Царь с востока

– Значит, всё в вашем царстве ладно и справно...

– Афанасий Лаврентьевич, - не выдержал Грауль.
– Что с отцом Кириллом? Умучили на дыбе, железом или ещё как? Жив ли он вообще? К чему эти расспросы, если вы желали говорить о деле?

– Можно и о деле, - степенно кивнул боярин.
– Со служителем Церкви нашей ничего дурного не случилось, он сам всё патриарху Павлу поведал, без утайки.

– И вы поверили?
– усмехнулся Карпинский.

– Вера тут не надобна, - в свою очередь улыбнулся Афанасий.
– Ежели бы Кирилл обмануть патриарха пожелал, то не смог бы оного свершить - тяжела была бы ноша для плеч его. А теперь нет его среди нас...

– Так сказано было... Жив он?!
– опешил Пётр.

– Жив, - улыбнулся приказной голова, зрачки его блеснули в приглушённом свете фонаря.
– Да только в скиту он теперь. Что?
– тихо рассмеялся боярин, увидев недоумевающие лица ангарцев.
– Теперь у вас веры нет словам моим? А может, у Строгоновых о том вызнать?

– Да-а, Афанасий Лаврентьевич, за вами не угонишься в интригах, - задумчиво побарабанив пальцами по ручке кресла, произнёс Павел, исподлобья скользнув взглядом по богатым одеждам боярина.
– Так давайте уж начистоту - чего Никита Иванович желает узнать?

– Государь мой Никита Иванович?
– изобразил удивление Афанасий, разведя руки в стороны, однако глаза его оставались прежними - цепкими и внимательными.
– Государь не ведает о беседе нашей, о словах Кирилла. Патриарх Павел известие о словах ангарского попа мне направил, в Посольский приказ.

– А кто ещё знает?
– спросил Карпинский.

– Токмо те, кому следует, - лаконично ответил боярин, поглаживая бороду.
– Лишнего уха нету, а коли будет - то его вина.

– Так что же ты, Афанасий Лаврентьевич, от разговора нашего желаешь?
– Грауль подался вперёд.
– Ежели условия какие ставить нам - так то напрасное дело, должен знать.

– Верно, - отвечал Ордин-Нащёкин.
– Да токмо условие моё одно будет - царь Сибирский Сокол должон на трон московский сесть после Никиты Ивановича. А коли не пожелает - то пусть сядет сын его, старший али молодший.

Карпинский едва сдержался, чтобы с его уст не слетело лишнего словца. Грауль поразился не меньше товарища, но хладнокровно переспросил:

– Сел на русский трон? Неужто на Руси нету выбора?

– Государь наш бездетен, - сокрушённым тоном произнёс Афанасий, и тут уж неясно стало - то ли боярин снова играет, то ли говорит искренно.
– Невесту избрать себе не желает! Наследника нет! А уж вокруг трона вьются бояре да князья, партии собирают, союзы сговаривают... Государь болеть стал часто, не ровен час...
– зашуршав богатой одеждой, Ордин-Нащёкин перекрестился, прошептав слова молитвы.
– Коли загубят дело его, худо станет. Иной раз думаю - токмо я да ближние его люди понимают все задумки его - тот же флот!
– вдруг истово заговорил боярин.
– Бают многие - не нужен он, при отцах и дедах наших не было таких кораблей, куды на них плыть? Словно дети неразумные...

Афанасий вдруг умолк и снова заёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее, будто что-то мешало ему.

– Афанасий Лаврентьевич, - произнёс Карпинский, отпив стылого чая, чтобы промочить вдруг охрипшее горло, - какова же твоя партия, что за нашего государя стоит?

– Да и остальные - что затевают, как в прошлые времена - польского королевича или шведского принца?
– задал вопрос и Грауль.

Ордин-Нащёкин долго не отвечал, собираясь с мыслями, словно решал какую-то задачу. Наконец, взгляд его прояснился:

– Шведы сами только что нового короля получили. Да и с польскими королевичами сейчас совсем непросто. Ян Казимир не сегодня, так завтра будет низвергнут с трона, а может и живота лишён, повторив судьбу родича своего. Выборы нового короля будут, как пить дать... Фёдор Михайлович о том знает.

– Фёдор Михайлович?
– переспросил Карпинский.
– Ртищев?

– Он самый, - кивнул боярин, усмехнувшись.
– Вот тебе и ответ мой на вопрос о моей партии.

Грауль удовлетворённо кивнул - оный человек при дворе царя был весьма известен - именно Ртищев основал Преображенский училищный монастырь, из которого позже выросла знаменитая Славяно-греко-латинская академия. Он же открыл и первую в Москве больницу для неимущих. Во время польской войны Фёдор Михайлович заботился о раненых воинах, кроме того, жертвовал немалые деньги на выкуп пленных из крымского рабства - всем этим Ртищев по праву заслужил уважение и в народе, и у ангарцев. Ныне окольничий Фёдор Ртищев, высоко ценимый и государем русским, служил в Польском и Лифляндском приказах, возглавляя их.

– А кто же ещё в партии?
– продолжил Павел.

– Мало?
– тихонько рассмеялся ставший вальяжным Афанасий.
– Подымай выше... Бывший епископ Коломенский.

– Патриарх Павел?
– изумился Карпинский.

– Снова угадал, Пётр Лексеич! Ох, вот токмо не жалует патриарх государя нашего, не жалует. А то, что в Вильне тот живёт - так и вовсе ругает! Но...
– спохватился Ордин-Нащёкин, выставив указательный палец.
– То слова тайные есть!

– Мы не говорливые, - хмуро проговорил Грауль, голова которого шла кругом.
– Сильна же ваша партия. Кто же ещё в ней?

– Думаю, сказанного достаточно, - вмиг посерьёзнел боярин.
– Однако скажу ещё одно имя - князь Черкасский, Яков Куденетович. А теперь, пожалуй что и хватит.

И Грауль, и Карпинский думали об одном и том - все названные боярином фамилии, включая его самого, являлись приближёнными царя. Кроме главы Церкви, разумеется - и виной тому было прохладное отношение Никиты Ивановича к патриархальным нормам бытия, увлечение его европейскими нравами, а также отсутствие у Романова всякого авторитета к высокому сану Павла. А сколько знатных фамилий Ордин-Нащёкин до поры умолчал?

– Афанасий Лаврентьевич, но вы же не собираетесь смещать Никиту Ивановича?
– осторожно спросил Павел.

– Упаси Господь!
– воскликнул боярин, сузив глаза.
– Откель тебе такое в голову пришло?! Нет, государь наш править должон сколь долго, сколь ему Бог отпустит. Надобно лишь вовремя занять престол.

Боярин вздохнул, сложив руки на животе - было видно, что он устал, а разговор сей ему всё же в тягость. Ангарцы тоже почувствовали себя измотанными - сказался недосып, общая усталость от спешного пути из Ангарска на Волгу и то волнение, что устроил им визит приказного головы. Перед тем как покинуть Ангарский Двор, Ордин-Нащёкин остановился перед дверьми из переговорной комнаты. Уронив плечи под тяжестью одежд, он наморщил лоб и огладил в задумчивости бороду. Будто вспомнив что-то важное, Афанасий обернулся: