Царь с востока

– Глянь, - ложкой указал Матвей Васильевич.
– А твои-то свою плошку наполняют и отходят.

– Не круговерть же у котла устраивать, - пожал плечами Ринат.

Воевода, жуя кусок мяса, ответил нечто невразумительное, покивав. Ангарец усмехнулся, отвернувшись от занятого едой собеседника. Взгляд его зацепился на какое-то движение на той стороне у моста. Будто бы началось...

– Что такое, ляхи?
– Шереметев поднялся, отставив тарель, вытер масляные губы рукавом кафтана.

– Да!
– увидав сигнал, ответил Саляев.
– Прикажи трубить тревогу, Матвей Василич!

Совсем скоро дюжина молодцов, перекинув через плечо кожаные ремни, на которых они носили барабаны, принялись лупить в них, что есть мочи. Протяжно затрубили и трубачи, заставляя Рината морщиться от противного их звучания. Его полк и морпехи Бекасова быстро заняли окопы по берегу и весь периметр обороны, калужцы тоже не сплоховали - Коробовский оказался неплохим начальником. Прошло около часа, когда на дороге показался конный отряд разведки, застучали копыта коней по мосту, и вскоре Саляев принял доклад старшего, позже продублировав его воеводе Шереметеву. По словам старшего разъезда, конный отряд поляков насчитывал до двух тысяч человек, но он был связан большим обозом и каретами. Действительно, разведчики видели и королевские штандарты и гербы, коими были украшены кареты.

– Видимо, в Белостоке планируют ночёвку устроить...
– проговорил Ринат подошедшему Бекасову.

– На кой чёрт им кареты?
– задумался Сергей, то и дело поглядывая на дорогу.

– Может, шишка какая знатная?
– ответил Саляев.
– Говорят, каждый второй тут знатный да гонористый шляхтич. Хотя...

– Идут! Вона!
– заволновались воины оттого, что на дороге показались первые всадники.

Явно не ожидавшие увидеть тут укрепившихся москвитян, поляки остановили коней. Перед ними лежала единственная в округе наезженная дорога, ведущая к Гродне. Кто-то из верховых ускакал обратно. Наконец, вперёд, к мосту выехали несколько всадников с королевскими стягами и направились к позициям своего врага. Ехали медленно, с достоинством.

– Посольство то ляшское, в Полоцк небось идёт, - только и произнёс Шереметев, сплюнув в сторону поляков.

Воевода направился к шатру - одеваться для переговоров. Прошло совсем немного времени и Матвей Васильевич, одетый в роскошные одежды и панцирь, появился верхом на вороном коне у моста, сопровождаемый офицерами и знаменосцами.

Вперёд выехал знатный поляк и, откашлявшись, прокричал:

– Я Ежи Кароль Глебович, комиссар короля Яна Казимира, уполномочен им вести переговоры с государем и царём русским Никитой Ивановичем! Требую пропустить нас к Полоцку и не чинить препятствий!

– Не думаю, что моему государю нужно видеть под Полоцком столь много ляхов!
– заговорил Шереметев.
– Коли говорить о мире желаешь, то ни к чему гусарию с собою вести! Оставь воинов да прикажи им возвращаться, а сам с малым отрядом и обозом иди к Белостоку, а там и до Гродны. Сопровожденье я дам. Я всё сказал, а коли пойдёшь супротив, то у меня пушки и добрые мушкеты на то имеются.

Сжав кулаки, Ежи посмотрел на небо. Смеркалось, а скоро и совсем стемнеет. Опытный дипломат, удачно проведший недавшие переговоры с казацкими мятежниками, он с трудом сумел обуздать клокочущие внутри эмоции и согласился с требованиями русского воеводы. Ибо на карту было поставлено слишком многое, чтобы препираться с первым же москвитянином, оказавшимся на его пути.

Полоцк, четыре недели спустя.

Польских послов Никита Иванович выдерживал в отведённых им дворах в полоцком посаде и не позволял начинать переговоры, вовсе не для того, чтобы унизить представителей недружественного государства. Это уже было сделано - послов у Полоцка встретил вовсе не боярин и даже не дворянин из старого и честного рода, а обычный драгунский полковник из простых людей с небольшим отрядом солдат. Русский царь ожидал известия о взятии Люблина войском князя Черкасского, которое двинулось к этому городу за две недели до прибытия послов в Гродну. Ведь начиная переговоры, нужно иметь на руках какой-нибудь козырь. Провизии, однако, посольским людям, их многочисленной свите и лошадям посылалось во вполне достаточных объёмах, так что жаловаться на отсутствие внимания полякам было никак нельзя. Но вот, как только гонец от князя Якова Куденетовича привёз долгожданное известие о занятии Люблина, осаждаемого почти что полтора месяца, царь вызвал к себе голову Посольского приказа Ордина-Нащокина и, подробнейшим образом разъяснив тому, что стребовать с поляков за желаемый ими 'вечный мир', велел Афанасию Лаврентьевичу готовиться к скорым переговорам.

