Царь с востока

Боярин выдохнул, будто готовясь к чему-то неизбежному, и, взявшись за ангарскую бумагу, прочитал:

– В грамоте сей Царь Руси Сибирской и иных земель властитель Вячеслав Андреевич Соколов предлагает великому императору русскому и многих областей властителю, Романову Никите Ивановичу с ласкою и отеческим радушием принять отрока Романова Владимира Алексеевича, будто сына родного...
– Ордин-Нащёкин осёкся и замолчал, увидев исказившееся лицо государя слишком близко от глаз своих.

– И ты молчал, паскудник?!
– зашипел император, испугав боярина так, что тот едва не свалился с креслица на турецкий ковёр, расстеленный у кровати. Государь же вмиг ослаб и, уронив голову, тяжело опустился на подушку, пролив часть горячего ещё отвара на белоснежное покрывало.

– Грамоту оную получил я недавно, - оправдывался бледный Афанасий.
– Бумагу принёс посыльный со Двора Ангарского, а с нею я во дворец к тебе и явился. Не гневайся батюшка-государь, на верного слугу твоего, ибо по чести...

– Замолчи...
– устало махнул рукой Никита, - да скажи мне - стало быть, Милославские к Соколу бежали? Али он наказал их доставить к себе силою?

– Всё одно, государь!
– со спешкою заговорил боярин, выставив перед собой ладони.
– Разве сын Милославской не токмо по твоей же воле и объявился? Допрежь и не слышно о нём было вовсе!

– Сын Милославской...
– усмехнулся Никита.
– Что же ты мелешь, Афанасий? Это сын Алексея Михайловича, светлой памяти царя русского.

– Прости неразумного, государь! Прости!
– приказной голова вмиг упал на колени перед императором и попытался облобызать его руку, но Никита сумел вовремя отдёрнуть её.

– А ну! Уймись!
– Романов приложил ладонь к влажной материи на лбу.
– Докладывай, что на украйнах ныне делается, что воеводы пишут да на что жалуются.

– Из Каменца князь Барятинский пишет, - зашуршал бумагами боярин, - турки из Хотина дерзают на нашу сторону ходить. От того убийства учиняются да в полон людишек часто хватают. А ещё поганые предерзкими словами похваляются, будто скоро Подолье да прочие землицы султану турскому отойдут. С казаками и солдатами схватываются постоянно, а в нашей крепостице Жванец, что супротив Хотина стоит, стены до сих пор не чинены...

– Персиян надобно принять в первую очередь, - Романов поднял руку и указующе ткнул пальцем в бумагу.
– Буду говорить с ними. Надобно союз сей завесть.

– А к сему союзу и клятву с шаха Аббаса взяти - более не учинять набеги на терские городки и граничную черту пределов наших не нарушать, - добавил Афанасий, на что государь степенно кивнул.

– На польских украйнах спокойно ли?
– после недолгой паузы снова заговорил император.

– Спокойно, государь, - кивнул боярин с готовностью.
– Да токмо с ляшской стороны в Перемышль и Белосток людишки приходят, на землице нашей поселится, немцы разные средь них да словяне тож. А ещё с Эзеля, владения Сокола, кашубцы да прочие идут в Пернов и Ригу во множестве. А бароны немецкие да прочие, насильно садят их на свои земли да всякие насилия учиняют. Оттого эзельский наместник, князь Паскевич просит тебя, великого императора русского, пришлых людишек селить на пустых землицах.

– Это где же таковые имеются?
– усмехнулся Никита, посмотрев на боярина.

– Он и пишет, - продолжил Ордин-Нащёкин, ткнув пальцем в бумагу.
– А сели их, великий государь на берегах Волги да в низовьях Днепра. Тако же за Урал посылай тех бессемейных, кто молод да крепок телом.

– Ишь, наместник каков! Советы мне даёт, будто за Русь радеет, - прикрыв глаза, с улыбкой произнёс Романов.

– Что же, пусть так и будет. Дело то нужное. Неча землице впусте пропадать.

– Свеи ныне же не грозны, - продолжал отчёт приказной голова, доставая следующую бумагу, - вот пишут из Канцев да с Ладоги - купцов наших и православных, что в ихнех пределах обитают, более не притесняют, смирны соседушки стали.

– Магнус не дурак, - сняв со лба не охлаждающую уже тряпицу, Романов, покряхтывая, сел на кровати, свесив ноги.
– Фредерик Датский желает Швецию под унию подвесть, дабы яко Норвегией владеть и оным королевством.

– Ежели будет так, - нахмурился боярин, - то Дания станет слишком сильна.

– Вот оттого Делагарди более не чинит нам зла, а прежний король Карл Густав продал мне свои последние владения в Ливонии, - проговорил Романов, глядя перед собой.
– Надобно теперь сторону отрока Карла Шведского держать втайне.

– Верно, государь, - облегчённо вздохнул Ордин-Нащёкин.
– Спальников звать?

Но император не ответил, думая о чём-то своём, устремив немигающий взгляд будто бы мимо сидевшего рядом Афанасия. Наконец, пожевав губами, Романов снова заговорил:

– Отрока-то, Владимира, надобно признать при народе... Дабы никакого обмана или лжи не было, а после смерти моей никто и не посмел смуты учинить, - вернулся к обсуждению наследника император.
– Гляди, Афанасий, ты да Павел будете оберегать его от зла. А более никого у него и не будет. Ежели не уследите, вовсе пресечётся род наш, как пресеклись Никитичи и прочие колена.

– Государь!
– боярин бросился на колени, ухватив императора за ладонь и целуя её.
– Живот свой положу, но отрока оберегу! Пуще всего беречь буду!

– Полно, - отдёрнул лобызаемую руку Никита.
– Сначала признать надобно его. Не лжа ли это, не самозванца или вора Сокол прислать на Русь желает. Нынче же пошли человека на Двор Ангарский да, смотри, втайне! Пусть царевича везут в Москву вскорости, поспешают! Не ровен час...

Ордин-Нащёкин взглянул на государя полными слёз глазами, решительно свёл брови и кивнул, сжав кулаки. Поднявшись, он поклонился императору, а тот жестом усадил его в кресло и позвал служку звоном колокольчика.

– Спальников кличь, одеваться буду, - повелел государь, а затем обратился к притихшему боярину.
– Теперь о турских украйнах сказывай да не утаи ни слова из грамот воеводских. Чую, наследнику с османами крепко драться придётся. Ох, крепко!

Окрестности Владиангарска, сентябрь 1661.

Солнце постепенно исчезало за сопками, раскрашивая темнеющее небо в мрачно-багровый цвет. Темнота и прохлада наваливалась на лагерь со всех сторон, подстёгивая усталых подростков ещё быстрее устанавливать палатки и раскладывать костры у самой стены леса, что начинался на пологом берегу бегущей по камням речушки. Вскоре заморосил мелкий дождик, из леса тут же потянуло сыростью прелой хвои. Похолодало. Пар от дыхания вился у лиц ребят, которые споро и умело обживали пустынный берег. Первые в сентябре ночные заморозки помимо хлада принесли людям и долгожданное избавленье от мошки и гнуса, настоящего проклятия тайги. Ещё совсем недавно лишь на открытой воде, на хорошо продуваемых ветром пространствах да в дыму тлеющего мха, понакиданного на угли, можно было спастись от докучливо звенящей в воздухе своры кровопийц.