета.

— Это мовеин, Ваше Императорское Высочество! Получен английским химиком Уильямом Перкиным четыре года назад из сульфата анилина. Первооткрывателю было 18 лет. А за год он уже наладил производство. Первый искусственный пурпур!