Царьград. Гексалогия
Шрифт:
– Прошу за стол, господа! – распорядитель празднества – моложавый мужчина в короткой, на европейский манер, куртке с широченными плечами, приветливо улыбнулся гостям. Неслышно скользящие слуги наполнили серебряные бокалы с тонкими – тоньше волоса – стенками. Вино показалось Лешке прекрасным – кисло-сладким, терпким, волнующим. Сидя в самом конце стола, он искал глазами ту, что должна была сюда явиться, прийти… и никак не мог найти. Неужели что-то случилось? Неужели строгий опекун запретил юной деве украсить собою бал?
Внезапно послышались аплодисменты – это распорядитель праздника по очереди представил всех
Ага! Вот к протокуратору подошла какая-то девушка… Нет, не она… Да где же? Лешка заерзал, скосив глаза на затененный вход, где специальный слуга встречал опоздавших гостей, чтоб проводить их к столу, указав место.
Они явились вдвоем – златовласая красавица Ксанфия Калла и какой-то низкорослый плюгавец с бледным прыщавым лицом. Ничего не скажешь, плюгавец был одет богато и модно, так сказать, по-западному, или, как здесь выражались – на латинский манер. Узкие шелковые штаны-чулки – одна штанина красная, другая – ярко-голубая – башмаки с длинными загнутыми носами, бархатная короткая куртка, расшитая крупным жемчугом, с наставными плечами такой ширины, что крупная, чем-то похожая на капустный кочан, голова плюгавца, казалась среди них маленьким сморщенным яблоком.
Небрежно кинув на руки слуги плащ с алым подбоем, коротышка протянул руку Ксанфии.
Та холодно, словно ничего не замечая, прошла мимо, к столу.
Ура! Вот тебе!
Тонкие губы плюгавца скривились в злобной гримасе…
– Ну, кривься, кривься…
Протокуратор Андроник Калла, взяв в руку золотой кубок, поднялся на ноги:
– Хочу выпить за здравие моей приемной дочери Ксанфии, которую наверняка многие из вас знают.
Не дожидаясь слуги, Лешка поспешно наполнил бокал доверху и, давясь, выпил. Распорядитель махнул рукой музыкантам, и те заиграли громче, а потом и запели слаженным хором:
Голубка, горлица моя, с походкой горделивой!
Я увидал тебя тогда, когда ты шла с купанья.
Лешка, конечно, пригласил бы Ксанфию танцевать… если б умел. Здешние танцы не просто было плясать – танцующие, в основном молодежь, выделывали какие-то замысловатые и смешные па, действуя, словно в детской игре – раз – два – три – морская фигура замри!
Едва взглянул – и тотчас кровь застыла
в бедном сердце,
Расцеловать хотел бы я твои уста…
Расцеловать хотел бы я твои уста… Юноша вздохнул, украдкой поискав глазами Ксанфию. Ага, вот она, скромненько этак сидит рядом с опекуном. Вот к ней подошел плюгавец… Нахально так подошел, наклонился, что-то сказал… Ага – получил ответ, отскочил, как ошпаренный. А глаза-то, глаза! Прямо, как у бешеного таракана!
– Слышь, Лев, – Лешка повернулся к соседу. – Что это за тип там вьется около нашего протокуратора?
Сосед по столу усмехнулся:
– Скорей – около его опекаемой!
– Все равно… Кто он? Какой-нибудь барон или, может, князь?
– Что?! – Лев расхохотался. – Сказал тоже – барон! Это Герасим Барлак, сынок протопроедра Экимонида. Папаша ворует из казны, а сынок строит из себя аристократа! В какой-нибудь Англии его бы за такие башмаки высекли бы хорошенько кнутом, а то и вздернули бы, не говоря худого слова!
–
Постой, постой… Протопроедр – немаленький чин. Похоже, папаша у этого Герасима – большая шишка.– Да, только сынок ничего из себя не представляет. Только и может, что папашиным богатством кичиться. Ездит на красивой коляске, в упряжке пара вороных коней, кучер в атласном кафтане… В салонах у ипподрома с себе подобными крутится, – Лев презрительно ухмыльнулся и плеснул из кувшина вина. – Да что спрашиваешь о всяких козлах? Давай лучше выпьем!
– Давай, – не отрывая взгляда от Ксанфии, согласно кивнул юноша.
– Ненавижу таких уродов, – выпив, сосед шмыгнул носом. – Папенькиных сыночков. Денег да связей в семейке полно, пристроят отпрысков на хорошую денежную должность, так те и той исполнять не хотят, привыкли на всем готовеньком жить, твари.
– Ну, не все же такие, – осторожно заметил Лешка, хотя, надо признать, слова сослуживца в чем-то соответствовали и его мыслям.
– Ха, не все! – Лев мрачно ухмыльнулся. – А зачем им чему-то учиться, хорошо работать, вникать в суть службы, когда и без того все схвачено? Лучше пофорсить красивой одежкой, колясками, конями, девками, поразвлекаться ночи напролет, платя по бизантину за малый кувшин вина! Ты только представь – по бизантину! Да у нас в Иллирии на бизантин месяц можно жить! И еще попробуй, его заработай! – Парень вздохнул и снова потянулся к кувшину. – Думаю, и у вас в Пафлагонии ничуть не слаще. Вот и едем мы, провинциалы, в столицу, в поисках лучшей доли, боремся за место под солнцем, не щадя ни сил своих, ни ума, ни здоровья.
– Но ведь и чего-то добьемся!
– Добьемся, да, – согласно кивнул сосед. – Но ведь у папеньких сынков все это уже есть с детства! Вот и бесятся с жиру, курвы, коляски дорогие покупают, дорогущие вина…
– Завидно? – подначил Лешка.
– Завидно? Нет… Скорей, обидно. И знаешь, я на кого надеюсь? – Лев огляделся по сторонам и понизил голос: – На турок!
– На кого?
– На турок… Вот придут они… Вот тогда посмотрим… Думаешь, я и такие, как я, пойдем на городские стены защищать богатства и разгульную жизнь всякой сволочи? Ошибаешься, если так думаешь!
Юноша поставил бокал на стол:
– Нет, я по-другому думаю. Думаю, что эти сволочи и при турках прекрасно устроятся – таков уж мир. Наверняка многие из них уже ступили на путь предательства и измены. Они ж вовсе не дураки, чувствуют, что империя не выдержит прямого удара.
– Да, – грустно кивнул Лев. – Мы все это чувствуем.
– К черту подобные мысли, Лев! Давай-ка лучше выпьем.
– Хорошее дело!
Изрядно поддав, Лешка набрался наглости и, подойдя к Ксанфии, поклонился:
– Потанцуем?
– Охотно! – девушка сразу же встала из-за стола, и, взяв юношу за руку, потащила в самый конец залы, к музыкантам, к танцующим парам, не обращая никакого внимания на поспешавшего следом плюгавца.
Громко играла музыка, и Лешка, хоть и совсем не умел танцевать – особенно здешние танцы – все же кружил, кружил, кружил, крепко прижимая к себе… возлюбленную? Наверное, можно и так сказать…
А плюгавец, папенькин сынок Герасим Барлак – Лешка видел краем глаза – злобно кусал себе губы у колоннады… Нет, вот куда-то делся… Подбежал к протокуратору – не иначе, жаловаться. Ах ты ж, гнусная морда!