Царь

Но мы отвлеклись. Жила-была Римская католическая церковь, доила «коров» и в ус не дула. Но тут случилась реформация. И это ее сильно расстроило. Я бы даже сказал – огорчило. Ведь ряд бедных стран Центральной и Северной Европы вознамерились отказаться от совершенно неподъемных для них выплат в пользу Святого престола. Как же так? Как они посмели?! Честные католики с радостью отдают честно нажитое имущество в пользу духовенства, а эти ничтожества… И, как следствие, началась контрреформация с вполне характерными для нее религиозными войнами. Разбегающихся овец паствы духовной надобно кнутом собирать обратно в стадо. Не бегать же, в самом деле, пастуху за овцами по всему полю, чтобы шерсть подстричь?

Но, как говаривал один из самых толковых дельцов времен Великой депрессии: «Добрым словом и револьвером можно добиться много больше, чем одним только добрым словом». Святой престол, конечно, этого не знал. Но понимал, что одним только кнутом всех баранов в стадо обратно не загонишь. И решил пойти на хитрость. Бурно развивающиеся науки требовали учителей, которые бы смогли просвещать власть имущих. Но не просто так, а укрепляя в католической вере. Вот и возник орден иезуитов, который стал единственной из церковных структур, что начал грызть гранит науки.

Беда подкралась, как известно, совершенно незаметно и оттуда, откуда не ждали.

Что есть вера? Стремление к погашению сомнений. А наука? Напротив – сомнение. Ибо, не подвергая сомнению, никогда ничего не осмыслишь. Только сомнение требует доказательств. Вере они не нужны. И тут случилась неприятность. В иезуиты отбирали самых умных, пытливых и внимательных священников, которые сформировали своего рода отдельную высокоинтеллектуальную общность. Пожалуй, в те годы не было нигде такой организации, где бы собралось столько весьма умных единомышленников. Слишком умной, чтобы оставаться всего лишь инструментом в руках зачастую весьма темных и необразованных духовных иерархов. На фоне иезуитов, разумеется.

Вот и вышло, что уже через полвека с момента своего создания верный пес Святого престола превратился в многомудрого волка, с которым мало кто мог сладить. Дальше – хуже. Вскоре оказалось, что даже папа римский не в состоянии контролировать этот орден, что стал жить своей жизнью. Но это было бы полбеды. Так нет. Иезуиты стали активно влезать в дела политики не только на просторах еретиков и неверных, но и в странах, что держались католичества. Ведь их понимание христианской морали несколько расходилось с политикой Святого престола. Кроме того, чуть ли не с самого их создания разгорался конфликт иезуитов с финансовой средой и, прежде всего, банкирами, которые уже тогда во многом контролировали монархов. Что, как понимают читатели, чревато очень большими проблемами.

В той истории, что знал Петр, Климент XIV уступил перед постоянным давлением со стороны ключевых стран и финансовых кругов в 1773 году, распустив орден и конфисковав их имущество в пользу светских властей. Святой престол и раньше бы избавился от этой пятой ноги, но не было подходящего повода. А тут – шикарный повод – католические страны отписали Риму немало земель, да еще и помогли примирить папу с родом Бурбонов, что правили в Испании и Франции, то есть доминировали в католическом мире.

В нашей же истории повод появился раньше, только и всего. Тем более крестовый поход, что фактически провозгласил Людовик XIV, давал Святому престолу очень хорошие шансы укрепить свои позиции. А то и прирезать еще земель. Даже возродив грезы о Латинской империи, что некогда владела Константинополем…

Глава 5

27 марта 1708 года. На юго-восток от Аргунского острога, что к востоку от Нерчинска

Генерал Евдокимов с волнением смотрел на то, как его подчиненные поглядывали на восток, где накапливались маньчжурские войска.

– Афанасий Петрович, – похлопал его по плечу Меньшиков, – да что вы переживаете? Это же маньчжуры. Как Государь говорит – туземцы.

– Да, но их втрое больше нашего.

– Государь наш Петр Алексеевич более примитивным оружием бил в десять-пятнадцать раз численно превосходящие армии. А тут всего лишь втрое.

– На то он и Государь, а я простой генерал.

– Генерал, который выслужился с самого низа. Или ты забыл, что двадцать лет назад был простым крестьянином? Ох, прости. Зажиточным.

– И что с того? – с легким раздражением поинтересовался Евдокимов.

– А то, что звание тебе дано не за благородное происхождение, а за умение воевать. Азовская кампания, Крымская, Польская, Шведская… Скажи лучше, в каких делах последних лет ты не участвовал? Так что не переживай. Ты, – с нажимом произнес Меньшиков, – справишься.

– Мне бы твою уверенность, – хмуро буркнул Евдокимов, прекратив, впрочем, нервничать.

Однако в этот день атаки не было, несмотря на все опасения генерала. Оказалось, что маньчжуры сами устали от спешного и довольно изнуряющего перехода, да еще смогли подтянуть основные силы к полю предстоящей битвы лишь к вечеру. А нападать на незнакомого противника в сумерках довольно глупая затея, не говоря о том, что людям, как и лошадям, требовалось отдохнуть перед битвой.

Впрочем, это обстоятельство, совершенно очевидное как для командующего дивизией генерала Евдокимова, так и для царского комиссара – графа Меньшикова, не мешало Афанасию Петровичу всю ночь провести как на иголках, просыпаясь от малейшего шороха. Ведь он впервые командовал столь значительными войсками. Фактически – главной ударной силой кампании. А потому от его действий зависел исход войны. Есть от чего подергаться, особенно понимая то, как Петр относится к некомпетентным людям…

Маньчжуры атаковали с первыми лучами солнца. Ведь их позиции располагались на востоке, а у русских – на западе. Поэтому яркое весеннее солнце должно было слепить их противников, позволив кавалерии подойти вплотную. Но не тут-то было.

Ведь Петр, вводя минометы и винтовки под унитарный патрон, ввел и тактику боя под них. Поэтому войска разместились не тонким и широким фронтом, растянутым практически в жидкую линию, а цепочкой огневых точек. Которые, во-первых, прикрывали друг друга, а во-вторых, были немного укреплены спешно возведенными жиденькими редутами.

Маньчжуры никогда еще не сталкивались с таким построением войск, поэтому не придумали ничего умнее, чем атаковать в лоб всей массой, надеясь раздавить противника. Ведь эти полевые укрепления были совершенно ничтожной высоты – метр-полтора, ибо ничего серьезнее русские просто не успели возвести. А значит, их легко должны были преодолевать лошади в прыжке.

И кавалерия Цин атаковала. Храбро. Лихо. Энергично.

Но плотный огонь из карабинов, картечниц и минометов привел к тому, что маньчжурские войска вместо штурма этих опорных пунктов оказались в проходах. Широких таких, метров по пятьсот-шестьсот. Однако спасения этот шаг не принес кавалерии, а напротив – поставил ее в два-три, а местами и четыре огня. Что незамедлительно породило давку. Ведь пули и осколки разили без разбора: и всадников, и лошадей. А давка, в свою очередь, облегчала огневое воздействие, значительно увеличивая его эффект.