Цареубийца. Маузер Ермакова
Шрифт:
А листовки и книжечки-брошюрки против царя он видел и читал еще до поступления на завод. Название у книжечек было безобидное «Пауки и мухи», например… А прочтешь такую – и дух захватывает. Многое становится понятным: и почему царь – кровопиец, и почему люди кругом так бедствуют. И еще прокламации: «Правда о войне», «Царские поражения и наши требования», «Царские посулы и рабочий класс»… Чтение нелегальной литературы раскрывало глаза молодому парню, объясняло, освещало другим светом то, что, казалось, стало уже привычным.
Петру, как и другим верх-исетским ребятишкам, не приходилось видеть живых графов, помещиков, банкиров и, понятно, самого царя, то есть тех, о ком писалось в запретных книжках, зато он каждый день видел, как изматывает
О Волокитине особо. Был он мало похож на обыкновенного лавочника, нашему поколению знакомого лишь по книжкам да по картинкам в них. По виду – не брюхат, наоборот, худ и жилист. И одеждой обыденной не отличался от прочих: та же рубаха с пояском и суконный пиджак поверх, сапоги… В отношениях с поселковыми ровен и неприторно ласков.
Но шкуру драл умело. Впрочем, «механика» его проста. К примеру, отец Петра – Захар Степанович, числясь мастером поденного строительного цеха, зарабатывал в среднем в месяц двадцать рублей [365] . Учитывая довольно-таки низкие цены на мясо, масло и прочее, прожить на эти деньги можно было бы… Но дело в том, что денег-то этих Ермаковы, как и другие рабочие семьи, не видели. Завод платил товарами. Выдавали и муку (отнюдь не лучшего помола: привозили ее с Беленьковской мельницы). Цена баснословная – пять целковых за мешок (пять пудов). А деньги-то семье все равно нужны. И приходилось эту самую муку, навязанную заводом, продавать… Кому? Покупатель в поселке один – лавочник Волокитин. Платил он рабочему за муку уже по три рубля, наперед зная, что при нужде к нему снова придут за мукой, тогда уж и продаст он ее по пять рублей. «Механика» эта не составляла секрета не только для взрослых верхисетцев, но и для детворы…
365
Заработная плата профессионального рабочего явно занижена. Таковая могла составлять не менее 32-37 рублей в месяц.
Так и «воспитывал» Волокитин классовое сознание в Ермакове-младшем, закрепленное впоследствии чтением братниных книжек и частым общением с большевистскими заводилами. А те, в свою очередь, приглядывались к Петру. Повзрослел он, пристальнее стали приглядываться. Виден им был парень как на ладони: общительный, боевой, всегда готовый постоять за товарища – качества, которые не скроешь, они всегда на виду… Верный парень.
После ареста братьев Петр как бы заменил их. Ему стали доверять уже серьезные поручения, такие, как распространение листовок.
И Петр успешно выполнял эти поручения. Риск он научился сочетать с осторожностью. У него даже появились свои методы… Он знал: в механическом цехе, например, удобнее всего листовку положить в инструментальный ящик рабочего, а в прокатке – засунуть в карман снятой на время работы одежки… На улицах подбрасывал листовки в подворотни, в почтовые ящики, сени.
Дано было поручение Ермакову и в канун знаменитой майской демонстрации 1905 г.
29 апреля он получил сверток свежеотпечатанных на гектографе листовок. Их нужно было передать другому товарищу по борьбе – Горбунову.
Вечером Петр был на месте явки: прогуливался вдоль кладбищенской стены, полуобвалившейся, заросшей сорняком. Листовки были спрятаны на груди под пиджаком. Зорко вглядывался в сумрак, тревожился, не видя друга.
А вечер был чудесный: воздух синий и пряный. Принаряженный парень, ожидавший кого-то в уединении, подозрений не вызывал. Да и прохожие были редки. Один пошутил на ходу:
– Чего ждешь? Да не придет она, не думай… Она, брат, с другим сейчас гуляет.
