Царевна-Лягушка
Шрифт:
– Да нет, посижу, пока...
– сказал я, стараясь не смотреть на преобразившуюся Вику.
– Хотите чаю?
– последовал дежурный вопрос.
– Попил бы...
– ответил я посмотрев женщине прямо в лицо.
– Старая, да?
– прочитала она мою мысль.
– Да нет... Было бы мне лет сорок - сорок пять, мы бы уже, наверное, в постельке барахтались.
Вика, покраснев, бросилась на кухню греметь посудой. Я, хмыкнув мысли: "На ходу еще баба, без климакса ездит", взял с журнального столика альбом. Раскрыв его, увидел
Прочитав это, я воочию вспомнил моложавую NN, десять лет не занимавшуюся сексом, и вспомнившей о нем, лишь увидев меня в Сенате США с Лорой Дитрих, секретаршей самого ХХ-младшего, одного из богатейших людей Западного полушария. Ничего была женщина. Вцепилась в меня намертво, и держалась, как не отталкивал. Выйдя из госпиталя, она мне долго еще писала, оставляя в письмах засушенные незабудки.
На следующей странице я увидел цветную фотографию миловидной женщины, она размахивала перед фотокамерой остро наточенным кривым ножом. Под фотографией было пояснение - статья обо мне из "Аль-Джазиры". Строка "Шакира, мать девушки Мухаббат, обещала самолично кастрировать И. Ивановича", была в ней подчеркнута.
– Ты и в самом деле ее изнасиловал?
– спросила Вика, входя с подносом, уставленным чайными принадлежностями.
– Похоже, она тысячу раз листала этот альбом и потому, глянув даже мельком, могла определить, на какой странице он раскрыт.
– Нет, и не думал.
– Почему же? Она - миленькая.
– Меня бы казнили.
– А как ты вообще попал в эту историю?
– Ее мать. Она увидела меня из машины и обманом завлекла в свой дом.
– И что было дальше?
– Весь день я провел с ее дочерью...
– Понятно...
– Ничего не понятно. У нас был уговор, что это самое можно делать после захода солнца. И мы это делали...
– А что ты так сморщился?
– Вечером Шакира подсыпала мне что-то в вино. И когда я засыпал, приходила ко мне в виде дочери...
– И сколько ей было лет?
– Шакире?
– Да.
Я чуть было не сказал: - Столько же, сколько и тебе, - но смешался.
Вика поднялась, ушла на кухню. Я продолжил листать альбом. Там была вся моя лихая молодость.
Вика принесла чай. Налила мне. Попив, я спросил, указав подбородком на альбом:
– Зачем ты все это собирала?
– Все некрасивые девушки собирают фотографии модных красавцев.
И вечерами, лежа в кровати, рассматривают их и чувствуют рядом их красивые тела...– Ты меня, мои фотки, собирала, когда...
– Когда была дурнушкой. Точнее - уродиной. А сейчас, став старухой, рассматриваю.
Вика взяла из моих рук альбом, принялась его листать. По лицу ее забродила нежная ностальгическая улыбка.
– Когда я поняла, что становлюсь красавицей, сразу бросилась к тебе... Попрыгала к тебе, - заулыбалась она, вспомнив себя лягушкой.
Я задумался о превратностях любви. Все любят. Дурнушки, старушки. Любят красавцев. А те любят красавиц или, на худой конец, разрекламировавших себя скандальных див. А красавицы и разрекламированные скандальные дивы те же дурнушки-старушки, но только изнутри. Нет, прав был мой сермяжный папаня - никакой свободы. Лук, Божья воля и одна стрела. К кому попадет, на той и женишься... А Вика, хоть и старушка, ведь любит. По глазам видно. Никто так меня не любил. Попробовать, что ли? Старушку? Жена все же венчанная? А там как бог положит...
Подумав все это, я залпом выпил чашку чая и, собравшись, сказал:
– Здравствуй, что ли, жена?
– Ты чего?
– сузила глаза Вика.
– Супругой меня решил признать?
– Да...
– вздохнул я.
– Нет, таких жертв мне не надо.
– Каких жертв? Почему я должен от тебя отказываться, не познав? Вон у тебя на груди кожа какая беленькая. Климакс-то был?
– Нет, климакса у меня не было, - зарделась Вика.
– Ведь мне еще и двадцати одного нет...
– Ну вот! Значит, еще родить сможешь. Родишь, сколько сможешь, детьми жить станем. Иди ко мне кисонька.
– Может, коньячку выпьешь?
– Не, для храбрости пить не стану, не к лицу это мне. Иди ко мне, целоваться станем.
Вика встала, направилась ко мне, воздымая грудь возбужденным дыханием. Когда руки наши соединились, дверь спальни распахнулась, и я увидел...
4.
На пороге спальни я увидел свою лягушку, увидел Вику, любимую двадцатилетнюю Вику. Нет, на ней не было лягушачьей шкурки, но это была она. Я понял это по глазам, смотревшим на меня с любовью.
– Вот ты какой, оказывается!
– сказала она, подходя ко мне.
– И оставить тебя нельзя...
– Дык я думал, что это ты...
– пролепетал я.
Тут она стала передо мной, я почувствовал тепло родного тела, обнял его, и мы стали одним существом.
Когда мы перестали целоваться, я заметил, что рядом с пятидесяти пяти летней женщиной, назвавшейся Викой, стоит молодой еще мужчина.
– Познакомьтесь, - сказала Вика.
– Папа - это Ваня, мой муж. Ваня - это мой папа. - Кощей, - подал мне руку мужчина, и челюсть у меня отпала. Вот попал! Жена - Царевна-лягушка, теща - ведьма, а тесть - сам Кощей. Вот семейка!