И действительно, известие о сдачи Люблина омрачило королевского комиссара Глебовича. Положение Польши было весьма сложным. Шведы хозяйничают в северо-западных землях, русские отняли восточные воеводства, казаки шалят в окрестностях Варшавы. Кроме того, приказный голова, начавший переговоры, сообщил о предложении, что получено его государем из Вены, от императора Священной Римской империи. Фердинанд Габсбург настоятельно предлагал Романову приступить к разделу польских земель с помощью шведов. Теперь положение стало абсолютно безнадежным, это понимал и Ежи Глебович, и Ордин-Нащокин. Посол имел приказ заключить мир не только от короля, под которым всё сильнее раскачивался трон, а также Сейма, но и настоятельные рекомендации от многих виднейших и могущественных магнатов. Условия вечного мира, выдвинутые Ординым-Нащокиным, оказались столь тяжёлыми, что поначалу Глебович отказался продолжать переговоры и заперся на дворе, где жил последний месяц. Но и съезжать он не съезжал, да и не смог бы - государь Никита Иванович не дал бы комиссару такой возможности. Наконец, после трёх недель долгих препирательств, жарких споров и яростной торговли по каждому пункту договора, вечный мир был, всё же, заключён. Во время начала церемониала подписания выступил думный дьяк Иларион Лопухин, поздравивший всех собравшихся и призвавший стороны свершить присягу над текстом соглашения. Русский государь целовал крест над текстом окончательного соглашения, призвав в свидетели Пресвятую троицу, Христа и Богоравную Деву, что означало торжественное принятие мира, заключённого Лаврентием Афанасьевичем. А перед тем, Ежи Глебович, совершил аналогичный обряд, положа руку на Евангелие, после передав бумагу царю.

Уже на следующий день в одном из каменных домов Верхнего замка Никита Иванович встретился с польским посланцем наедине, тут же было составлено письмо к Яну Казимиру, в коем царь предлагал свою помощь в деле защиты польских земель от шведской агрессии и алчности империи Габсбургов. После роскошного обеда Глебович в великой спешке отбыл в Варшаву, дабы известить короля и Сейм о заключении 'вечного мира' с Русью. Несмотря на внешний успех своей миссии, на душе у Ежи было неспокойно - цена мира казалась ему непомерной, чудовищной. Возвращая короне Люблин и окрестности Варшавы, царь отнимал у Польши не только Литву, Подолию и Волынь, но и большую часть Подляшья с Бельском, а также Русское воеводство, включающее в себя древние города Киевской Руси, такие как: Галич, Львов, Холм, Ярослав и Перемышль. Кроме того, статьи договора утверждали ранее свершившийся факт перехода Курляндии под руку русского царя. Другой польский вассал - прусское герцогство теперь оказывалось в совместном управлении держав. Этим Никита Иванович напрочь разрушил давно вынашиваемые планы Фридриха Вильгельма, бранденбургского курфюрста, который также был и герцогом Пруссии, на полное избавление герцогства зависимости от поляков и объединение своих земель. Для этого Фридрих тайно сносился со шведским канцлером и Делагарди подтвердил будущий суверенитет курфюрста над герцогством, в случае если бранденбургские войска будут участвовать в грядущей войне. Но все карты спутал воевода Фёдор Хворостинин, который по приказу государя вторгся в Пруссию, приводя жителей её к присяге без всякого насилия. Без боя сдалась и столица герцогства. называемая поляками Крулевец. Шведы не решились на противостояние с Русью, опасаясь за Ригу, в опасной близости от которой стояли курляндские полки и псковское ополчение. А вскоре окрик из Копенгагена заставил шведов и вовсе пришлось убраться из изрядно ограбленных ими земель Польши.

День задался с самого утра - солнечный свет щедро заливал полоцкие окрестности, стояла безветренная, сухая и тёплая погодка. Короткое бабье лето перед скорыми дождями и осенней серостью раскисших дорог. В душе у Никиты Ивановича словно музыка играла - никому из прежних правителей Руси не удавалось за одну войну освободить едва ли не все земли Древней Руси. Но в тоже время царь понимал, насколько сложно будет теперь удержать их - юго-западная граница Руси стала русско-турецкой границей, включая крымские владения, протянувшейся от Дона до владений Габсбургов. А Польша будет рада любому союзу, направленному против Москвы.

'Хоть шведа окоротили вконец' - вздохнул Романов - царь едва ли не ежедневно добрым словом поминал прочный союз с датским королём Фредериком.

– Великий государь! Посольского приказу голова...
– Никита Иванович, поморщившись, замахал руками, прогоняя дьяка за двери.

– Заходи, Афанасий Лаврентьевич!
– государь подошёл к боярину, вернувшемуся с докладом к монарху, после того как верхом проводил гостей до стен Заполотья.

– Вовек земля Русская не забудет тебя и трудов твоих!
– Романов заключил смутившегося дипломата в свои крепкие объятия.

– На то я и поставлен тобой, государь Никита Иванович, - пролепетал Ордин-Нащокин, - царской большой печати и государственных великих посольских дел сберегателем.

– Устал, Афанасий Лаврентьевич?
– царь пригласил приказного голову сесть на креслице напротив себя.
– Устал, знаю. Хочешь ли на отчину отбыть? Псков недалече, а ведь в родных местах и отдыхается лучшей, особливо после тех долгих дней и бессонных ночей, что ты над миром великим трудился.