Наконец показался Горбунов. Он спешил, путаясь в полах длинного, видать для маскировки, с чужого плеча пальто. Петр шагнул ему навстречу и передал сверток. Тот сунул его под пальто.
И вдруг в эту самую минуту из-за угла вынырнул человек. Рыжий? Точно. Рыжего
оба знали: агент охранки. Он видел, конечно, что передали сверток.Петр не растерялся. Нагнулся, схватил огромный булыжник и замахнулся на шпика. Тот испуганно отпрянул. Этим воспользовался Горбунов. В момент перемахнул стену и помчался по кладбищу, перепрыгивая через могилы, только длинные полы развевались.
– Ты что это? – опомнился было Рыжий. – Ты на кого?
Но оглянувшись и сообразив, что никто ему на помощь в этом пустынном месте не придет, повернулся и потрусил обратно.
А наутро, собираясь на маевку, верх-исетцы читали пламенные слова обращения, подписанного Екатеринбургским комитетом Российской социал-демократической рабочей партии…
Петр Ермаков был горд.
Боевые качества Ермакова, его решительность и находчивость не остались незамеченными в организации. «Получится прекрасный боевик», – решили товарищи. И это мнение подтвердил приехавший в Екатеринбург Яков Михайлович Свердлов [366] .
Петр стал «боевиком».
366
Яков Михайлович Свердлов приехал осенью того же года. В первые же дни, несмотря на сложность обстановки, он познакомился со многими екатеринбургскими подпольщиками, в том числе и с Ермаковым. Сейчас неизвестно, кто и как представил ему Ермакова, но несомненный факт, что Яков Михайлович с большой заинтересованностью отнесся к судьбе рабочего парня. Спустя некоторое время он был отправлен в школу пропагандистов, а затем в январе 1906 г. Я.М. Свердлов и К.Т. Новгородцева рекомендовали Петра Ермакова в партию большевиков.
К тому времени рабочая дружина в Екатеринбурге была уже создана. Числом она была невелика: в разное время пятьдесят – семьдесят человек, но силу представляла большую. Во всяком случае, к концу 1905 г. дружинников в городе было больше, чем полицейских. Это потом уж пригнали казаков и ингушей для расправы с революцией.
Люди в дружину отбирались по строгой мерке; только до конца преданных рабочему делу принимали в боевые отряды. Такой подбор был очень важен: партия придавала боевым дружинам громадное значение, в конце концов они стали «единственно надежным оплотом революции» (Ленин).
Правда, трудностей в создании боевых дружин было немало. Плохо было с вооружением. Оружие себе боевики добывали сами, притом самыми разными путями. Бывали деньги – револьверы и порох покупали в магазине Киссельмана-Симонова, револьверы никудышные: бульдоги, смит-вессоны… Нередко оружие отнимали у полицейских. А обычно делали сами. Ножи на Верх-Исетском заводе ковал Николай Воронов. Бомбы тоже изготовляли сами: фунт весом в стальной оболочке, начиненные взрывчаткой с Медного рудника.
Хлопот и бед с этими самодельными бомбами не оберись. Как-то Павел Попов работал в кладовой неподалеку от поденного цеха и – подорвался… Нелегко было и выносить бомбы с завода. Однажды поймали рабочего Чепурина: на нем под рубахой – десяток разных бомб… Приговор был вынесен суровый: пожизненная каторга.
Для мобильности, большей оперативности, да и конспирации дружина была разбита на пятерки, «пятки». Одним из таких «пятков» – в него входили члены партии Николай и Василий Воиновы, Василий Рябов, Иван Фролов – руководил Петр Ермаков.
Со вступлением в дружину в жизни его началась бурная полоса. Именно в боевой работе нашел себя Петр Ермаков, и не было теперь для него ничего важнее, нужнее, интереснее, чем эта работа.
А делать приходилось много. Боевики охраняли собрания и митинги, разоружали полицейских и черносотенцев, следили за действиями жандармерии, помогали партийным руководителям скрываться от преследования. Тому, что Я.М. Свердлову долгое время удавалось скрываться от полиции, немало способствовали решительные действия боевиков. Потом уж много позднее П.З. Ермаков вспоминал: